Вскоре после возвращения в Москву из добровольного затворничества в Александровской слободе Иван Грозный, обратившись к проблемам, которые испытывали новгородцы из-за череды неурожайных лет и военных действий, развернувшихся в Ливонии и несколько ранее в Швеции, вознамерился дать им больше самостоятельности. Прежде всего — в налаживании и развитии связей с заграницей.
Предметно это выразилось в царском приказе сделать печать новую в Великий Новгород для новгородских наместников, чтобы печатать (заверять. — Г.Р.) грамоты перемирные с шведским королём Новгороду о перемирии и грамоты посылные печатать о порубежных и о всяких делах к шведскому королю. А на ней — клеймо: место, а на месте — посох, а у места с одной стороны — медведь, а с другой стороны — рысь, а под местом — рыба, а около печати — подпись: «Царского величества боярина и Великого Новгорода наместника печать». Печать и соответствующие полномочия были переданы правителям Новгорода 1 сентября 1565 года.
В принципе можно считать эту дату днем рождения герба Великого Новгорода. До тех пор сколько-нибудь последовательного изображения на княжеских, наместнических и владычных печатях, применявшихся в Новгороде более трех веков, не было. Например, на протяжении примерно ста лет, предшествующих утверждению гербовой печати, отличительным знаком Новгорода служил… лев. По крайней мере, так идентифицируют историки (Арциховский, Порфиридов) «лютого зверя», изображавшегося на городских печатях.
Медведь против льва
Почему лев? Признаться, внятного объяснения мне найти не удалось. Английский историк Джон Линд в фундаментальной работе «Большая государственная печать Ивана IV и использованные в ней некоторые геральдические символы времен Ливонской войны» (1995) констатирует, что еще в 1561 году российско-шведский договор о мире был скреплен печатью новгородского наместника, на которой «зверь справа (малый) вполне может быть рысью с более поздней печати, а другой зверь — скорее лев, очень похожий на львов с новгородских печатей XV в.». Ну и что это объясняет? Что лев — царь зверей и хранитель Новгорода? Вряд ли там часто видели львов, чтоб такая ассоциация стала прочной. А если вспомнить, что рысью, сохраненной на новой печати и Иваном Грозным, на Руси издревле называли барса (леопарда), то присутствие двух экзотических зверей на печати края и вовсе становится неразрешимой загадкой.
Правда, лев — древний скандинавский символ власти и могущества. Но если начать рассуждать в этом направлении, придем к тому, что до 1565 года новгородцы признавали себя не просто потомками Рюрика, но Рюрика-норманна. Сознательно или нет — второй вопрос. Первый — в том, что к такому признанию нет никаких предпосылок.
Однако продолжим интригу, хотя, по большому счету, она к нашему повествованию имеет весьма косвенное отношение. Итак, Иван Грозный в 1565 году льва заменил медведем. Вроде бы, все логично: медведь и сегодня не редкость в новгородских лесах. Логично, но не просто.
Авторитетный российский историк- геральдист Евгений Пчелов в статье «Три медведя в старейших русских земельных гербах» (журнал «Гербовед» № 80, 2005) утверждает, что на новгородскую печать 1565 года «рыба была взята с герба Нарвы, захваченной русскими войсками (на нём изображалась рыба под короной), а её расположение под «местом» как бы символизировало то, что Нарва теперь находится под властью московского государя. Рысь — с герба финской провинции Тавастия («Емь» русских источников), а медведь — с герба провинции Северный Финн, владений финляндского князя Юхана Ваза, с именем которого и связана символизация Финляндии медведем».
Это, конечно, любопытно. Иван Грозный, устанавливая изображение медведя на печати наместника Новгорода, мог иметь в виду утверждение за собой, то есть за Россией, отвоеванных у Швеции территорий. Но затем Пчелов сам себя опровергает, указывая, что в дальнейшем на печати и гербе новгородский «медведь не только сохранился, но и «вытеснил» рысь. Два медведя остались стражами трона со знаками духовной и светской власти, сменившего прежнее «место» с посохом». Иными словами, они уже не символизировали притязания на Финляндию.
