{thumbimage 150px 1}Летом 1569 года Иван Грозный получил от «бродяги» Петра Волынского донесение, будто новгородцы подготовили некий договор об особенных отношениях с Речью Посполитой. После этого, как пишет Сергей Соловьев, царь «отправил в Новгород вместе с волынцем доверенного человека, который действительно отыскал грамоту за образом и привез к государю; подписи — архиепископа Пимена и других лучших граждан — оказались верными».
Георгий Вернадский в «Московском царстве» добавляет жару: «Другое секретное сообщение информировало Ивана IV о предполагаемой измене псковичей, Псковский летописец говорит, что злые люди клеветнически донесли царю Ивану, будто как Новгород Великий, так и Псков хотят перейти на литовскую сторону». Собственно для нас ничего нового в этих сообщениях нет. Донос из Пскова зафиксирован в описи Посольского приказа: извет про псковских людей всяких чинов, что они ссылались с литовским королем Жигимонтом. Нет новизны и в выводах историка: «Последствием всего этого было то, что царь Иван IV начал готовиться к карательной экспедиции против Новгорода и Пскова. Для гарантии он решил наказать и Тверь, поскольку боялся, что традиции былой независимости могли сохраниться и в этом городе». И здесь придется разбираться.
Логика войны
Поверить, что Иван Грозный, узнав об «изменных» планах новгородцев и псковичей, начал готовиться к экзекуции, можно. Однако почему он и Тверь решил «наказать для гарантии»? Тверь-то в чем виновата? Не настолько же глуп был царь, чтобы просто так, по пути на Новгород (лишний раз ехать не нужно будет?), разорить Торжок, Коломну, Клин, Тверь, Медный, Вышний Волочек и Нарву! Нет, Иван Грозный, судя по всему, разбираясь в прегрешениях новгородцев, получил некие важные сведения, которые побудили его расширить территорию репрессий.
Примечательно, что все выше перечисленные населенные пункты находились на Большом торговом пути Москва — Новгород — Европа. У нас нет документальных свидетельств по всем, но мы помним, что в Нарве, как утверждает Бальтазар Руссов, царь приказал громить исключительно новгородские дворы. Торжок, Тверь, Вышний Волочек издавна являлись центрами предпринимательских интересов Новгорода. Следовательно, там находились крупные торговые представительства новгородских купцов. И если Грозный выявил, что они не платят в казну положенные налоги и сборы, то логика наказания понятна: пополнение казны крайне важно в условиях войны и стихийных бедствий.
По этой же «логике войны и беды» новгородцы уклонялись от уплаты постоянно растущих налогов из-за падения доходности бизнеса. Конфликт с Ливонией, нелады со Швецией и Польшей, последовательные действия Ивана Грозного, направленные на то, чтобы взять новгородский бизнес под свой (то есть государственный) контроль, не могли не влиять отрицательно на прибыли новгородских торговцев. Зато некое локальное соглашение с Сигизмундом о льготах для купцов послужило бы во благо.
На мой взгляд, такое объяснение событий, приведших к разгрому Новгорода, наиболее достоверно. Не мог Пимен, за многие годы зарекомендовавший себя фанатичным сторонником Ивана Грозного, на склоне лет кинуться в пучину политического заговора! Другое дело, что, одобрив проект регионального соглашения с Речью Посполитой, владыка немедленно стал изменником в глазах такого государственника, каким был Грозный.
Единство и борьба
Почему владыка пошел на откровенный риск? Ведь из описания изменной грамоты известно, что под ней стояли подписи многих знатных новгородцев. Значит, «секрет» был достоянием большого количества людей. Достаточно было кому-то из них посчитать себя обделенным в любом (даже не связанным с польским проектом) деле, и он мог попытаться получить дивиденды, выдав сообщников. Кстати, не исключено, что таким обиженным был именно Петр-волынец.
