{thumbimage 150px 1}В конце декабря 1569 года Иван Грозный принял решение о походе на Новгород. К этому времени следствие по делу о новгородской измене, инициированное доносом Петра-волынца, подошло к концу. Князь Владимир Старицкий, в пользу которого якобы организовался заговор, был мертв. Осталось только разорить гнездо заговорщиков.
Примерно так подается в современной историографии версия о причинах разгрома Новгорода царем. Фундаментом для нее является неоднократно цитированный нами статейный список Посольского приказа из сыскного изменного дела 1570 года на новгородского архиепископа Пимена. Но вот в чем загвоздка: в статейном списке нет не только фабулы «изменного дела», нет и упоминаний о Петре-волынце. Линию, соединившую волынца с Пименом, провели много позже 1570 года. Причем сами новгородцы.
Вообще Петр-волынец появляется на исторической сцене лишь в Летописце Николо-Дворищенского собора (Никольская церковь на Ярославовом Дворище в Новгороде): Некий волынец, волочащий (величавший себя. — Г.Р.) именем Петр. Может ли это послужить причиной для того, чтобы объявить его «мифическим» персонажем, как это делает, например, Руслан Скрынников в «Третьем Риме»? Разумеется, нет. Хотя бы потому, что в ХVIII веке, когда составлялась вышеупомянутая летопись, новгородцам не было никакой надобности вводить в историю вымышленного героя-доносчика.
Другое дело, что многие документы того времени до нас не дошли, и мы не можем достоверно определить, кто был этот самый Петр-волынец? Чем его так обидели новгородцы, что он выдал их намерения договариваться с поляками? Откуда узнал об этих планах? Впрочем, тема уже исследовалась нами, и те, кто хочет освежить память, могут обратиться к «НВ» от 04.12.2009 («Умирать легко»).
Без объяснения причин
Тем не менее допустим, что Петра-волынца не было и доноса не было. Что же побудило Ивана Грозного отправиться громить и грабить новгородцев? В русских летописях ответа на данный вопрос мы не найдем. Они лишь констатируют факт. Например, Пискаревский летописец: О походе и о казни новгородской. В том же году (1570. — Г.Р.) ходил царь и великий князь всея Руси Иван Васильевич в Новгород с гневом и многих людей Новгородской области казнил многими различными казнями: мечом, огнем и водою. И велел в полон имать (конфисковать. — Г.Р.) и грабить всякие сокровища и божество: образы и книги, и колокола, и всякое церковное имущество. Краткий летописец ХVII века: В 7078 (1570) году государь царь и великий князь всея Руси Иван Васильевич собрал все свое воинство и пошел на Великий Новгород, и там многое множество людей новгородских побил и богатства много взял. В Разрядной книге 1475—1598 годов — совсем коротко: В том же году (1570. — Г.Р.) ходил государь в Великий Новгород и Новгород велел грабить. Иными словами, самое большее, что мы получаем из русских источников того времени в качестве информации о причинах начала новгородского похода: царь разгневался на Новгород. За что — неизвестно.
Может быть, больше расскажут иностранцы, которых рядом с Грозным в период опричнины было немало? Таубе и Крузе: 20 января 1569 года вызвал великий князь к себе в Александровскую слободу всех опричников, богатых и бедных, кто только был боеспособен, и сообщил им, будто бы город Новгород и все епископы, монастыри и население решили предаться его королевскому величеству королю Польскому. К этому безумному сообщению побудили его скорее перст Божий в наказание за его грехи или его тиранское сердце, чем какие-либо обоснованные истинные причины. Нельзя описать, откуда возникли эта дьявольская злоба и воображение, тем более установить точные причины. Мы уже разбирались с датировкой, но напомню. Здесь авторы «Послания к Готхарду Кеттлеру, герцогу Курляндскому и Семигальскому» или ошибочно назвали декабрь январем, или соединили разбирательство по захвату Изборска (январь 1569) с разбирательством по новгородскому делу (январь 1570). Очевидно, что в тексте описка. Но также очевидно, что ничего нового к нашим знаниям о причинах выступления на Новгород Таубе и Крузе не добавляют.