Если символизировали вообще. Ведь шведский король Юхан III (тот самый Юхан Ваза) совсем за медведя не держался, а поместил в 1577 году на герб Финляндии, которой присвоил статус великого княжества, кого бы вы думали? «Новгородского» льва! По логике Пчелова, это — символ притязаний Швеции на Новгород. Тоже концы сходятся: в начале ХVII века шведы оккупировали Новгородчину, и новгородцы активно сотрудничали с оккупантами как в административном, так и в военном делах. Однако мог ли Юхан III за 40 лет до того предвидеть, что ситуация станет для шведов столь благоприятной? Очень сомневаюсь.
Тогда напрашивается вывод об элементарной подгонке исторических фактов под некую концепцию: берутся события, а к ним подбираются соответствующие знаки, приметы и доказательства. Или с изображениями на первой государственной новгородской печати (и потом — на гербе) все было гораздо проще: медведь — символ могущества и силы, хорошо знакомый местным жителям; рысь (но никак не барс и не леопард) — богатство (мех, пушнина) и хитрость; рыба — развитое судоходство (прежде всего — с торговой целью)?
Шерше ля фам
Увы, жизнь и политика — гораздо более сложные явления, чтобы можно было их всегда объяснить, истолковать попроще и понятнее. Да, Иван Грозный утвердил государственную печать Новгорода и дал наместнику соответствующие полномочия. Как сделал ровно на год раньше для своего наместника в Ливонии, наделив его правами и государственной печатью с изображением двуглавого орла, сидящего на перевернутых гербах Ливонии и Дерпта (Юрьева). Таким образом, царь все-таки утверждал неоспоримость своей власти над завоеванными провинциями — финскими, шведскими, ливонскими.
Но уже во второй половине 1566 года в Александровской слободе начались переговоры, а 16 февраля 1567 года был подписан Договор о дружбе, союзе, взаимопомощи и окончательном мире между Россией и Швецией. Это мероприятие инициировал русский царь, хотя до истечения срока действия российско-шведского договора о перемирии 1564 года (Дерптский мир) оставалось еще без малого пять лет.
Зачем же Иван Грозный так торопил события? И чем этот договор помог или помешал Новгороду?
Во-первых, неудачи в Ливонской войне, видимо, заставили царя предпринять меры для укрепления безопасности на границе с Швецией. Согласно пунктам нового договора царь жалует короля Эрика XIV землями и городами в Лифляндии (то есть отдает Швеции. — Г.Р.): Ревель, Пернов, Виттенштейн, Каркус, Вольмар, Ругим, Буртник, Салис, Пуркала с их уездами (правда, в остальные районы Ливонии/Лифляндии шведы вступать не могут. — Г.Р.). И еще стороны обязались помогать взаимно друг другу — передавать в случае надобности конницу, пехоту и деньги на ведение войны против третьей стороны.
Во-вторых, эти важные договоренности в тексте документа стояли на третьей и четвертой позициях. А первым пунктом значилось обязательство шведского короля прислать в Москву… принцессу Катерину (Катарину, если быть точным), ту самую, к которой Иван Грозный неудачно сватался в августе 1560 года после смерти своей первой жены Анастасии.
Соблазнительно для негативно настроенных к царю историков сказать о его вдруг проснувшемся сластолюбии. Вот, дескать, решил выписать себе любовницу в обмен на несколько городов. Однако если рассуждать здраво, вряд ли царь был так сексуально озабочен, чтобы и через семь лет (да еще при здравствующей жене Марии Темрюковой) помнить о прелестях полячки.
По муромской дорожке
Гораздо разумнее предположить, что Иван Грозный договорился с шведским королем, что тот передаст ему принцессу Катарину в заложники. Катарина была женой брата короля — Юхана Вазы, который активно претендовал на престол. Получив ее, русский царь получал и средство давления на ее родного брата, польского монарха Сигизмунда, который уж слишком активно вмешивался в ливонские события.
