Дядькин бунт-2

В Пискаревском летописце, если читать его непредвзято, то есть не делать из князя Андрея бунтовщика, а из Ивана IV (которому всего-то восемь лет было) — записного злодея, найдешь главный и единственный ответ, почему взбунтовался князь: Сын (слуга. — Г.Р.) боярской Судок Дмитриев сын Сатин прибежал к своему князю Андрею и сказал, что боярина его князя Федора Пронского схватили (в Волоке, когда он возвращался из Москвы, сообщив великому князю, что Старицкий болен и на совет по «делу о казанской измене» не приедет. — Г.Р.): «А слух от него (от Пронского. — Г.Р.) дошел, что послал князь великий бояр своих князя Никиту да князя Ивана Овчину Оболенских со многими людьми тебя схватить». И в ту же пору пригнал с Волока в Старицу князя Андрея слуга боярский Яков Веригин и сказал, что приехали на Волок великого князя бояре Оболенские — князь Никита да князь Иван Овчина — со многими людьми: «И хотят тебя схватить». То есть почти одновременно два идентичных предостережения от двух верных слуг.

Миф о литовском бегстве
Что же делает князь Старицкий? Собирает войско? Начинает укреплять оборонительные сооружения Старицы? Ничего подобного! Только безумец мог решиться строить оборонительный плацдарм на месте крохотной Старицы, расположенной на высоком берегу Волги и имевшей в то время (да и позже) исключительное значение как перевалочный порт. Вот и сообщает Пискаревский летописец незатейливое: Князь Андрей 4 мая в тот же час побежал с княгинею и с сыном, да от Старицы отъехал верст с шестьдесят до Новоторжского уезда до Берновых села. Но из Бернова сбежал князя Василия княжич Федоров сын Голубого да сказал великому князю, что князь Андрей еще того не знает, в которое ему место бежать. Заметьте — бежать! В Литву? Но там Старицкому по большому счету делать было нечего. Конечно, он мог бы собрать вокруг себя некие оппозиционные Москве силы, имея два козыря: родство с Гедеминовичами и возможность притязания на московский престол своего сына Владимира.
Однако военные действия между Литвой и Москвой, что происходили в 1334—1336 годах, уже завершились. Да, в пользу Москвы и к неудовольствию Литвы (и Польши, которая ввязалась в войну на заключительном этапе, помогая литовцам). В 1335 году князь Василий Шуйский, узнав о наступлении великого князя литовского Сигизмунда на Смоленск, двинул туда большую рать. С северо-запада под водительством князя Бориса Горбатого на соединение пошло новгородское войско. И это была странная кампания, ибо, не встречая никакого сопротивления, два русских корпуса прошли через всю Литву, занимая города и грабя села.
Кажется, вопрос был закрыт. Однако тут в конфликт вмешался польский король Радзивилл, которому удались несколько успешных операций, и он даже вынудил Ивана IV вступить в переговоры о мире. Алгоритм решения был выбран такой: «надобно найти доброе дело, как бы между государями мир устроить». Сергей Соловьев, чьи слова приведены здесь, именует государями Ивана IV и Радзивилла.
Что же конкретно заложено в алгоритме? Обратимся вновь к Соловьеву: «Когда бояре согласились говорить о настоящем деле, то начался спор, кому первому излагать свои условия; бояре настояли, чтобы первые говорили послы (польские. — Г.Р.), и те начали требованием Новгорода и Пскова. Бояре отвечали: «И прежде о том бывали речи, да плода не было и не будет. Зачем говорить нелепости, от которых плода никакого нет? Где Новгород, где Псков? И конца тому нет, откуда идут ваши речи». После многих спорных речей послы сказали: «Много поговоривши, как бы к концу приговориться»,и стали требовать мира, какой был между Казимиром и Василием Темным. Бояре назвали и это бесплодными речами. Послы стали говорить о мире Иоанна III с Александром, Василия с Сигизмундом; бояре, разбранившись с ними, пошли прочь, и великий князь велел послам ехать на подворье».
Тем не менее после трехраундовых переговоров 18 февраля 1537 года стороны заключили перемирие на пять лет, которое в принципе ни тех, ни других не устраивало. По его условиям Гомельская волость, захваченная русскими еще в 1535 году, возвращалась Литве, а Себеж и Заволочье остались за Москвой.
И так как оптимальное решение найдено не было, настороженность Москвы оставалась. В частности, она возобновилась, когда вдруг передумавший бежать от гнева Ивана IV в Литву князь Старицкий попытался разыграть «новгородскую карту», то есть — склонить новгородцев к переходу в литовское подданство. Только не было у него на то ни полномочий от Литвы, ни авторитета среди новгородцев.