«Истинно правдивое описание»: Великий князь и царь всея Руси и прочее выехал верхом вскоре после Рождества (имеется в виду католическое Рождество, 25 декабря. — Г.Р.) тайным образом с 40 000 человек и направился к Великому Новгороду. Но никто не знал, какие у него были намерения на уме. Тайно с 40-тысячным войском?! На мой взгляд, взаимоисключающие категории. И еще отмечу, что в сентябре 1569 года, когда стала явной угроза захвата Астрахани крымскими татарами и турками, царь послал туда во главе с князем Василием Серебряным 11 полков. Исторически установлено, что численность войска составляла около 30 тысяч человек. Но эти люди шли на войну. А 40 тысяч — против мирного Новгорода?
Альберт Шлихтинг («Краткое сказание»): Страдая жаждой человеческой крови, он (Иваг Грозный. — Г.Р.) особенно сурово заказал, под угрозой кары секирой и палками, чтобы из Москвы никто не смел отправляться по проезжей дороге, которая ведет в Новгород, ни мужчина, ни женщина, напоследок даже ни собака или какая-нибудь скотина… А всех встречных он приказывал убивать, так как мало доверял и своим, про которых знал, что они хорошо расположены к польскому королю. И если бы польский король не вернулся из Радошковиц и не прекратил войны, то с жизнью и властью тирана все было бы покончено, потому что все его подданные были в сильной степени преданы польскому королю. Но это выступление тирана было до такой степени таинственным, что ни в Москве, ни в Новгороде, ни в другом месте не знали, где именно находится и что делает князь Московский... И новгородцы не узнали об этом раньше, чем он находился на расстоянии мили от города; тогда-то они стали кричать, что для них наступает страшный суд.
Разумеется, цитатник можно продолжать, но ничего сколько-нибудь существенного мы не найдем, ибо уже привели примеры из текстов наиболее посвященных авторов. Например, англичанин Джером Горсей, описывая события в своем «Путешествии», вообще меняет местами время прибытия царя в Псков и Новгород. Итальянец Алессандро Гваньини откровенно пересказывает Шлихтинга, Пауль Одерборн собирает в своем трактате «Жизнь Иоанна Васильевича, великого князя Московии» (1584) сведения из любых доступных ему источников. Такая свобода обращения с фактами легко объяснима: абсолютное большинство иностранных авторов выполняли заказы противников Ивана Грозного по дискредитации образа и политической деятельности русского царя.
Зверь по натуре
Конечно, свидетельства современников, если даже авторы в описании не точны и субъективны, имеют решающее значение для последующей реконструкции тех или иных событий. Однако с течением времени открываются новые и новые документы, историки сопоставляют источники, получая гораздо более точную картину, чем могли, скажем, представить нам Таубе и Крузе или автор Пискаревского летописца.
По такой логике, от классиков наших исторической науки мы вправе ожидать конкретных и обстоятельных рассказов о том, почему же Иван Грозный вздумал разгромить Новгород, что подразумевал он под изменой новгородцев? Если самое страшное — государственную измену, почему не казнил главаря заговора архиепископа новгородского Пимена?
Ответы на столь важные вопросы до неприличности примитивны или вовсе отсутствуют. Николай Карамзин, естественно, выбирает самую простую и самую красивую (с точки зрения литературы) версию: «В сие время, как уверяют, один бродяга Волынский, именем Петр, за худые дела наказанный в Новегороде, вздумал отмстить его жителям: зная Иоанново к ним неблаговоление, сочинил письмо от Архиепископа и тамошних граждан к Королю Польскому; скрыл оное в церкви Св. Софии за образ Богоматери; бежал в Москву и донес Государю, что Новгород изменяет России. Надлежало представить улику. Царь дал ему верного человека, который поехал с ним в Новгород и вынул из-за образа мнимую Архиепископову грамоту, в коей было сказано, что Святитель, Духовенство, чиновники и весь народ поддаются Литве. Более не требовалось никаких доказательств. Царь, приняв нелепость за истину, осудил на гибель и Новгород, и всех людей, для него подозрительных или ненавистных». Все это мы уже не раз проговаривали. Отмечу только, что совершенно непонятно, откуда Карамзин получил подробности о «верном человеке» и его с Петром-волынцем действиях в Новгороде. Неужели так просто было прийти в Софийский собор и шарить за иконами?