Эрик XIV, надо полагать, легко согласился на передачу принцессы, ибо Юхан и Катарина как государственные преступники с 1563 года находились в стокгольмской тюрьме. Причем риксдаг даже приговорил Юхана к смерти, и уже ходили слухи, что он тайно казнен. Это во-первых. А во-вторых, Иван Грозный, приняв дружбу и братство шведского короля, согласен, чтобы впредь он сносился с Москвой, а не с Новгородом. Этот пункт в тексте договора стоял вторым!
Справедливости ради скажем, что новгородскому наместнику, только что получившему очень широкие полномочия, был дан разворот, и впредь разрешалось сноситься по местным административным и хозяйственным вопросам с выборгским губернатором и наместником крепости Орешек, а также — по пограничным вопросам со Стокгольмом, то есть — с королем Швеции.
Конечно, Иван Грозный был непоследователен по отношению к новгородцам, хотя эта непоследовательность и объясняется соображениями высокой политики. Но понятно и другое, что в Новгороде на царя не могли не обидеться: авторитету новгородцев на международной арене была нанесена пощечина. Тем более обидная, что Катарина в России так и не появилась.
Договор еще не был ратифицирован, принцесса не передана, а король вдруг отпустил своего брата на свободу. В исторической литературе этот поступок Эрика XIV объясняют иногда обострением его душевной болезни (король был шизофреником). Сергей Соловьев по этому поводу дал такой комментарий: «Иоанн оправдывал свое желание иметь в руках Екатерину тем, что будто бы Ерик сам предложил ее выдать, объявивши о смерти мужа ее; что он, Иоанн, вовсе не хотел жениться на ней или держать ее наложницею, но хотел иметь ее в своих руках в досаду брату ее, польскому королю, врагу своему, хотел чрез это вынудить у него выгодный для себя мир. Московские послы явились в Швецию, чтоб, по обычаю, взять с короля присягу в исполнении договора, но Ерик не мог исполнить его: он освободил брата Иоанна (Юхана. — Г.Р.) из заключения. В припадке сумасшествия ему казалось, что он сам уже в заключении, а брат царствует».
Но даже если это не так, и король руководствовался другими мотивами, ничего не меняется. Оказавшись на свободе, Юхан Ваза быстро собрал союзников и войско и 29 сентября 1568 года сверг брата с трона. Не зная, по всей вероятности, об условиях договора между Эриком и Иваном Грозным, узурпатор прислал в Новгород посольство, чтобы начать переговоры о мире. Но русский царь через своих дворян объявил послам: Если Юхан-король и теперь польского короля сестру, Екатерину-королевну, к царскому величеству пришлет, то государь и с ним заключит мир по тому договору, как делалось с Эриком-королем. Послы ответили, что не готовы обсуждать тему передачи Катарины (которая де стала королевой Швеции). За это их, не мудрствуя лукаво, отправили под стражей в Муром.
Вместо эпилога
Наверное, это удивительно узнавать, как легкомысленно обращался Иван Грозный с дипломатами. Но надо понять логику его поведения и мыслей. Русский царь никогда не ставил шведских королей на одну доску с собой. В первом из двух сохранившихся посланий Юхану III он писал о том посольстве: Ты присылал к стопам нашего владычества бить челом Павла, епископа Абовского, когда наше высокое величество было в своей вотчине, в Великом Новгороде. О приезде твоих послов было донесено нам в Великий Новгород, и мы по прежнему обычаю дали твоим послам наставление. Но твои послы раздражили наше величество своим нелепым поведением, и мы на них разгневались. Мы, находясь в Великом Новгороде, хотели за твое малоумие обратить свой гнев на твою Шведскую землю. Но по известной тебе причине (не известной нам, так как она была названа в каком-то из более ранних посланий. — Г.Р.), наше величество, надеясь, что ты образумишься, отложило свой гнев, снисходя к челобитию твоих послов перед нашей государевой думой…и к ходатайству наших детей, и к челобитью нашей думы. И мы, отпустив твоих послов, послали с ними к тебе наставление и повеление, как тебе заслужить прощение нашего высокого величества. Об этом тебе неоднократно было писано подробное наставление и установлен срок для прибытия твоих послов к нам в нашу вотчину, Великий Новгород… Мы надеялись, что ты и Шведская земля уже осознали свою глупость. Поэтому мы и оказали милость твоим послам, отпустив их домой. Из муромского заключения, которое ничуть не смущало царя, разговаривавшего с шведским королем как со слугой.