Поход на Новгород
И все-таки вопреки здравому смыслу князь Андрей из Торжка за рубеж (в Литву. — Г.Р.) не поехал, а пошел к Новгороду Великому. Захотел в Новгороде засесть, да и грамоты писал к великого князя детям боярским, да и по погостам посылал. А писал в грамотах: «Князь великий мал, а держат государство бояре. И вам у кого служить? Вы пойдите ко мне служить, а я вас рад буду жаловать». Новгородский владыка Макарий тотчас ответил ему категорическим отказом в переговорах на сей счет и обещал не пустить в город. Кроме того, донос о призывах Андрея Старицкого был отослан в столицу.
В результате и князь великий, и великая княгиня тотчас велели князю Никите князя (Старицкого. — Г.Р.) объехать, чтобы успеть к Новгороду вперед князя Андрея, да велели город укрепить и наместникам всех людей к целованию привести. А если приедет князь Андрей к Новгороду, то князю Никите, укрепясь с людьми и с наместниками, против князя Андрея стоять, сколько Бог поможет, и посад ему сжечь не дать. А если будет князь Андрей людьми силен очень, то князю Никите быть в городе и дела великого князя беречь с владыкою и с наместниками заодно.
Но это была перестраховка со стороны Москвы. Видимо, решительный отказ новгородцев остудил пыл князя Старицкого. Да и войска у него по существу не было, хотя Пискаревский летописец и сообщает, что некоторые боярские дети пошли служить к «бунтовщику». Сколько их пришло, мы позже подсчитаем. Но очень мало, потому и военного столкновения между ратями Старицкого и Оболенских не случилось: увидел князь Андрей великого князя полки и не захотел с великим князем бой начинать, а начал с князем Иваном (Овчиной-Оболенским, московским воеводой. — Г.Р.) ссылаться и честного слова просить, что его великому князю не отдадут и опалы на него великие не положат, — было бунтарей совсем немного. Иными словами действия Старицкого выглядели как отчаянная авантюра, поскольку он имел замысел, но не располагал силами для его воплощения.
Теперь о том, какова была численность «войска» князя Старицкого. Заглянем в самый финал рассказа об этом «бунте» в Пискаревском летописце. Там речь идет о наказании «бунтовщиков»: на князя Федора Дмитриевича Пронского, на князя Ивана Андреевича Оболенского-Пенинского, на дворецкого князя Юрия Андреевича Меньшого Пенинского-Оболенского, на конюшего князя Бориса Ивановича Палецкого да и на князей и на детей боярских, которые у него (Андрея Старицкого — Г.Р.) в избе были и его замыслы знали — на князя Юрия Андреевича Пенинского-Оболенского, на Ивана Умного Иванова сына Лобанова-Колычева, на шурина князя Ивана Андреевича Хованского опалу свою наложили и велели их пытать и казнью торговою (публично бить кнутом — Г.Р.). А затем заковать велели и в Наугольную стрельницу посадить. И боярина его князя Федора (Пронского — Г.Р.) в той нужде не стало. А те дети боярские великого князя помещики новгородские, что приехали в ту пору к князю Андрею, да и к Новгороду было пошли с князем, тех детей боярских Андрея Иванова сына Пупкова да Гаврила Владимирова сына Колычевых с товарищами, тридцать человек, велел князь великий бити кнутами на Москве да казнить смертною казнью: повесить по Новгородской дороге — не вместе, а чтоб до Новгорода (от Москвы. — Г.Р.). Еще 32 человека, как надо понимать из летописца, это были молодые новгородские бояре, повесили по дороге из Москвы в Новгород. Жестокость по отношению к ним была, конечно, назидательной: если первая семерка — это были подданные князя Старицкого, то эти 32 новгородца являлись изменниками присяге, данной великому князю. Однако в любом случае количество репрессированных не достигло даже 40 человек.
Каков же итог? Семерых заговорщиков публично били кнутами и посадили в одну из башен Московского Кремля — Наугольную стрельницу. Федор Пронский там вскоре умер. Хотя легко догадаться, что был попросту замучен, ибо Наугольная стрельница (сегодня — Беклимешевская башня Московского Кремля), построенная еще в 1487 году, использовалась для пыток и тайных казней неугодных великим князям людей. Да и название свое она получила после того, как Василий III в 1525 году за дерзкие речи отрезал там язык боярину Ивану Никитичу Берсеню-Беклемишеву.
Но мы сейчас не о диких казнях и пытках, а лишь о том, что никакого Старицкого бунта по сути не было. И Новгород он к топору не звал и призыв его можно расценить не более, как вопль отчаявшегося человека.