Следует учитывать, что предпринимательская элита Новгорода была обречена на дополнительный конфликт. После присоединения к Москве в 80-е годы ХV века богатые семьи новгородцев в несколько этапов были выселены из города, а на их места великие князи направляли тех людей, кого считали нужным. «Новые новгородцы», конечно, ассимилировались с местным обществом. Но ревность и настороженность к ним не могла исчезнуть среди коренных горожан. Хотя бы потому, что конкуренты не нужны никому. А всякий новичок — это непонятно, непредсказуемо, это фактор беспокойства.
Кроме того, как отмечал новгородский историк Владимир Варенцов в статье «Московские гости в Новгороде» («Вопросы истории», № 8 — 1982), «верхушка новгородского купечества в лице московских гостей (торгующих с иностранцами или с другими регионами купцов. — Г.Р.), верой и правдой служивших великому князю, своеобразный городской патрициат, оказалась в двойственном положении. Гости на протяжении первых трех четвертей XVI в. передавали нити управления городом в руки своих сыновей и внуков. Обеспечив себе устойчивое положение, они прочно связали свою жизнь с Новгородом. Вероятно, в третьем-четвертом поколениях, переродившись, бывшие москвичи проявляли восприимчивость к устойчивым городским порядкам и традициям, сохранившимся в Новгороде от республиканского времени».
С точки зрения перспектив реализации каких-либо тайных проектов новгородское общество было абсолютно ненадежно. Там постоянно и шла борьба за власть и за успешный бизнес не только между коренными горожанами, но и еще — в более острых формах — между ними и московскими переселенцами. Собственно, это противоречие намеренно насаждалось здесь со времен Ивана III, дабы не допустить реставрации старых новгородских порядков. Однако в чистом виде ничего на свете не бывает. Новгородцы воспринимали философию москвичей, москвичи соглашались с укладом жизни новгородцев. Только компромисс этот был хрупкий, до первого серьезного испытания.
Неужели этого не понимал владыка Пимен? Трудно поверить. А если понимал, то шел на переговоры с Сигизмундом, во-первых, не считая такой шаг предательством; во-вторых, заручившись поддержкой московской элиты. И это была его роковая ошибка, поскольку Иван Грозный ни с Сигизмундом, ни с Юханом III, ни с английской королевой Елизаветой никогда не церемонился. Пример из письма англичанке (от 24 октября 1570 года): Мы думали, что ты в своем государстве государыня и сама владеешь и заботишься о своей государской чести и выгодах для государства, — поэтому мы и затеяли с тобой переговоры. Но, видно, у тебя, помимо тебя, другие люди властвуют, и не только люди, а мужики торговые, и не заботятся о наших государских головах и о чести и о выгодах для страны, а ищут своей торговой прибыли. Ты же пребываешь в своем девическом звании, как всякая простая девица. И раз так, то мы те дела отставим в сторону... Московское государство пока и без английских товаров не бедно было. А торговую грамоту, которую мы к тебе послали, ты прислала бы к нам. Даже если ты и не пришлешь эту грамоту, мы все равно по ней ничего делать не будем. Да и все наши грамоты, которые до сего дня мы давали о торговых делах, мы отныне за грамоты не считаем. Знал царь себе цену, почему и прозывался Грозным. Что, к слову, означает не «грозящий», а «строгий».
Пимен не учел этого. А может быть, был введен в заблуждение людьми, которые уговаривали его освятить проект. Нехватка исторических свидетельств и документов, к сожалению, позволяет сегодня толковать практически любые события того времени как заблагорассудится. Удивляет только избирательность наших историков. Приняв одну версию, они, как правило, не желают даже для сравнения рассмотреть альтернативную. Между тем альтернатива есть почти везде.