В принципе можно считать эту дату днем рождения герба Великого Новгорода. До тех пор сколько-нибудь последовательного изображения на княжеских, наместнических и владычных печатях, применявшихся в Новгороде более трех веков, не было. Например, на протяжении примерно ста лет, предшествующих утверждению гербовой печати, отличительным знаком Новгорода служил… лев. По крайней мере, так идентифицируют историки (Арциховский, Порфиридов) «лютого зверя», изображавшегося на городских печатях.
Медведь против льва
Почему лев? Признаться, внятного объяснения мне найти не удалось. Английский историк Джон Линд в фундаментальной работе «Большая государственная печать Ивана IV и использованные в ней некоторые геральдические символы времен Ливонской войны» (1995) констатирует, что еще в 1561 году российско-шведский договор о мире был скреплен печатью новгородского наместника, на которой «зверь справа (малый) вполне может быть рысью с более поздней печати, а другой зверь — скорее лев, очень похожий на львов с новгородских печатей XV в.». Ну и что это объясняет? Что лев — царь зверей и хранитель Новгорода? Вряд ли там часто видели львов, чтоб такая ассоциация стала прочной. А если вспомнить, что рысью, сохраненной на новой печати и Иваном Грозным, на Руси издревле называли барса (леопарда), то присутствие двух экзотических зверей на печати края и вовсе становится неразрешимой загадкой.
Правда, лев — древний скандинавский символ власти и могущества. Но если начать рассуждать в этом направлении, придем к тому, что до 1565 года новгородцы признавали себя не просто потомками Рюрика, но Рюрика-норманна. Сознательно или нет — второй вопрос. Первый — в том, что к такому признанию нет никаких предпосылок.
Однако продолжим интригу, хотя, по большому счету, она к нашему повествованию имеет весьма косвенное отношение. Итак, Иван Грозный в 1565 году льва заменил медведем. Вроде бы, все логично: медведь и сегодня не редкость в новгородских лесах. Логично, но не просто.
Авторитетный российский историк- геральдист Евгений Пчелов в статье «Три медведя в старейших русских земельных гербах» (журнал «Гербовед» № 80, 2005) утверждает, что на новгородскую печать 1565 года «рыба была взята с герба Нарвы, захваченной русскими войсками (на нём изображалась рыба под короной), а её расположение под «местом» как бы символизировало то, что Нарва теперь находится под властью московского государя. Рысь — с герба финской провинции Тавастия («Емь» русских источников), а медведь — с герба провинции Северный Финн, владений финляндского князя Юхана Ваза, с именем которого и связана символизация Финляндии медведем».
Это, конечно, любопытно. Иван Грозный, устанавливая изображение медведя на печати наместника Новгорода, мог иметь в виду утверждение за собой, то есть за Россией, отвоеванных у Швеции территорий. Но затем Пчелов сам себя опровергает, указывая, что в дальнейшем на печати и гербе новгородский «медведь не только сохранился, но и «вытеснил» рысь. Два медведя остались стражами трона со знаками духовной и светской власти, сменившего прежнее «место» с посохом». Иными словами, они уже не символизировали притязания на Финляндию.
Если символизировали вообще. Ведь шведский король Юхан III (тот самый Юхан Ваза) совсем за медведя не держался, а поместил в 1577 году на герб Финляндии, которой присвоил статус великого княжества, кого бы вы думали? «Новгородского» льва! По логике Пчелова, это — символ притязаний Швеции на Новгород. Тоже концы сходятся: в начале ХVII века шведы оккупировали Новгородчину, и новгородцы активно сотрудничали с оккупантами как в административном, так и в военном делах. Однако мог ли Юхан III за 40 лет до того предвидеть, что ситуация станет для шведов столь благоприятной? Очень сомневаюсь.
