{mosimage}В 50-е годы ХVI века новгородцы определяли политику царя
16 января 1547 года произошло событие эпохальное для Руси: 16-летний великий князь Московский Иван Васильевич был венчан на царство. Обряд посвящения в первые русские государи совершил митрополит Макарий. 3 февраля состоялось ещё одно венчание царя — с Анастасией Романовой.
Собственно, рассказывать о возведении Ивана Грозного на царство нельзя без оговорок. Это, безусловно, важное событие в истории России. Однако стало таковым не сразу. Поначалу летописцы его даже не заметили. Например, в Постниковском летописце, который завершается описанием большого московского пожара 1547 года, ни слова не сказано о коронации Ивана Грозного.
Зато сообщается, что 3 января 1547 года наложил князь великий свою опалу на князя Ивана Дорогобужского да на князя Федора Овчину-Оболенского и велел их казнить смертною казнью: князю Ивану голову отсечь, а князя Федора велел на кол посадить. А имущество их и вотчины велел на себя взять. Отметим, что со смертью Ивана Дорогобужского пресекся древний род великого тверского князя Михаила Ярославича, поскольку отец и дед казненного погибли еще раньше, в боях при взятии Казани. А князь Федор Оболенский был другом детства Ивана Грозного. За что их казнил великий князь — неизвестно.
Царь и муж
Впрочем, в нашем повествовании не это главное, а то, что после подробной записи о казнях Постниковский летописец не менее подробно рассказывает о венчании Ивана и Анастасии: 3 февраля в день святого Симеона Богоприимца и Анны пророчицы была радость государю благоверному царю и великому князю всей Русии Ивану Васильевичу и всей Русской земле: женился государь наш, взял за собя Анастасию Романову, дочь Юрьевича. Венчался у Пречистой Богородицы в соборной церкви. А венчал его митрополит всей Русии Макарий|, а отец его духовный протопоп Федор шел перед ним с крестом, а со святою водою шел и кропил великой княгини отец духовный церкви Рождества Пречистого протопоп Федор Лопота. А вот факт вручения великому князю атрибутов царской власти летопись обходит стороной. Да и потом автор списка именует Ивана Грозного то великим князем, то царем. Как, к слову, и другие летописи.
В том, что летописцы не придали особого значения обряду венчания Ивана Грозного на царство, есть объяснение. Это был символический ритуал, и статус исторического и политического акта он получил гораздо позже, когда в 1562 году константинопольский патриарх Иосаф прислал в Москву документ, в котором подтвердил царский титул Ивана Грозного и назвал его Царем и Государем христиан всея вселенной от Востока до Запада и до океана. Кроме того, патриарх установил: Да будешь и ты между Царями как равноапостольный Константин. И уведомил Ивана Грозного, что имя его будет внесено в диптихи для поминовения царских особ на литургиях.
А до тех пор все шло обычным порядком. Руслан Скрынников даже пишет в своей книге «Далекие века», что о возведении Ивана Грозного на царство «бояре не сразу известили иностранные государства. Лишь через два года польские послы в Москве узнали, что Иван IV «царем и венчался» по примеру прародителя своего Мономаха и что имя он «не чужое взял». Выслушав это чрезвычайно важное заявление, послы немедленно потребовали представления им письменных доказательств. Но хитроумные бояре отказали, боясь, что поляки, получив письменный ответ, смогут обдумать возражения, и тогда спорить с ними будет тяжело.
Отправленные в Польшу гонцы постарались объяснить смысл московских перемен так, чтобы не вызвать неудовольствия польского двора. Ныне, говорили они, землею Русскою владеет государь наш один, потому-то митрополит и венчал его на царство Мономаховым венцом». То сеть в Москве и сами-то не были уверены: можно ли величать Ивана Грозного царем официально или это вызовет международный скандал. К тому же стоит вспомнить, что царем всея Руси называл себя еще Иван III, дед Ивана Грозного, и никто ему не возражал, понимая, что это не титул, а эмоциональная оценка своей роли на политической арене.