Сергей Соловьев в «Истории России с древнейших времен», следуя раз и навсегда избранному методу, пересказывает Карамзина: «Страшный огонь жег внутренность Иоанна, и для этого огня не было недостатка в пище: летом 1569 года явился к царю какой-то Петр, родом волынец, и донес, что новгородцы хотят предаться польскому королю, что у них уже написана и грамота об этом и положена в Софийском соборе за образом Богоматери. Иоанн отправил в Новгород вместе с волынцем доверенного человека, который действительно отыскал грамоту за образом и привез к государю; подписи — архиепископа Пимена и других лучших граждан — оказались верными; говорят, что этот Петр, бродяга, наказанный новгородцами из желания отомстить им, сам сочинил грамоту и необыкновенно искусно подписался под руку архиепископа и других граждан. Иоанн решился разгромить Новгород».
Николай Костомаров в «Русской истории в жизнеописаниях главнейших ее деятелей» (1872) добавляет что-то свое, но настолько «свое», что за научную версию это никак принять невозможно: «Московский царь давно уже не терпел Новгород. При учреждении Опричнины он обвинял весь русский народ в том, что в прошедшие века этот народ не любил царских предков. Видно, что Иван читал летописи и с особенным вниманием останавливался на тех местах, где описывались проявления древней вечевой свободы. Нигде, конечно, он не видел таких резких, ненавистных для него черт, как в истории Новгорода и Пскова. Понятно, что к этим двум землям, а особенно к Новгороду, развивалась в нем злоба. Новгородцы уже знали об этой злобе и чуяли над собой беду, а потому и просили Филиппа ходатайствовать за них перед царем. Собственно тогдашние новгородцы не могли брать на себя исторической ответственности за прежних, так как они происходили большей частью от переселенных Иваном III в Новгород жителей из других русских земель; но для мучителя это обстоятельство проходило бесследно». А уж когда нашлись грамоты, «подделанные» Петром-волынцем, «чудовищно развитое воображение Ивана и любовь к злу не допустили его до каких-нибудь сомнений в действительности этой проделки».
Не более глубокомыслен митрополит Макарий в «Истории русской церкви»: «Лютость Иоанна достигла крайних пределов. Не довольствуясь уже тем, чтобы губить отдельные лица и семейства, он начал изливать гнев свой на целые города». В период войны, затяжных эпидемий и климатических катастроф.
Даже Василий Ключевский («Курс русской истории») все списывает на «возбуждаемость» царя: «Разгром Новгорода по одному подозрению в измене, московские казни, убийство сына и митрополита Филиппа, безобразия с опричниками в Москве и в Александровской слободе — читая обо всем этом, подумаешь, что это был зверь от природы».
Вместо эпилога
Итак, мы не видим ни одной попытки со стороны летописцев и историков разобраться в причинах, побудивших Грозного так жестоко расправиться с новгородцами. Заговор? Но ни в Твери, ни в Нарве, ни в Пскове царь заговорщиков не искал. Только в Новгороде и Москве.
И здесь будет уместно вспомнить, в каком положении находилась Россия в 1569 году. В апреле царь активизировал усилия по созданию буферного Ливонского королевства во главе с принцем Магнусом. В июне Польша и Литва подписывают Люблинскую унию, создается антимосковская Речь Посполитая. В сентябре татары и турки совершают поход на Астрахань.
Поход был для агрессоров неудачным. Однако нельзя не учитывать, что польский король Сигизмунд постоянно подталкивал крымских татар к наступлению на Россию, упрекая, в частности, в 1571 году хана Девлет-Гирея, что он за три года не причинил Ивану Грозному никакой шкоты (пол. «ущерб». — Г.Р.), в московской земле ни одного замка не взял и ему (Сигизмунду. — Г.Р.) не отдал. В итоге хан все-таки сжег Москву в 1571 году, но это другая история.