Тогда напрашивается вывод об элементарной подгонке исторических фактов под некую концепцию: берутся события, а к ним подбираются соответствующие знаки, приметы и доказательства. Или с изображениями на первой государственной новгородской печати (и потом — на гербе) все было гораздо проще: медведь — символ могущества и силы, хорошо знакомый местным жителям; рысь (но никак не барс и не леопард) — богатство (мех, пушнина) и хитрость; рыба — развитое судоходство (прежде всего — с торговой целью)?
Шерше ля фам
Увы, жизнь и политика — гораздо более сложные явления, чтобы можно было их всегда объяснить, истолковать попроще и понятнее. Да, Иван Грозный утвердил государственную печать Новгорода и дал наместнику соответствующие полномочия. Как сделал ровно на год раньше для своего наместника в Ливонии, наделив его правами и государственной печатью с изображением двуглавого орла, сидящего на перевернутых гербах Ливонии и Дерпта (Юрьева). Таким образом, царь все-таки утверждал неоспоримость своей власти над завоеванными провинциями — финскими, шведскими, ливонскими.
Но уже во второй половине 1566 года в Александровской слободе начались переговоры, а 16 февраля 1567 года был подписан Договор о дружбе, союзе, взаимопомощи и окончательном мире между Россией и Швецией. Это мероприятие инициировал русский царь, хотя до истечения срока действия российско-шведского договора о перемирии 1564 года (Дерптский мир) оставалось еще без малого пять лет.
Зачем же Иван Грозный так торопил события? И чем этот договор помог или помешал Новгороду?
Во-первых, неудачи в Ливонской войне, видимо, заставили царя предпринять меры для укрепления безопасности на границе с Швецией. Согласно пунктам нового договора царь жалует короля Эрика XIV землями и городами в Лифляндии (то есть отдает Швеции. — Г.Р.): Ревель, Пернов, Виттенштейн, Каркус, Вольмар, Ругим, Буртник, Салис, Пуркала с их уездами (правда, в остальные районы Ливонии/Лифляндии шведы вступать не могут. — Г.Р.). И еще стороны обязались помогать взаимно друг другу — передавать в случае надобности конницу, пехоту и деньги на ведение войны против третьей стороны.
Во-вторых, эти важные договоренности в тексте документа стояли на третьей и четвертой позициях. А первым пунктом значилось обязательство шведского короля прислать в Москву… принцессу Катерину (Катарину, если быть точным), ту самую, к которой Иван Грозный неудачно сватался в августе 1560 года после смерти своей первой жены Анастасии.
Соблазнительно для негативно настроенных к царю историков сказать о его вдруг проснувшемся сластолюбии. Вот, дескать, решил выписать себе любовницу в обмен на несколько городов. Однако если рассуждать здраво, вряд ли царь был так сексуально озабочен, чтобы и через семь лет (да еще при здравствующей жене Марии Темрюковой) помнить о прелестях полячки.
По муромской дорожке
Гораздо разумнее предположить, что Иван Грозный договорился с шведским королем, что тот передаст ему принцессу Катарину в заложники. Катарина была женой брата короля — Юхана Вазы, который активно претендовал на престол. Получив ее, русский царь получал и средство давления на ее родного брата, польского монарха Сигизмунда, который уж слишком активно вмешивался в ливонские события.
Эрик XIV, надо полагать, легко согласился на передачу принцессы, ибо Юхан и Катарина как государственные преступники с 1563 года находились в стокгольмской тюрьме. Причем риксдаг даже приговорил Юхана к смерти, и уже ходили слухи, что он тайно казнен. Это во-первых. А во-вторых, Иван Грозный, приняв дружбу и братство шведского короля, согласен, чтобы впредь он сносился с Москвой, а не с Новгородом. Этот пункт в тексте договора стоял вторым!
