Новгородцы не могли иметь в нём подавляющий численный перевес
13 июля 1471 года московская и новгородская рати встали по берегам Шелони. Как полагает автор «Новгородской повести о походе Ивана III», «москвичи отложили бой, ибо было воскресенье». В действительности причина отсрочки была гораздо более прозаическая: москвичи ждали подкрепления, ибо «все воины княжеские покоряли места вокруг Новгорода». Об этом сообщает «Московская повесть».
Вот, к примеру, что происходило 13 июля по версии Типографской летописи: Новгородцы по одной стороне реки Шелони ездили и хвастались, слова хульные на воевод великого князя произнося. А еще окаянные и на самого государя великого князя словеса некие хульные говорили, как псы лаяли. Наши же встали станом на другой стороне реки. Был вечер уже. Воеводы же великого князя весьма печалились: множество было новгородцев — тысяч сорок или больше. Наших же совсем мало: четыре тысячи или того меньше. Все люди в набегах воевали, не чая встречи с новгородцами. Вычегодско-вымская летопись утверждает, что новгородцев вышло 70 тысяч против князя Ивана. В Северно-русском летописном своде сказано: Новгородцы, собрав большое войско, пошли к реке Шелони на битву с великим князем. А в то время случилось тут быть князя великого воеводам: князю Даниле Дмитриевичу Холмскому да Федору Давыдовичу, и князя Юрия воеводе Василию Федоровичу Вельяминову.
Перед боем
Контекст везде такой, что москвичи неожиданно встретили новгородцев на Шелони и явно не готовились к битве. И это вполне определенное лукавство, поскольку в «Московской повести» указано: когда Иван III узнал о намерениях своих воевод после повторного (9 июля) столкновения с новгородцами в Старой Руссе двинуться к Демянску, то велел идти за реку Шелонь на соединение с псковичами.
Это означает, что великий князь владел обстановкой в полной мере. Незначительный, по-видимому, демянский гарнизон его не интересовал (он направил туда всего лишь отряд князя Верейского). А основные силы под командованием Даниила Холмского пошли вдоль Ильменя к Шелони.
Здесь нельзя забыть: князь Холмский выступил из Москвы в поход на Старую Руссу 6 июня, а ровно через неделю князь Иван Стрига и царевич Данияр с многими татарами ушли по Мсте на Волочек. Мы до сих пор не вспоминали об этой группировке, да и из летописей непонятно, какова была ее стратегическая задача (кроме того, чтобы крушить всех, как приказал Иван III). Логика подсказывает, что Стрига и Данияр должны были подойти к Новгороду с юго-востока. Князь Холмский — с запада, со стороны Руссы.
Активность новгородцев, которые не захотели смиренно дожидаться повторения истории 1456 года, когда Русса была полностью разорена, а сами перешли в контрнаступление, двинув незначительные силы в Старую Руссу и Коростынь, спутала карты великому князю. Однако сложности возникли не настолько большие, как нам это преподносят летописцы Москвы. Героизм московских войск, повторюсь, сильно преувеличен. Например, у тех, кто более или менее знает карту Новгородской области, наверняка возник вопрос, почему на помощь старорусцам Новгород направил войско по реке Поле? Если помощь шла из Новгорода, конечно, удобнее и быстрее было бы идти через Ильмень по Ловати и Порусье. Значит, это был какой-то периферийный отряд (возможно, из того же Демянска, куда бросились было потом москвичи), а стало быть — не многочисленный, как преподносит «Московская повесть».
Вот и заминка 13 июля по выходе московской рати к Шелони была вызвана не численным превосходством противника. Отряды князей Холмского и Стриги-Оболенского (при поддержке конницы Данияра) должны были встретиться у стен Новгорода, сокрушив по дороге опорные пункты противника, чтобы обезопасить своим тылы. А вместо этого новгородцы блокировали Холмскому переправу через Шелонь.