14 сентября в Новгород прибыло шведское посольство во главе с Паулем Юстеном. Послы Юхана, официально коронованного Юхана III, намеревались просить у русского царя прочный мир всем жителям Шведского королевства, как пишет Юстен в своих заметках «Посольство в Московию» (1572). Но до середины января 1570 года дальше Новгорода послов не пускали.
Как видим, Новгород занимал важную позицию в политическом раскладе Ивана Грозного. Царь пытался не допустить создания союза Речи Посполитой и Швеции. Малейшие колебания новгородцев, намерения самостоятельно решать какие-то проблемы с любой из этих сторон могли нарушить зыбкое равновесие. На свою беду владыка Пимен этого не понял.
Тем не менее допустим, что Петра-волынца не было и доноса не было. Что же побудило Ивана Грозного отправиться громить и грабить новгородцев? В русских летописях ответа на данный вопрос мы не найдем. Они лишь констатируют факт. Например, Пискаревский летописец: О походе и о казни новгородской. В том же году (1570. — Г.Р.) ходил царь и великий князь всея Руси Иван Васильевич в Новгород с гневом и многих людей Новгородской области казнил многими различными казнями: мечом, огнем и водою. И велел в полон имать (конфисковать. — Г.Р.) и грабить всякие сокровища и божество: образы и книги, и колокола, и всякое церковное имущество. Краткий летописец ХVII века: В 7078 (1570) году государь царь и великий князь всея Руси Иван Васильевич собрал все свое воинство и пошел на Великий Новгород, и там многое множество людей новгородских побил и богатства много взял. В Разрядной книге 1475—1598 годов — совсем коротко: В том же году (1570. — Г.Р.) ходил государь в Великий Новгород и Новгород велел грабить. Иными словами, самое большее, что мы получаем из русских источников того времени в качестве информации о причинах начала новгородского похода: царь разгневался на Новгород. За что — неизвестно.
Может быть, больше расскажут иностранцы, которых рядом с Грозным в период опричнины было немало? Таубе и Крузе: 20 января 1569 года вызвал великий князь к себе в Александровскую слободу всех опричников, богатых и бедных, кто только был боеспособен, и сообщил им, будто бы город Новгород и все епископы, монастыри и население решили предаться его королевскому величеству королю Польскому. К этому безумному сообщению побудили его скорее перст Божий в наказание за его грехи или его тиранское сердце, чем какие-либо обоснованные истинные причины. Нельзя описать, откуда возникли эта дьявольская злоба и воображение, тем более установить точные причины. Мы уже разбирались с датировкой, но напомню. Здесь авторы «Послания к Готхарду Кеттлеру, герцогу Курляндскому и Семигальскому» или ошибочно назвали декабрь январем, или соединили разбирательство по захвату Изборска (январь 1569) с разбирательством по новгородскому делу (январь 1570). Очевидно, что в тексте описка. Но также очевидно, что ничего нового к нашим знаниям о причинах выступления на Новгород Таубе и Крузе не добавляют.
«Истинно правдивое описание»: Великий князь и царь всея Руси и прочее выехал верхом вскоре после Рождества (имеется в виду католическое Рождество, 25 декабря. — Г.Р.) тайным образом с 40 000 человек и направился к Великому Новгороду. Но никто не знал, какие у него были намерения на уме. Тайно с 40-тысячным войском?! На мой взгляд, взаимоисключающие категории. И еще отмечу, что в сентябре 1569 года, когда стала явной угроза захвата Астрахани крымскими татарами и турками, царь послал туда во главе с князем Василием Серебряным 11 полков. Исторически установлено, что численность войска составляла около 30 тысяч человек. Но эти люди шли на войну. А 40 тысяч — против мирного Новгорода?
