{mosimage}Как Иван III подарил шведам Карелию
Вопреки расхожему мнению до середины 70-х годов Иван III не ставил перед собой осмысленной задачи объединить вокруг Москвы Русь.
Его политика строилась на двух основаниях: укрепление безопасности Москвы за счёт присоединения уделов и волостей к Московскому княжеству и накопление капитала, то есть пополнение казны. Причем на первом направлении к 1475 году Иван III не добился практически ничего.
Возражения предсказуемы: он присоединил к своим владениям Ярославское княжество. Но, строго говоря, это присоединение явилось не политической победой, а незаурядной, но все-таки торговой сделкой, содержание которой по сей день остается темным.
Если кто всерьез интересовался историей этого аншлюса, знает, что дело было совершенно темное. Непонятно, почему вдруг ярославский князь Александр Федорович стал отдавать свои отчины великому князю. В Ермолинской летописи это объясняется как последствие массового исцеления людей у гроба первого ярославского князя Федора Ростиславича: Сие чудо явилось не к добру князям ярославским, простились они со всеми своими отчинами навеки, отдали их великому князю Ивану Васильевичу. Дальше больше: После того в том же граде Ярославле объявился новый чудотворец, Иван Агафонович, сущий соглядатай Ярославской земли. У кого село доброе — он отнял, а у кого деревня добрая — отнял да отписал на великого князя… То был сущий дьявол. Вот такие сказки. А Ярославль-то отошел к Москве!
В 1474 году по той же схеме был введен в состав Московского княжества и Ростов. Однако Ростовское княжество еще с середины ХII века утратило какую бы ни было самостоятельность, превратившись в удел Владимиро-Суздальского великого княжества, а при Иване Калите послушно следовало в фарватере Москвы.
Правда, иной раз приходится читать, что вместе с Ярославлем Иван III присоединил к Москве и Рязань. Это не совсем так. В 1464 году великий князь выдал свою сестру замуж за 17-летнего рязанского князя Василия, приемного сына Василия Темного (то есть своего сводного брата), выросшего в великокняжеской семье. Понятно, что влияние Ивана III на рязанского правителя было большим. Но до своей смерти в 1483 году Василий оставался самостоятельным князем. Хотя бы формально. А вот уже наследников Василия Рязанского Иван III принудил написать духовные, завещав ему Рязань.
Шерше ля фам
Итак, за 13 лет (1462—1475) Иван III не проявил политических намерений объединителя Руси. Его вполне устраивала роль лидера среди независимых князей, а приоритетом был монетаризм. Еще раз повторюсь, Иван III не стал добивать Новгород, удовлетворившись соглашением покорности и большим откупом. Но обнаруженная им в 1471 году идейная и военная слабость новгородцев вкупе с последующими событиями (смерть брата, выгодная женитьба, успехи в войне с ханом Ахматом) вполне очевидно подвигли великого князя к пересмотру взглядов на собственный статус. Тем более что Софья Палеолог не видела супруга в иной роли, кроме русского кесаря. Это было вполне естественно для племянницы императора: великий — это не первый среди равных, а господин среди слуг!
Любопытны характеристики, которые дает царственным супругам Сигизмунд Герберштейн в своих «Записках о Московии». Конечно, они субъективны, но тем и привлекают, поскольку в летописях до бытовых деталей авторы опускаются не слишком часто: «Софья была очень хитра, и по ее наущению князь делал многое… Рассказывают, что, между прочим, она убедила мужа лишить монархии внука Димитрия (сына Ивана Молодого. — Г.Р.) и поставить на его место Гавриила (сын Софьи Палеолог и Ивана III, известный в истории как Василий III. — Г.Р.)… Сам он (Иван III. — Г.Р.) лично только раз присутствовал на войне, именно когда завоевывал княжества Новгородское и Тверское (явная ошибка, так как это не происходило одновременно. — Г.Р.); в другое время он, как правило, никогда не бывал в сражениях… Для бедных, угнетенных более могущественными и им обижаемых доступ к нему был прегражден. Во время обедов он по большей части предавался такому пьянству, что его одолевал сон, причем все приглашенные меж тем сидели, пораженные страхом, и молчали… Когда прибывали татарские послы, он выходил к ним за город навстречу и стоя выслушивал их сидящих. Его гречанка-супруга так негодовала на это, что повторяла ежедневно, что вышла замуж за раба татар, а потому, чтобы оставить когда-нибудь этот рабский обычай, она уговорила мужа притворяться при прибытии татар больным».