Миф о гонителе
Например, что Псков не пострадал от царского гнева при походе 1570 года, мы верим практически безоговорочно. Ведь Пискаревский летописец говорит: Ходил царь и великий князь всея Руси Иван Васильевич в Новгород с гневом и многих людей Новгородской области казнил... И оттуда пошел в Псков и хотел то же творить: казнить и грабить… И пришел к Николе-юродивому. И сказал ему Никола: «Не замай, милостивый, нас и не будет тебе ничего за нас! Пойди быстрее от нас. Не на чем тебе бежать!» И в это время пал главный аргамак. И князь великий ушел вскоре, немного зла сотворив.
Так-то оно так, но Краткий летописец ХVII века с этим категорически не согласен: когда Иван Грозный многое множество людей новгородских побил и богатств много взял, так же пошел и к Пскову и в Пскове много воевал. И бесчисленное множество богатств взяло московское воинство. Стало быть, Псков все-таки был царем разорен? Да нет, Краткая псковская летопись авторитетно сообщает, что царь только при выходе из города попустил войскам своим ограбить граждан, монастыри и церкви, запретив только касаться духовных лиц. А сам стоял на посаде немного и потом ушел к Москве. А вот в «Истинно правдивом описании» читаем: После того, как великий князь подверг многообразным мукам названных новгородцев, он из Новгорода отправился на Псков. Там он также стал грабить. Но живущих там русских оставил в живых. Зато много поляков и литовцев, там живущих, он велел вместе с женами и детьми спустить под лед и убить. Там же находилось несколько сот татар, которые служили воинами у великого князя. Этих татар он велел жалким образом умертвить и лишить жизни. То есть получается: то ли грабил, то ли нет, то ли грабил (и казнил), но выборочно. Как желаешь, так и думай.
Вот и с Пименом, если нужно сделать его местным коллаборационистом — делаем, участником разветвленного московско-новгородского заговора — пожалуйста, безвинной жертвой царя — извольте. Однозначно лишь то, что летом 1569 года для новгородского владыки началась черная полоса в его жизни.
Но прежде чем перейти к рассказу о последних днях Пимена, давайте заодно разберемся, почему он вошел в историю как виновник (пусть косвенный, но все же) гибели митрополита? Этот Пимен был человеком чистой и строгой жизни, но говорят, что он вместе с клеветниками был гонителем митрополита Филиппа. Так писал Курбский в «Повести о великом князе Московском». Разгадка может быть найдена уже в этой фразе: потому что был он «человеком строгой жизни». И против митрополита Филиппа выступил искренне, когда услышал обвинения в некоем непотребном поведении первосвященника.
Правда, никто не пытается конкретизировать, в чем именно его обвинили. Митрополит Макарий в «Истории русской церкви» описывает тот эпизод следующим образом: «Враги Филиппа, желая унизить его всенародно, подготовили на святого старца самую гнусную клевету, которую подучили произнесть пред всеми одного благообразного отрока, бывшего чтецом домовой митрополичей церкви. Выслушав отрока, Пимен Новгородский и другие епископы, угодники царские, сказали: «Царя укоряет, а сам творит такие неистовства». Митрополит отвечал Пимену: «Ты домогаешься восхитить чужой престол, но скоро лишишься и своего».
Какова же развязка? Макарий об этом молчит, но ответ есть практически в любой из многочисленных редакций «Жития митрополита Филиппа»: «Епископы, сочувствующие святому Филиппу, конечно понимали всю нелепость возведенного на него обвинения, но не смели сказать ни слова в его защиту; они только молили святителя простить невольного клеветника, который тоже со слезами на глазах сознался перед своим дядей — соборным экономом Харалампием, что говорил неправду по принуждению и из-за страха». Конечно, это похоже на притчу, но ведь «притча» положена в основу политической характеристики Пимена Черного.
И не важно, что более ни одного (!) факта о противостоянии Пимена и Филиппа нет. Они — враги. Ибо это нужно для создания образа митрополита-борца. Если это было действительно так, то почему же Иван Грозный по достоинству не оценил силу поддержки, оказанной ему Пименом? Почему не сделал его митрополитом? Ведь по чину новгородский владыка был на это место первый претендент.