Что же касается встречи рати князя Стриги, то, не дожидаясь ее подхода, спалили новгородцы все посады вокруг Новгорода, а в Зверинце погорела новая церковь святого Симеона. Антониев монастырь, Полянка вся, Юрьев монастырь, Городище все и Рождественский монастырь с церковью тоже сгорели («Новгородская повесть»). Это значит, что московским ратникам негде было остановиться и пополнить запасы продовольствия в предместьях Новгорода. Обычная тактика для того времени — сжигать посады, села и монастыри вокруг оказавшегося в опасности города. Правда, подобные мероприятия имели двойной эффект: ставили проблемы не только перед нападавшими, но и перед защитниками. Новгородцы опустошили окрестности, а затем многие беды обрушились на них: хлеб вздорожал, не было ржи и ржаного хлеба в продаже в то время, только пшеничный, да и того мало. И поднялся на знатных людей ропот, что они привели великого князя на Новгород.
Между тем князь Холмский, подойдя к Шелони и встретив там новгородцев, был вынужден заняться рекогносцировкой и ждать псковичей и известий от царевича Данияра, который, судя по всему, находился на новгородской стороне Шелони.
На переправе
Бой начался утром 14 июля, когда москвичи стали переправляться через Шелонь в том месте, где, как сами новгородцы говорят, никогда брода не было; а эти и без брода все целые и здоровые ее перешли. Безрассудство такого начала сражения очевидно, если поверить, что соотношение сил наступающих и обороняющихся было 1:10. Будь в новгородском войске даже в самом деле мастера всякие — плотники, гончары и прочие, которые отродясь на лошади не сидели, как сказано в «Московской повести», они все равно не дали бы противнику преодолеть реку. Ведь всех князь Холмский на переправу не бросил. Допустим, послал две тысячи. А их, выходящих из воды (применение огнестрельного оружия отпадает), встретила бы 20-тысячная армада новгородцев. Судьба авангарда московского войска была бы печальна.
Однако получилось точно наоборот. Увидев это, новгородцы устрашились сильно, взволновались и зашатались, как пьяные,— убеждает автор «Московской повести», — а наши, подойдя, стали первыми стрелять в них. Взбесились кони под теми и начали их с себя сбрасывать. И скоро побежали они, гонимые гневом Божьим за свою неправду и за отступление от своего государя и от самого Господа Бога.
Северно-русский летописный свод практически повторяет это описание: московские воеводы, увидев новгородскую рать, пошли на них за реку Шелонь и, перейдя ее вброд, начали биться. Новгородцы же, немного сразившись, побежали, москвичи же погнали их, избивая, и рубя, и пленяя, потому что ведь много очень пришло новгородцев, как деревьев в лесу, а москвичей было мало очень, поскольку не по одному пути князя великого войско пошло, но многими дорогами.
Противоестественная победа великокняжеского войска может быть объяснена только двумя факторами: нежеланием новгородцев воевать или неким скрытым маневром противника. В данном случае были задействованы оба фактора. О разногласиях в новгородском войске, что серьезнейшим образом подрывало боевой дух, мы уже много говорили.
А вот и второй фактор: Начали они биться, и погнали новгородцы москвичей за Шелонь-реку, но ударил на новгородцев засадный татарский полк, и погибло новгородцев много, а иные побежали, а других похватали, а прочих в плен увели и много зла причинили. Это из «Новгородской повести». Ясно, что новгородцы без страха встретили переправившихся через Шелонь москвичей и, по крайней мере, прижали к реке. Но в это время в тыл им ударила конница царевича Данияра. Исход сражения был решен в одночасье, ибо татар боялись за их жестокость и умение воевать. Да и, повторюсь, новгородское войско не было монолитным.
Далее полки великого князя погнали их, коля и рубя. Да они сами в бегстве друг друга били, кто кого мог. Убито их тогда было многое множество — сами они говорят, что 12 тысяч их погибло в тех боях, а схватили живьем более двух тысяч; схвачены и посадники их: Василий Казимир, Дмитрий Исакович Борецкий, Кузьма Григорьев, Яков Федоров, Матвей Селезнев, Василий Селезнев — два племянника Казимира, Павел Телятев, Кузьма Грузов, а житьих множество («Московская повесть»). Независимый летописный свод дополняет: за прочими гнались, избивая, почти 20 верст.