Правда, Василий Ключевский считает, что «на политические дела она могла действовать только внушениями, вторившими тайным или смутным помыслам самого Ивана». И еще важное: «Софья как царевна пользовалась в Москве правом принимать иноземные посольства. Таким образом, брак Ивана и Софьи получал значение политической демонстрации, которою заявляли всему свету, что царевна как наследница павшего византийского дома перенесла его державные права в Москву как в новый Царьград, где и разделяет их со своим супругом». Вот так! Хотя, в конечном счете, не важно, сам Иван III пришел к идее о царе-самодержце или тщеславная жена заставила. Важно, что помыслы эти обнаружились. И окрепли, увы, благодаря новгородцам, которые повторно и покорно склонили головы перед великим князем зимой 1475 года.
Иван III, довольно чинно начавший свой визит в Новгород, закончил тем, что схватил лучших посадников и заковал в цепи. А остальные понесли великие дары. Судьба Новгорода была решена. Великий князь покинул Новгород с миром 26 января 1476 года, пробыв в гостях два с половиной месяца. 8 февраля он въехал в Москву, видимо, с вполне оформившейся идеей покорения Новгорода. Оставалось только найти предлог, чтоб мир разорвать, обвинив во всем новгородцев.
Шведский жеребец
Мысль о богатствах Новгорода, которые следует присвоить, видимо, столь захватила Ивана III, что он даже не вникал в тонкости ситуации, которая складывалась к 1476 году на русском Северо-Западе. А между тем в Пскове все более усиливалось недовольство методами правления московского наместника князя Ярослава Оболенского (с 1471 года). В 1475—1476 годах псковичи отправили в Москву несколько жалоб и два посольства, прося Ивана III образумить неуравновешенного и склонного к стяжательству князя. «Однако ж великий князь обвинил их и велел им просить прощения у него, а впредь исполнять все его повеления, — пишет митрополит Евгений в «Истории княжества Псковского» (1831). — За сим утеснение умножалось и жалобы возобновились, но безуспешно».
Нестабильность в Пскове способствовала обострению стычек и конфликтов с новгородцами, которые уже не считали соседей добрыми. Сокращенная псковская летопись сообщает под 1476 годом, что шайка новгородских боярских ключников разбоем напали на псковскую Гостятину волость, но псковичи, послав отряд, некоторых перебили, других повесили, а иные ушли. С другой стороны и в самом Пскове, доказавшем Москве преданность, произошло возмущение горожан и кровопролитная драка с ярославовыми людьми на площади. После этого псковичи отреклись от повиновения Ярославу и объявили ему, чтобы он из города выехал, а к великому князю послали жалобную грамоту. Но Ярослав не послушался. В конце концов из Москвы все-таки прислали судей, которые стали разбираться в причинах волнений. В итоге князь Оболенский вместе со всей свитой выехал из Пскова.