Великий огонь
Гораздо больше, чем ритуальная коронация 16-летнего властителя, на политическую ситуацию повлияли весенний (12 апреля) и особенно летний (21 июня) пожары в Москве. Весной огонь нанес относительно умеренный ущерб: «сгорели лавки в Китай-городе с богатыми товарами, гостиные казенные дворы, обитель Богоявленская и множество домов от Ильинских ворот до Кремля и Москвы-реки. Высокая башня, где лежал порох, взлетела на воздух с частью городской стены», — описывает Карамзин.
Но не успели отстроиться после этой беды, как 21 июня на святого мученика Ульяна Тарсянина в 10-м часу дня загорелся на Арбате на Воздвиженской улице храм Воздвиженья. И начало гореть на все четыре стороны, и выгорел Арбат весь и Церторья чуть не до Всполья, и Заниглинье все, и до Всполья все за городом, и Псковская улица, и Златоустовская, и к церкви Владимира Святого, и до Воронцова, и до Заяузья, и Великая улица, и весь посад большой. Да и в новом городе все церкви и дворы, которые были после пожара (последнего. — Г.Р.) поставлены, сгорели… И во дворце все запасы сгорели. А на Казенном дворе все палаты и погреба выгорели, только осталась одна Большая казна… Митрополичий двор, князя Владимира Андреевича двор, житницы великого князя (царем не назван! — Г.Р.), конюшни, боярские и детей боярских дворы, монастыри и дворы — все сгорело. И далее Постниковский летописец еще долго живописует последствия страшного пожара, продолжавшегося 10 часов, уничтожившего более 25 тысяч домов и 1700 жителей.
Что за наваждение? Два таких бедствия за три неполных месяца! Не поджоги ли? Сыграв на этом подозрении и прежде всего на недовольстве множества москвичей, оставшихся без крова и средств к существованию, противники Ивана Грозного пустили по городу слух, что виноваты во всем Глинские.
По вошедшей в историю, благодаря тому же Карамзину, версии бабка царя, княгиня Анна Глинская, якобы разрывала могилы, вынимала из трупов сердца, сушила, измельчала в порошок и сыпала в воду, а уже ею кропила улицы. От того и горел город. Нелепая выдумка (таковой ее называет и Карамзин), но народ поверил. Собралось вече, на которое опрометчиво пришел Юрий Глинский. Видимо, хотел оправдаться, но его слушать не стали — убили. И направили делегацию в село Воробьево, куда Иван Грозный с молодой и любимой женой выехал еще до начала пожара и куда после того, как огонь и беспорядки охватили Москву, прибежали Михаил и Анна Глинские. Бунтовщики потребовали их выдачи. Царь решительно отказал.
Самое удивительное, что после этого недовольные вдруг и куда-то исчезли. Правда, перед этим они разгромили все дома Глинских по Москве, растащив имущество. Но все внезапно началось и все остановилось словно по чьей-то
команде.
К слову, в Пискаревской летописи есть еще одна версия, что пожар был промыслом Божиим. Так его формально называет летописец, прозрачно намекая, что промысел творился людскими руками. Оказывается, в канун июньского пожара о нем пророчествовал блаженный Василий: пришел в монастырь тот и начал горько плакать у церкви той (в Крестовоздвиженский монастырь к церкви Воздвиженья, с которой и начался пожар. — Г.Р.). И наутро загорелась та церковь, и погибла вся Москва.
Возможно, легенда. Но больше похоже на явное указание о провокационном поджоге Москвы. Знал ли об этом Василий Блаженный — один вопрос. В конечном счете, это его предчувствие могло быть придумано постфактум. Другой вопрос: кому-то было выгодно поджечь Москву? Если поджигатели надеялись вызвать поджогом беспорядки и даже бунт, тогда ответ лежит на поверхности: это было выгодно противникам Глинских как приближенным к молодому царю и Ивана Грозного, уходившего из-под боярского контроля и немедленно казнившего тех, кто пытался навязать ему свой диктат.