Северно-русский летописный свод дополняет: Великий князь тогда был на реке Поломяти (по «Московской повести» — в Яжелбицах, но это незначительное расхождение ввиду близости двух объектов. — Г.Р.), ждал братьев, туда ему пришло известие, что его воеводы бились с новгородцами, и побили его войска новгородцев и воевод всех в плен взяли. «Московская повесть» называют точную дату: гонец примчался к великому князю в восемнадцатый день того же месяца, и была радость великая великому князю и братьям его, и всему войску их. Иван III без промедления пошел к Шелони, чтобы посмотреть там на убитых. И, придя, стал на Шелони, и приказал Дмитрию Исаковичу голову отрубить, а остальных вести в Москву... Стоял там (на Шелони. — Г.Р.) великий князь неделю, ожидая покорения новгородцев. Тут пришел Феофил, нареченный во владыки, с новгородцами, и били челом великому князю, и договорились на 17 тысячах рублей. Великий князь, утвердив соглашение, какое хотел, 1 сентября возвратился в Москву. Это еще одна цитата из Северно-русской летописи. В целом хронист точно передает происходившее. Хотя без «Московской повести» опять не обойтись. Там конкретно указано, что пленных новгородских воевод привезли на великокняжеский суд в Старую Руссу.
Суд был скорым, если учесть, что выехать из Яжелбиц Иван III вряд ли мог раньше 19 июля, провел в дороге не менее трех суток. А как только пришел 24 июля, в день памяти святых великомучеников Бориса и Глеба, князь великий в Руссу, тут и велел казнить отсеченьем головы новгородских посадников за их измену и за отступничество: Дмитрия Исаковича Борецкого, Василия Селезнева, Еремея Сухощека да Киприана Арзубьева. Многих сослал в Москву да велел их бросить в тюрьму, а незнатных людей отпустил в Новгород... А сам пошел оттуда на Ильмень-озеро к устью Шелони и пришел на место, называемое Межбережье и Коростынь, 27-го, в субботу. Собственно эти подробности существенны лишь для того, чтобы установить хронометраж событий.
После боя
27 июля в ставку Ивана III в Коростыни прибыл новгородский архиепископ Феофил, чтобы начать переговоры об условиях капитуляции. Собственно переговоры начались еще раньше, поскольку в Яжелбицы к великому князю после битвы на Шелони мчался не только гонец от князя Холмского, но и посланник архиепископа (дьяк Лука Клементьев). Последний просил у Ивана III охранную грамоту на проезд владыки и милости для демянского гарнизона. Получил то и другое. Причем гарнизон сдался, заплатив 100 рублей выкупа за свои жизни.
А владыка Феофил с охранной грамотой на руках во главе большой делегации от всех городских концов на лодках пошел в Коростынь. Мир пришлось просить униженно: новгородские послы начали прежде бить челом князьям, боярам и воеводам великого князя, чтобы заступились перед братьями великого князя, а те бы заступились перед братом своим, великим князем, да и сами бы бояре заступились. Бояре же пошли вместе с ними и били челом братьям великого князя. Братья же великого князя, князь Юрий, князь Андрей, князь Борис и князь Михаил Андреевич (Верейский. — Г.Р.) с сыном, и их бояре били за них челом великому князю. Князь великий ради них новгородцев и пожаловал: велел нареченному чернецу Феофилу, посадникам, тысяцким и прочим явиться пред его очи. Результатом этой аудиенции стало прекращение преследования новгородцев (повелел прекратить жечь и пленять их). Иван III даже отпустил некоторых пленных. И стал дожидаться прибытия представителей Пскова, который воевал против Новгорода вместе с москвичами.
Правда, воевали псковичи не очень ретиво. 15 июля захватили Вышегород, в Шелонской битве не участвовали (во всяком случае, значительных сил не было), а 28 июля великокняжеский посол встретил псковскую рать на марше к Порхову и сообщил им о победе над новгородцами. Псковичи направили вместе с московским послом двух своих в ставку к Ивану III. Они пришли к великому князю на устье Шелони 30 июля, на пост Госпожин. А князь Василий Федорович Шуйский, воевода псковский, с посадниками и знатными людьми вслед за послами своими пришли к великому князю туда же. Началось разбирательство по новгородскому делу.
Геннадий РЯВКИН