Гораздо большую с точки зрения стратегической политики ошибку совершил Иван III в период пребывания в Новгороде. Лукавый Карамзин отмечает, что «великий князь, пируя (зимой 1475 года в Новгороде. — Г.Р.), занимался и делами государственными. Правитель Швеции, Стен Стур, прислал к нему своего племянника Орбана с предложением возобновить мир, нарушенный впадением россиян в Финляндию. Иоанн угостил Орбана, принял от него в дар статного жеребца и велел архиепископу утвердить на несколько лет перемирие с Швециею по древнему обыкновению». Дареный жеребец ли стал причиной сговорчивости великого князя или что другое — неизвестно. Только перемирие, о котором пишет Карамзин, было на руку исключительно шведам. Напомню, 15 августа 1468 года Новгород и Швеция подписали пятилетний мирный договор, который продлили на год 22 июня 1473 года. Более переговоры о мире не велись, поскольку шведы приступили к спешному укреплению границы. А именно: финляндский наместник Эрик Аксельссон Тотт начал строительство крепости Нюслотт на Карельском перешейке.
Прощай, Карелия!
По Ореховецкому миру (1323) здесь ни Швеция, ни Новгород возводить военные объекты не имели права. И полтора века придерживались этого пункта договора: по сему миру городов (крепостей. — Г.Р.) не ставить по Карельской земле ни вам, ни нам. И вот Швеция идет на вопиющее нарушение вековой традиции!
В современной исторической литературе (в том числе и российской) это объясняется странно: «утрата контроля, падение дисциплины в Новгородской Руси, и в том числе бесконтрольность финской границы со Швецией, привели к тому, что в Выборгский лен хлынули беглецы-перебежчики из числа новгородцев, не желавших оставаться при московской администрации» («Внешняя политика Руси, России и СССР за 1000 лет в именах, датах, фактах», 1992). Странность заключается в том, что крепость начали строить в 1475 году, когда ни «падения дисциплины», ни «беглецов» не было. Они могли бы появиться в 1471 году после известных событий, но ведь перемирие между Швецией и Новгородом в 1473 году данную проблему не фиксирует.
Из этого следует вывод, что Швеция, просчитав ход развития событий в Новгороде, уже в середине 70-х стала готовить плацдарм для завоевания русских земель. Вольно или нет, но на новгородской пирушке в 1475 году Иван III мощно помог шведам, принудив новгородцев к примирению. После этого Эрик Аксельссон Тотт не только форсировал работы на новой крепости, но и взялся за укрепление Выборга. А именно: «окружил его стеной, строительство которой началось в 1475 г., приблизительно одновременно с работами по постройке Улофсборга (еще оно название Нюслотта. — Г.Р.), и прошло в большой спешке… Тем не менее, город был с трех сторон защищен водой и имел с доступ с суши только на юго-востоке, — пишет шведский историк Эйрик Хунборг в монографии «Выборг 1495», посвященной шведско-русской войне 1495—1497 годов. — Замок, то есть изначальный Выборг, также был дополнительно укреплен Эриком Аксельссоном. Стоящий на небольшом островке при входе с Суомиведеннохья, внутренней части Выборгского залива, он был очень хорошо расположен, и так как с фортификационной точки зрения он был по тому времени достаточно сильной крепостью, то не удивительно, что он входил в число наиболее крупных замков страны: считался, вместе с Кальмарским замком, на втором месте после Стокгольма».
Если и теперь непонятно, зачем Руси нужно было впоследствии воевать со шведами из-за какой-то, пусть и хорошо укрепленной (ее строили больше 20 лет) крепости, говорю открытым текстом: построив Выборг и Нюслотт, шведы фактически закрыли русским дорогу в Карелию и Финляндию через перешеек.
Через 20 лет Иван III тоже поймет, какую ошибку совершил, и начнет карельскую войну, которая станет первой в череде русско-шведских. Но лишь к 1743 году после 11 крупных войн Россия получит вожделенные Выборг (1722) и Нюслотт (1743). А в 1476 году Иван III даже приблизительно не представлял себе последствий, какие принесет шведско-новгородское перемирие, санкционированное им. Планы великого князя так далеко (к Карельскому перешейку) не простирались. Ему нужна была зацепка для возвращения к новгородцам. Не с миром, но с мечом…
Геннадий РЯВКИН