Перст Божий
Андрей Курбский в «Истории о великом князе Московском» утверждает, что причиной внезапной тишины стал не сигнал инициаторов беспорядков, а то, что к царю Иоанну явился пресвитер (протопоп Сильвестр. — Г.Р.) родом из Великого Новгорода и страшным заклятием из Священного Писания угрозил царю, а также представил ему чудеса, как бы явленные от Бога, чтобы с их помощью пресечь его буйства и умерить неистовый нрав. Не могу сказать: истинные те чудеса были или Сильвестр пугал царя, как пугают родители детей своих. Подобным образом часто поступают врачи, когда им приходится, излечивая гангрену, отсекать дикое мясо до необходимых пределов. Так и Сильвестр, исцеляя душу царя от проказы, исправлял его развращенный ум, наставляя его на истинную стезю. Сильвестру содействовал в этом и благородный юноша Алексей Адашев, который сам был подобен ангелу и явно отличен Богом от всех других. В то время он был любим и самим царем. Эти два мужа делали много добра своей сокрушенной и опустошенной земле; царь же благосклонно, со вниманием слушал их.
По Курбскому получается, что откуда ни возьмись появился пресвитер (протопоп) и в одночасье, благодаря угрозам и неким чудесам, сделался фаворитом Ивана Грозного. На многие годы. Хотите — верьте, хотите — нет, но иного объяснения происшедшему не найдете. Конечно, можно обставить вхождение Сильвестра в ближний к царю круг и поизящнее, только это будет уже беллетристика, домыслы.
Между тем можно все повернуть на 180 градусов. И тогда появление Сильвестра становится следствием пожара и бунта, которые для того и были организованы, чтобы внедрить в окружение царя своего человека (точнее — двух, если вспомнить об Алексее Адашеве, но нас интересует в первую очередь Сильвестр, потому что он был новгородцем).
Что же за фигура этот пресвитер или протопоп? Если согласиться с Карамзиным, так явился ко двору великого князя ни много ни мало, но подлинный мессия «с подъятым угрожающим перстом, с видом пророка… и гласом убедительным возвестил ему, что суд Божий гремит над главою царя легкомысленного и злострастного, что огнь небесный испепелил Москву; что сила вышняя волнует народ и лиет фиал гнева в сердца людей». А далее не мудрствуя лукаво незваный мессия открыл святое писание и «указал Иоанну правила, данные вседержителем сонму царей земных».
Смешно верить наивным сказкам, что незнакомец проникнет в царские покои в момент, когда известно, как взбудоражен народ и как страстно ищет виновников свалившихся на город несчастий, что Иван Грозный станет его слушать и терпеть его угрозы и
поучения. Понятно, что это упрощенная версия появления Сильвестра при дворе. К тому же она ни в малой степени не дает ответа на вопросы: кто направил его сюда, кто помог закрепиться в свите, чьи интересы представлял Сильвестр?
Увы, но однозначных ответов нет и сегодня. Одни историки убедительно доказывают, что Сильвестр лоббировал интересы боярства, другие — что купечества и посадских богатеев, третьи называют его человеком митрополита Макария, вместе с которым Сильвестр приехал в Москву из Новгорода в 1542 году и остался здесь как теневой соглядатай митрополита-новгородца. Дескать, близость к Макарию Сильвестр не афишировал и потому мог получать более полную информацию о действительном положении дел в Москве.
Разумеется, внимательный читатель сразу уловит привкус заурядного детектива в таком изложении событий. Но этот «детектив» начали писать почти 500 лет назад Андрей Курбский, Иван Грозный и авторы Царственной книги, внушавшие всем мысль о всесилии Сильвестра. В то время как летописи, более или менее свободные от царской редактуры, ограничиваются лишь мимолетными упоминаниями о Сильвестре.
Геннадий РЯВКИН
