А потом пришёл Сильвестр

В предыдущей публикации («НВ» от 5 июня) автор попытался доказать, что «явление» безвестного пресвитера (протопопа) на царский двор было практически невозможно без санкции самого Ивана Грозного. Скорее всего, это миф, сотворенный Курбским и легковерно подхваченный Карамзиным. Классик российской истории пишет: «В сие ужасное время, когда юный царь трепетал в Воробьевском дворце своем, а добродетельная Анастасия молилась, явился там какой-то удивительный муж именем Сильвестр, саном иерей, родом из Великого Новагорода; приближился к Иоанну с подъятым угрожающим перстом, с видом пророка, и гласом убедительным возвестил ему, что суд Божий гремит над главою царя легкомысленного и злострастного, что огнь небесный испепелил Москву; что сила вышняя волнует народ и лиет фиал гнева в сердца людей».
Очевидно, что Карамзин к сказанному Курбским не добавляет ни одного факта. Правда, один называет Сильвестра пресвитером, а другой — иереем. Но здесь нет никакой путаницы, ибо иереями на Руси часто называли просто священников. И если уж на то пошло, то гораздо больше сомнений вызывает звание «пресвитер», ибо по-гречески это буквально означает «старейшина, глава церковной общины». Таковым Сильвестр не был никогда — ни в 1547 году, ни позже, ни раньше. Но кто же он, этот таинственный новгородец?

Дел устроить не умел
Руслан Скрынников пишет, не обременяя себя ссылками на источники: «Сильвестр родился в Новгороде (это мы знаем от Курбского. — Г.Р.) в семье небогатого священника (это предположение, ибо точных данных нет. — Г.Р.) и избрал духовную карьеру. Из Новгорода Сильвестр перебрался в столицу и получил место в кремлевском Благовещенском соборе (неизвестно, почему или с чьей помощью. — Г.Р.). Благовещенский священник выделялся своим бескорыстием. Он никогда не умел устроить своих дел...». Тут ненадолго прервемся и опровергнем историка словами самого же Сильвестра. В «Послании и наказе от отца к сыну» он писал о своем сыне: Чадо мое единородное и любимое Анфим, произволил Бог, а благочестивый и православный царь-государь велел послужить тебе в своей царской казне у таможенных дел. Может быть, о себе протопоп и не заботился, но чадо «устроил» весьма тепло.
Далее Скрынников продолжает демонстрировать нам феномены наивности: «После пожара перед Сильвестром открылась возможность получить официальный пост царского духовника, но он не воспользовался случаем. Начав карьеру священником Благовещенского собора, он закончил жизнь в том же чине. Принадлежал он к образованным кругам духовенства и обладал неплохой для своего времени библиотекой. Иван немало обязан был Сильвестру своими успехами в образовании.
Припоминая свои взаимоотношения с Сильвестром, царь писал много лет спустя, что, следуя библейской заповеди, покорился благому наставнику без всяких рассуждений. Сильвестр был учителем строгим и требовательным. Когда ученик восстал против пережившей себя опеки со стороны наставника, он произнес много горьких слов по его адресу. При Сильвестре, сетовал царь, даже в малейших и незначительных делах «мне ни в чем не давали воли: как обуваться, как спать — все было по желанию наставников, я же был как младенец». Как бы то ни было, пора ученичества не прошла для Ивана бесследно.
Сильвестр принадлежал к числу глубоко верующих людей. Его преданность религии граничила с экзальтацией: он слышал небесные голоса, ему являлись видения. Рассказы Сильвестра производили на Ивана потрясающее впечатление. Фанатик зажег в душе Ивана искру религиозного чувства. Иван увлекся религией и вскоре преуспел в этом увлечении». Вот такой это был удивительный человек. Весьма похож на Григория Распутина, тоже неведомыми путями проникшего в окружение царя Николая II.
Но идем дальше. «Большая энциклопедия русского народа» добавляет о Сильвестре к скрынниковской справке совсем немного: «…в Новгороде, по собственным словам, занимался подготовкой иконников, каллиграфов, певчих и т.п.», что взято из единственного достоверно принадлежащего перу Сильвестра послания сыну.
Можно и далее продолжать цитировать многочисленных авторов, рассказывающих вариативную биографию протопопа, однако это ничего не прибавит в плане подробностей. Как ни странно, но даже по вопросу, был или нет Сильвестр автором знаменитого «Домостроя», единства среди историков нет. Одни говорят — был, другие — сомневаются.
В фундаментальном «Словаре книжников и книжности древней Руси», изданном Пушкинским домом, о Сильвестре сказано следующее: «Если головокружительная карьера Адашева хорошо документирована, роль С. на политической арене, полностью определявшаяся его личным влиянием на юного государя, почти не отложилась в современных источниках. Начав службу при дворе благовещенским попом, он и через пятнадцать лет, отправляясь в добровольное изгнание, носил этот сан. Мнение о том, что С. был благовещенским протопопом и, следовательно, царским духовником, должно быть оставлено (в 1540—1550-х гг. духовниками царя состояли Феодор Бармин, Иаков Дмитриевич, наконец — Андрей, будущий митрополит Афанасий, все протопопы Благовещенского собора); впрочем, И.В. Курукин допускает, что С. был вторым духовником царя. Достоверно принадлежащие С. сочинения, за исключением послания Анфиму, носят столь отвлеченный характер, что не дают возможности составить отчетливое представление о его политической платформе, если у него и была таковая. Единственное, о чем можно говорить, это об участии С. в годы фавора в идеологических мероприятиях сер. XVI в., направленных на упорядочение жизни московского общества («Домострой»), на оформление идеи «святорусского царства» (Степенная книга)».