Альберт Шлихтинг («Краткое сказание»): Страдая жаждой человеческой крови, он (Иваг Грозный. — Г.Р.) особенно сурово заказал, под угрозой кары секирой и палками, чтобы из Москвы никто не смел отправляться по проезжей дороге, которая ведет в Новгород, ни мужчина, ни женщина, напоследок даже ни собака или какая-нибудь скотина… А всех встречных он приказывал убивать, так как мало доверял и своим, про которых знал, что они хорошо расположены к польскому королю. И если бы польский король не вернулся из Радошковиц и не прекратил войны, то с жизнью и властью тирана все было бы покончено, потому что все его подданные были в сильной степени преданы польскому королю. Но это выступление тирана было до такой степени таинственным, что ни в Москве, ни в Новгороде, ни в другом месте не знали, где именно находится и что делает князь Московский... И новгородцы не узнали об этом раньше, чем он находился на расстоянии мили от города; тогда-то они стали кричать, что для них наступает страшный суд.
Разумеется, цитатник можно продолжать, но ничего сколько-нибудь существенного мы не найдем, ибо уже привели примеры из текстов наиболее посвященных авторов. Например, англичанин Джером Горсей, описывая события в своем «Путешествии», вообще меняет местами время прибытия царя в Псков и Новгород. Итальянец Алессандро Гваньини откровенно пересказывает Шлихтинга, Пауль Одерборн собирает в своем трактате «Жизнь Иоанна Васильевича, великого князя Московии» (1584) сведения из любых доступных ему источников. Такая свобода обращения с фактами легко объяснима: абсолютное большинство иностранных авторов выполняли заказы противников Ивана Грозного по дискредитации образа и политической деятельности русского царя.
Зверь по натуре
Конечно, свидетельства современников, если даже авторы в описании не точны и субъективны, имеют решающее значение для последующей реконструкции тех или иных событий. Однако с течением времени открываются новые и новые документы, историки сопоставляют источники, получая гораздо более точную картину, чем могли, скажем, представить нам Таубе и Крузе или автор Пискаревского летописца.
По такой логике, от классиков наших исторической науки мы вправе ожидать конкретных и обстоятельных рассказов о том, почему же Иван Грозный вздумал разгромить Новгород, что подразумевал он под изменой новгородцев? Если самое страшное — государственную измену, почему не казнил главаря заговора архиепископа новгородского Пимена?
Ответы на столь важные вопросы до неприличности примитивны или вовсе отсутствуют. Николай Карамзин, естественно, выбирает самую простую и самую красивую (с точки зрения литературы) версию: «В сие время, как уверяют, один бродяга Волынский, именем Петр, за худые дела наказанный в Новегороде, вздумал отмстить его жителям: зная Иоанново к ним неблаговоление, сочинил письмо от Архиепископа и тамошних граждан к Королю Польскому; скрыл оное в церкви Св. Софии за образ Богоматери; бежал в Москву и донес Государю, что Новгород изменяет России. Надлежало представить улику. Царь дал ему верного человека, который поехал с ним в Новгород и вынул из-за образа мнимую Архиепископову грамоту, в коей было сказано, что Святитель, Духовенство, чиновники и весь народ поддаются Литве. Более не требовалось никаких доказательств. Царь, приняв нелепость за истину, осудил на гибель и Новгород, и всех людей, для него подозрительных или ненавистных». Все это мы уже не раз проговаривали. Отмечу только, что совершенно непонятно, откуда Карамзин получил подробности о «верном человеке» и его с Петром-волынцем действиях в Новгороде. Неужели так просто было прийти в Софийский собор и шарить за иконами?
Сергей Соловьев в «Истории России с древнейших времен», следуя раз и навсегда избранному методу, пересказывает Карамзина: «Страшный огонь жег внутренность Иоанна, и для этого огня не было недостатка в пище: летом 1569 года явился к царю какой-то Петр, родом волынец, и донес, что новгородцы хотят предаться польскому королю, что у них уже написана и грамота об этом и положена в Софийском соборе за образом Богоматери. Иоанн отправил в Новгород вместе с волынцем доверенного человека, который действительно отыскал грамоту за образом и привез к государю; подписи — архиепископа Пимена и других лучших граждан — оказались верными; говорят, что этот Петр, бродяга, наказанный новгородцами из желания отомстить им, сам сочинил грамоту и необыкновенно искусно подписался под руку архиепископа и других граждан. Иоанн решился разгромить Новгород».