Вместо эпилога
Тем не менее царь подарка в виде митрополичьей кафедры Пимену не сделал. В итоге это дало историкам право рассуждать о скрытой неприязни Ивана Грозного к новгородскому владыке (дескать, царь вообще не любил и боялся новгородских «демократов», потому и Пимену не верил — 18 лет?!). Мало того: благодаря изменной грамоте Пимена зачислили в лагерь столь же бескомпромиссных соперников царя, каким якобы был митрополит Филипп. Подходит на эту роль Пимен, прямо скажем, не очень. Но находится некая грамота, договор (или что-то адекватное) с королем Сигизмундом.
Логика войны
Поверить, что Иван Грозный, узнав об «изменных» планах новгородцев и псковичей, начал готовиться к экзекуции, можно. Однако почему он и Тверь решил «наказать для гарантии»? Тверь-то в чем виновата? Не настолько же глуп был царь, чтобы просто так, по пути на Новгород (лишний раз ехать не нужно будет?), разорить Торжок, Коломну, Клин, Тверь, Медный, Вышний Волочек и Нарву! Нет, Иван Грозный, судя по всему, разбираясь в прегрешениях новгородцев, получил некие важные сведения, которые побудили его расширить территорию репрессий.
Примечательно, что все выше перечисленные населенные пункты находились на Большом торговом пути Москва — Новгород — Европа. У нас нет документальных свидетельств по всем, но мы помним, что в Нарве, как утверждает Бальтазар Руссов, царь приказал громить исключительно новгородские дворы. Торжок, Тверь, Вышний Волочек издавна являлись центрами предпринимательских интересов Новгорода. Следовательно, там находились крупные торговые представительства новгородских купцов. И если Грозный выявил, что они не платят в казну положенные налоги и сборы, то логика наказания понятна: пополнение казны крайне важно в условиях войны и стихийных бедствий.
По этой же «логике войны и беды» новгородцы уклонялись от уплаты постоянно растущих налогов из-за падения доходности бизнеса. Конфликт с Ливонией, нелады со Швецией и Польшей, последовательные действия Ивана Грозного, направленные на то, чтобы взять новгородский бизнес под свой (то есть государственный) контроль, не могли не влиять отрицательно на прибыли новгородских торговцев. Зато некое локальное соглашение с Сигизмундом о льготах для купцов послужило бы во благо.
На мой взгляд, такое объяснение событий, приведших к разгрому Новгорода, наиболее достоверно. Не мог Пимен, за многие годы зарекомендовавший себя фанатичным сторонником Ивана Грозного, на склоне лет кинуться в пучину политического заговора! Другое дело, что, одобрив проект регионального соглашения с Речью Посполитой, владыка немедленно стал изменником в глазах такого государственника, каким был Грозный.
Единство и борьба
Почему владыка пошел на откровенный риск? Ведь из описания изменной грамоты известно, что под ней стояли подписи многих знатных новгородцев. Значит, «секрет» был достоянием большого количества людей. Достаточно было кому-то из них посчитать себя обделенным в любом (даже не связанным с польским проектом) деле, и он мог попытаться получить дивиденды, выдав сообщников. Кстати, не исключено, что таким обиженным был именно Петр-волынец.
Следует учитывать, что предпринимательская элита Новгорода была обречена на дополнительный конфликт. После присоединения к Москве в 80-е годы ХV века богатые семьи новгородцев в несколько этапов были выселены из города, а на их места великие князи направляли тех людей, кого считали нужным. «Новые новгородцы», конечно, ассимилировались с местным обществом. Но ревность и настороженность к ним не могла исчезнуть среди коренных горожан. Хотя бы потому, что конкуренты не нужны никому. А всякий новичок — это непонятно, непредсказуемо, это фактор беспокойства.