Дивиденды владыки
И все-таки лояльность и твердость новгородского владыки и общества в целом были Москвой высоко оценены. В 1539 году был сведен с престола митрополит Даниил (1522—1539). Это, к слову, была чрезвычайно противоречивая фигура в Русской православной церкви. С одной стороны, он составил Никоновскую летопись и Кормчую книгу. С другой — в борьбе за власть был абсолютно беспринципен, отправляя людей на смерть и в ссылки без колебаний. По этой причине вскоре после смерти его покровительницы Елены Глинской Даниила быстренько спровадили в Волоколамский монастырь и заставили написать отречение от сана.
В связи с необходимостью избрания нового митрополита в Москву был призван Новгородский архиепископ Макарий. Львовская летопись сообщает точную дату его прибытия: января 25, в субботу, приехал к великому государю Ивану Васильевичу всея Руси на Москву из его отчины из Великого Новгорода богомолец его архиепископ Макарий Великого Новгорода и Пскова. Предполагалось, что приехал новый митрополит. Однако владыка Макарий рассудил очень тонко: государь юн, несамостоятелен; кланы Шуйских, Бельских и Оболенских, борющиеся за влияние над ним, сильны. И Макарий отказался от митрополии, предложив вместо себя заведомо непроходимого кандидата — игумена новгородского Спасо-Хутынского монастыря Феодосия. А сам возглавил Первосвятительскую интронизацию нового предстоятеля Русской церкви — святителя Иоасафа (1539—1542). Наречение состоялось 6 февраля 1539 года. Отметим, что в финале многодневных церемоний Митрополиту за здравие говорил и чашу подавал архиепископ Макарий Великого Новгорода и Пскова. А в чине поставления митрополита приведена грамота, которую дал ему святитель Макарий.
Час новгородского владыки еще не пробил. Но ждать ему осталось совсем недолго. Заподозренный в симпатиях к семейству Бельских, митрополит Иоасаф был низведен. В Царственной книге об этом такой рассказ: Пойман был Великого князя боярин, князь Иван Федорович Бельский, когда без Великого князя ведома, советом боярским управлял, того ради, что его государь у себя в приближении держал. А в первосоветниках был Митрополит Иоасаф. И бояре из-за того вознегодовали на князя Ивана, и на Митрополита. И начали зло замышлять со своими советниками. А Митрополиту Иоасафу стали срамоту и бесчестие чинить великие — по келье шибать. Иоасаф не мог того терпеть, ушел со своего двора на Троицкое подворье… И сослали бояре Митрополита на Белоозеро в Кирилов монастырь. Об этом же событии вспоминал впоследствии царь Иоанн в послании к князю Андрею Курбскому: Митрополита Иосафа с великим бесчестьем с Митрополии согнали. Иными словами, завидовать судьбе митрополита Иоасафа было невозможно.

Вместо эпилога
Нельзя сказать, что призванный после этого в 1542 году на митрополию новгородский владыка Макарий был застрахован от несчастий. Но все же Ивану IV уже исполнилось 12 лет. И выбор митрополита был за ним. Он писал о Макарии: Как счастлива была бы Русская земля, если бы Владыки были таковы, как Преосвященный Макарий. Этот митрополит был во главе русской церкви 21 год (1542—1563). После его смерти (31 декабря 1563 года) царь учредил опричнину, запретил официальное общерусское летописание, а в 1570 году устроил погром в Новгороде.
Что же до судьбы Андрея Старицкого и его семьи, то по приезде в Москву князя Андрея велели схватить и в палату посадить, и тягость на него положили. А княгиню его да и сына (Владимира. — Г.Р.) посадили в городе с охраной на Берсеневе дворе. Князь Андрей вскоре был тайно умерщвлен. А Владимиру уже в 1540 году вернули Старицу, где он княжил. И кстати, в 1552 году прославился как полководец в походе на Казань. Только закончил все равно плохо: обвиненный в попытке отравить Ивана Грозного, он должен был выпить чашу с ядом и умер в 1569 году.