Николай Костомаров в «Русской истории в жизнеописаниях главнейших ее деятелей» (1872) добавляет что-то свое, но настолько «свое», что за научную версию это никак принять невозможно: «Московский царь давно уже не терпел Новгород. При учреждении Опричнины он обвинял весь русский народ в том, что в прошедшие века этот народ не любил царских предков. Видно, что Иван читал летописи и с особенным вниманием останавливался на тех местах, где описывались проявления древней вечевой свободы. Нигде, конечно, он не видел таких резких, ненавистных для него черт, как в истории Новгорода и Пскова. Понятно, что к этим двум землям, а особенно к Новгороду, развивалась в нем злоба. Новгородцы уже знали об этой злобе и чуяли над собой беду, а потому и просили Филиппа ходатайствовать за них перед царем. Собственно тогдашние новгородцы не могли брать на себя исторической ответственности за прежних, так как они происходили большей частью от переселенных Иваном III в Новгород жителей из других русских земель; но для мучителя это обстоятельство проходило бесследно». А уж когда нашлись грамоты, «подделанные» Петром-волынцем, «чудовищно развитое воображение Ивана и любовь к злу не допустили его до каких-нибудь сомнений в действительности этой проделки».
Не более глубокомыслен митрополит Макарий в «Истории русской церкви»: «Лютость Иоанна достигла крайних пределов. Не довольствуясь уже тем, чтобы губить отдельные лица и семейства, он начал изливать гнев свой на целые города». В период войны, затяжных эпидемий и климатических катастроф.
Даже Василий Ключевский («Курс русской истории») все списывает на «возбуждаемость» царя: «Разгром Новгорода по одному подозрению в измене, московские казни, убийство сына и митрополита Филиппа, безобразия с опричниками в Москве и в Александровской слободе — читая обо всем этом, подумаешь, что это был зверь от природы».
Вместо эпилога
Итак, мы не видим ни одной попытки со стороны летописцев и историков разобраться в причинах, побудивших Грозного так жестоко расправиться с новгородцами. Заговор? Но ни в Твери, ни в Нарве, ни в Пскове царь заговорщиков не искал. Только в Новгороде и Москве.
И здесь будет уместно вспомнить, в каком положении находилась Россия в 1569 году. В апреле царь активизировал усилия по созданию буферного Ливонского королевства во главе с принцем Магнусом. В июне Польша и Литва подписывают Люблинскую унию, создается антимосковская Речь Посполитая. В сентябре татары и турки совершают поход на Астрахань.
Поход был для агрессоров неудачным. Однако нельзя не учитывать, что польский король Сигизмунд постоянно подталкивал крымских татар к наступлению на Россию, упрекая, в частности, в 1571 году хана Девлет-Гирея, что он за три года не причинил Ивану Грозному никакой шкоты (пол. «ущерб». — Г.Р.), в московской земле ни одного замка не взял и ему (Сигизмунду. — Г.Р.) не отдал. В итоге хан все-таки сжег Москву в 1571 году, но это другая история.
14 сентября в Новгород прибыло шведское посольство во главе с Паулем Юстеном. Послы Юхана, официально коронованного Юхана III, намеревались просить у русского царя прочный мир всем жителям Шведского королевства, как пишет Юстен в своих заметках «Посольство в Московию» (1572). Но до середины января 1570 года дальше Новгорода послов не пускали.
Как видим, Новгород занимал важную позицию в политическом раскладе Ивана Грозного. Царь пытался не допустить создания союза Речи Посполитой и Швеции. Малейшие колебания новгородцев, намерения самостоятельно решать какие-то проблемы с любой из этих сторон могли нарушить зыбкое равновесие. На свою беду владыка Пимен этого не понял.
Геннадий РЯВКИН