Кроме того, как отмечал новгородский историк Владимир Варенцов в статье «Московские гости в Новгороде» («Вопросы истории», № 8 — 1982), «верхушка новгородского купечества в лице московских гостей (торгующих с иностранцами или с другими регионами купцов. — Г.Р.), верой и правдой служивших великому князю, своеобразный городской патрициат, оказалась в двойственном положении. Гости на протяжении первых трех четвертей XVI в. передавали нити управления городом в руки своих сыновей и внуков. Обеспечив себе устойчивое положение, они прочно связали свою жизнь с Новгородом. Вероятно, в третьем-четвертом поколениях, переродившись, бывшие москвичи проявляли восприимчивость к устойчивым городским порядкам и традициям, сохранившимся в Новгороде от республиканского времени».
С точки зрения перспектив реализации каких-либо тайных проектов новгородское общество было абсолютно ненадежно. Там постоянно и шла борьба за власть и за успешный бизнес не только между коренными горожанами, но и еще — в более острых формах — между ними и московскими переселенцами. Собственно, это противоречие намеренно насаждалось здесь со времен Ивана III, дабы не допустить реставрации старых новгородских порядков. Однако в чистом виде ничего на свете не бывает. Новгородцы воспринимали философию москвичей, москвичи соглашались с укладом жизни новгородцев. Только компромисс этот был хрупкий, до первого серьезного испытания.
Неужели этого не понимал владыка Пимен? Трудно поверить. А если понимал, то шел на переговоры с Сигизмундом, во-первых, не считая такой шаг предательством; во-вторых, заручившись поддержкой московской элиты. И это была его роковая ошибка, поскольку Иван Грозный ни с Сигизмундом, ни с Юханом III, ни с английской королевой Елизаветой никогда не церемонился. Пример из письма англичанке (от 24 октября 1570 года): Мы думали, что ты в своем государстве государыня и сама владеешь и заботишься о своей государской чести и выгодах для государства, — поэтому мы и затеяли с тобой переговоры. Но, видно, у тебя, помимо тебя, другие люди властвуют, и не только люди, а мужики торговые, и не заботятся о наших государских головах и о чести и о выгодах для страны, а ищут своей торговой прибыли. Ты же пребываешь в своем девическом звании, как всякая простая девица. И раз так, то мы те дела отставим в сторону... Московское государство пока и без английских товаров не бедно было. А торговую грамоту, которую мы к тебе послали, ты прислала бы к нам. Даже если ты и не пришлешь эту грамоту, мы все равно по ней ничего делать не будем. Да и все наши грамоты, которые до сего дня мы давали о торговых делах, мы отныне за грамоты не считаем. Знал царь себе цену, почему и прозывался Грозным. Что, к слову, означает не «грозящий», а «строгий».
Пимен не учел этого. А может быть, был введен в заблуждение людьми, которые уговаривали его освятить проект. Нехватка исторических свидетельств и документов, к сожалению, позволяет сегодня толковать практически любые события того времени как заблагорассудится. Удивляет только избирательность наших историков. Приняв одну версию, они, как правило, не желают даже для сравнения рассмотреть альтернативную. Между тем альтернатива есть почти везде.
Миф о гонителе
Например, что Псков не пострадал от царского гнева при походе 1570 года, мы верим практически безоговорочно. Ведь Пискаревский летописец говорит: Ходил царь и великий князь всея Руси Иван Васильевич в Новгород с гневом и многих людей Новгородской области казнил... И оттуда пошел в Псков и хотел то же творить: казнить и грабить… И пришел к Николе-юродивому. И сказал ему Никола: «Не замай, милостивый, нас и не будет тебе ничего за нас! Пойди быстрее от нас. Не на чем тебе бежать!» И в это время пал главный аргамак. И князь великий ушел вскоре, немного зла сотворив.