На политическом поприще
О политической деятельности Сильвестра известно больше. Но не о самостоятельности его как политика, а об участии в управлении страной в составе Избранной рады, теневого правительства при Иване Грозном, в которое входили, кроме Сильвестра, Алексей Адашев, Андрей Курбский, дьяк Иван Висковатый и еще несколько человек. Рада действовала с 1547 (или 1548, когда рада впервые собралась) года по 1560-й, когда Грозный ее распустил. Вообще, Избранную раду принято считать могущественным органом управления. Мне представляется, что таковым она могла быть только в первые годы после создания, пока Иван IV был молод и на него можно было влиять. Далее Избранная рада собирается нерегулярно и становится совещательной структурой при царе.
На это косвенно указывает тот факт, что когда в 1553 году Иван Грозный тяжело заболел и, боясь смерти, потребовал присягнуть новорожденному сыну и наследнику Дмитрию, Сильвестр стал тянуть с присягой, а некоторые члены рады (князи Шуйские) и вовсе отказались присягать младенцу. Но выздоровевший царь никого из отступников не наказал.
Встречаются наивные предположения, что Иван Грозный затаил на Сильвестра обиду и отомстил ему, сослав в 1560 году в Кирилло-Белозерский монастырь. Но об этом смешно спорить. Зачем царю ждать предлога для мести семь лет? И потом: какой оказался «предлог» — умерла первая и любимая жена Ивана Грозного Анастасия, в отравлении которой якобы заподозрили Сильвестра и Адашева. Почему же не казнили, а только сослали обоих? Необъяснимо, потому что — это выдумки. Если хотите — домыслы.
На деле никакой ссылки не было. Просто-напросто 30-летний Иван Грозный уже не очень-то и держался за Сильвестра, не нуждался в его наставничестве и опеке. И когда тот внезапно (внезапность нужно объяснять скорее отсутствием информации, чем какими-то иными факторами) решил оставить Москву в 1560 году, царь не стал его задерживать. Попу Сильвестру я отпустил благословение. Он своих советников видел ничтожествами и из-за этого решил по своей воле уйти от дел. То же самое и сын его сотворил. И теперь они в благоденствии пребывают. Так писал царь об отставке Сильвестра (надо полагать, по старости, потому что уже в 1561 году сын протопопа, Анфим, служил дьяком в Смоленске, а молодого человека на эту должность не поставят). Кроме того, известно, что род Анфима попал в Синодик московского Успенского собора. Если б сын (или отец) умер в опале, разве такое могло быть?
Тайной покрыто и время ухода из жизни Сильвестра. В послании в Кирилло-Белозерский монастырь от 1573 года Иван Грозный вскользь упоминает: другой на вас Селивестр наскочил, из чего можно сделать вывод, что «первого» Сильвестра уже нет в живых. Однако в отечественной историографии предпочитают придерживаться той точки зрения, что Сильвестр умер в 1577 году. Мотивация ничуть не сильнее только что приведенной. Дескать, Андрей Курбский, отвечая на второе послание (1577) Ивана Грозного, упрекает адресата, что тот клевещет на Сильвестра после его смерти: Неужели так воздаешь ему по смерти? Но ведь эта фраза совсем не означает, что протопоп только что умер.
Подводя черту под разговором о месте и роли новгородского протопопа в судьбе России, скажу, что, по моему мнению, Сильвестр был доверенным лицом митрополита Макария, специально приставленным к Ивану Грозному. Сразу оговорюсь: это не оригинальная идея. Например, Вадим Артамонов в двухтомном романе «Иван IV» тоже основывается на этой версии.
Все историки признают, что с появлением Сильвестра год от года росла религиозность царя, а значит, и влияние на его волю церковных иерархов, среди которых первым — по должности и влиянию — был именно Макарий. Это позже на Сильвестра навешали всех собак. Отводя дурную славу и подозрения от митрополита, фигуру протопопа раздули до неимоверных размеров.
И еще. Вопреки Курбскому Сильвестр даже не был протопопом, а только — рядовым священником церкви Благовещенья. Верно, там служили — в одно время с Сильвестром — действительные духовники царя протопопы Федор Бармин, Яков Дмитриевич и Андрей (будущий митрополит Афанасий). Других протопопов (и царских духовников) в соборе не было в 1540—1550 годах.

Вместо эпилога
В новгородской истории существует несколько легенд, рассказывающих о самодурстве первого русского царя. Некоторые мы уже рассмотрели. Есть еще одна, которую нельзя отнести к определенному времени, потому поместим ее вслед за рассказом о Силь-
вестре. Речь про Легенду о безухом колоколе.
В ней говорится, что в какой-то праздничный день в неизвестном году Иван Грозный поехал со своего двора на Торговой стороне через мост служить обедню в Софийском соборе. При приближении царя звонарь от радости так ударил в большой колокол, что царский конь встал на дыбы и едва не сбросил седока в Волхов. Разумеется, царь рассердился и тотчас велел отрубить колоколу уши, оставив одно на матице (среднем ухе). Изуродованный колокол якобы остался на звоннице. И только в 1839 году его перелили.
Красиво. И аккуратно вписывается в характеристику буйного, неуправляемого и неконтролирующего себя царя-самодура. Но реальных исторических источников, подтверждающих это происшествие, нет. Что очень странно. Известно: колокол перелили в 1839 году, но нигде не отмечено, почему он около 250 лет висел на одном ухе на Софийской звоннице. А ведь это был главный колокол. Вполне возможно, тот самый в 250 пудов, что был отлит в 1530 году по велению архиепископа Макария, который уже стал митрополитом. Случись такое в Новгороде, конечно, митрополит как-то отреагировал бы, ведь в 40-е годы он был фаворитом Ивана Грозного. Но нет следов. Только слухи…