Справедливости ради скажем, что новгородскому наместнику, только что получившему очень широкие полномочия, был дан разворот, и впредь разрешалось сноситься по местным административным и хозяйственным вопросам с выборгским губернатором и наместником крепости Орешек, а также — по пограничным вопросам со Стокгольмом, то есть — с королем Швеции.
Конечно, Иван Грозный был непоследователен по отношению к новгородцам, хотя эта непоследовательность и объясняется соображениями высокой политики. Но понятно и другое, что в Новгороде на царя не могли не обидеться: авторитету новгородцев на международной арене была нанесена пощечина. Тем более обидная, что Катарина в России так и не появилась.
Договор еще не был ратифицирован, принцесса не передана, а король вдруг отпустил своего брата на свободу. В исторической литературе этот поступок Эрика XIV объясняют иногда обострением его душевной болезни (король был шизофреником). Сергей Соловьев по этому поводу дал такой комментарий: «Иоанн оправдывал свое желание иметь в руках Екатерину тем, что будто бы Ерик сам предложил ее выдать, объявивши о смерти мужа ее; что он, Иоанн, вовсе не хотел жениться на ней или держать ее наложницею, но хотел иметь ее в своих руках в досаду брату ее, польскому королю, врагу своему, хотел чрез это вынудить у него выгодный для себя мир. Московские послы явились в Швецию, чтоб, по обычаю, взять с короля присягу в исполнении договора, но Ерик не мог исполнить его: он освободил брата Иоанна (Юхана. — Г.Р.) из заключения. В припадке сумасшествия ему казалось, что он сам уже в заключении, а брат царствует».
Но даже если это не так, и король руководствовался другими мотивами, ничего не меняется. Оказавшись на свободе, Юхан Ваза быстро собрал союзников и войско и 29 сентября 1568 года сверг брата с трона. Не зная, по всей вероятности, об условиях договора между Эриком и Иваном Грозным, узурпатор прислал в Новгород посольство, чтобы начать переговоры о мире. Но русский царь через своих дворян объявил послам: Если Юхан-король и теперь польского короля сестру, Екатерину-королевну, к царскому величеству пришлет, то государь и с ним заключит мир по тому договору, как делалось с Эриком-королем. Послы ответили, что не готовы обсуждать тему передачи Катарины (которая де стала королевой Швеции). За это их, не мудрствуя лукаво, отправили под стражей в Муром.
Вместо эпилога
Наверное, это удивительно узнавать, как легкомысленно обращался Иван Грозный с дипломатами. Но надо понять логику его поведения и мыслей. Русский царь никогда не ставил шведских королей на одну доску с собой. В первом из двух сохранившихся посланий Юхану III он писал о том посольстве: Ты присылал к стопам нашего владычества бить челом Павла, епископа Абовского, когда наше высокое величество было в своей вотчине, в Великом Новгороде. О приезде твоих послов было донесено нам в Великий Новгород, и мы по прежнему обычаю дали твоим послам наставление. Но твои послы раздражили наше величество своим нелепым поведением, и мы на них разгневались. Мы, находясь в Великом Новгороде, хотели за твое малоумие обратить свой гнев на твою Шведскую землю. Но по известной тебе причине (не известной нам, так как она была названа в каком-то из более ранних посланий. — Г.Р.), наше величество, надеясь, что ты образумишься, отложило свой гнев, снисходя к челобитию твоих послов перед нашей государевой думой…и к ходатайству наших детей, и к челобитью нашей думы. И мы, отпустив твоих послов, послали с ними к тебе наставление и повеление, как тебе заслужить прощение нашего высокого величества. Об этом тебе неоднократно было писано подробное наставление и установлен срок для прибытия твоих послов к нам в нашу вотчину, Великий Новгород… Мы надеялись, что ты и Шведская земля уже осознали свою глупость. Поэтому мы и оказали милость твоим послам, отпустив их домой. Из муромского заключения, которое ничуть не смущало царя, разговаривавшего с шведским королем как со слугой.
Геннадий РЯВКИН