Так-то оно так, но Краткий летописец ХVII века с этим категорически не согласен: когда Иван Грозный многое множество людей новгородских побил и богатств много взял, так же пошел и к Пскову и в Пскове много воевал. И бесчисленное множество богатств взяло московское воинство. Стало быть, Псков все-таки был царем разорен? Да нет, Краткая псковская летопись авторитетно сообщает, что царь только при выходе из города попустил войскам своим ограбить граждан, монастыри и церкви, запретив только касаться духовных лиц. А сам стоял на посаде немного и потом ушел к Москве. А вот в «Истинно правдивом описании» читаем: После того, как великий князь подверг многообразным мукам названных новгородцев, он из Новгорода отправился на Псков. Там он также стал грабить. Но живущих там русских оставил в живых. Зато много поляков и литовцев, там живущих, он велел вместе с женами и детьми спустить под лед и убить. Там же находилось несколько сот татар, которые служили воинами у великого князя. Этих татар он велел жалким образом умертвить и лишить жизни. То есть получается: то ли грабил, то ли нет, то ли грабил (и казнил), но выборочно. Как желаешь, так и думай.
Вот и с Пименом, если нужно сделать его местным коллаборационистом — делаем, участником разветвленного московско-новгородского заговора — пожалуйста, безвинной жертвой царя — извольте. Однозначно лишь то, что летом 1569 года для новгородского владыки началась черная полоса в его жизни.
Но прежде чем перейти к рассказу о последних днях Пимена, давайте заодно разберемся, почему он вошел в историю как виновник (пусть косвенный, но все же) гибели митрополита? Этот Пимен был человеком чистой и строгой жизни, но говорят, что он вместе с клеветниками был гонителем митрополита Филиппа. Так писал Курбский в «Повести о великом князе Московском». Разгадка может быть найдена уже в этой фразе: потому что был он «человеком строгой жизни». И против митрополита Филиппа выступил искренне, когда услышал обвинения в некоем непотребном поведении первосвященника.
Правда, никто не пытается конкретизировать, в чем именно его обвинили. Митрополит Макарий в «Истории русской церкви» описывает тот эпизод следующим образом: «Враги Филиппа, желая унизить его всенародно, подготовили на святого старца самую гнусную клевету, которую подучили произнесть пред всеми одного благообразного отрока, бывшего чтецом домовой митрополичей церкви. Выслушав отрока, Пимен Новгородский и другие епископы, угодники царские, сказали: «Царя укоряет, а сам творит такие неистовства». Митрополит отвечал Пимену: «Ты домогаешься восхитить чужой престол, но скоро лишишься и своего».
Какова же развязка? Макарий об этом молчит, но ответ есть практически в любой из многочисленных редакций «Жития митрополита Филиппа»: «Епископы, сочувствующие святому Филиппу, конечно понимали всю нелепость возведенного на него обвинения, но не смели сказать ни слова в его защиту; они только молили святителя простить невольного клеветника, который тоже со слезами на глазах сознался перед своим дядей — соборным экономом Харалампием, что говорил неправду по принуждению и из-за страха». Конечно, это похоже на притчу, но ведь «притча» положена в основу политической характеристики Пимена Черного.
И не важно, что более ни одного (!) факта о противостоянии Пимена и Филиппа нет. Они — враги. Ибо это нужно для создания образа митрополита-борца. Если это было действительно так, то почему же Иван Грозный по достоинству не оценил силу поддержки, оказанной ему Пименом? Почему не сделал его митрополитом? Ведь по чину новгородский владыка был на это место первый претендент.
Вместо эпилога
Тем не менее царь подарка в виде митрополичьей кафедры Пимену не сделал. В итоге это дало историкам право рассуждать о скрытой неприязни Ивана Грозного к новгородскому владыке (дескать, царь вообще не любил и боялся новгородских «демократов», потому и Пимену не верил — 18 лет?!). Мало того: благодаря изменной грамоте Пимена зачислили в лагерь столь же бескомпромиссных соперников царя, каким якобы был митрополит Филипп. Подходит на эту роль Пимен, прямо скажем, не очень. Но находится некая грамота, договор (или что-то адекватное) с королем Сигизмундом.
Геннадий РЯВКИН
