Союз с Литвой был бы для Новгорода способом неповиновения Москве
В 1469 году Псков, не надеясь получить от Москвы разрешение учредить собственную, отдельную от новгородской епархию, принял дополнение к городской Судной грамоте. Этим дополнением (по некоторым источникам оно состояло из семи пунктов) были значительно урезаны права новгородского владыки в ведении псковских дел.
В 1469 году Псков, не надеясь получить от Москвы разрешение учредить собственную, отдельную от новгородской епархию, принял дополнение к городской Судной грамоте. Этим дополнением (по некоторым источникам оно состояло из семи пунктов) были значительно урезаны права новгородского владыки в ведении псковских дел.
Конечно, это был если не бунт, то откровенный демарш. Тотчас в Псков приехал владыка Иона и стал допытываться как у посадников псковских, так и у священников: «Кто такое учинил без моего ведома? Я сам буду здесь судить, а ту грамоту надо вынуть (она хранилась в ларце кафедрального Троицкого собора. — Г.Р.) и порвать». Упрямые псковичи не согласились с архиепископом: «Ты, господин, сам знаешь, что ты здесь ненадолго, а таких дел, какие теперь укоренились в здешнем духовенстве и сильно смущают Церковь Божию, быстро исправить нельзя... А грамота наша, положенная в ларь, выписана из Номоканона. Ведь ты сам, подобно прежним владыкам, благословил нас править все священнические дела по Номоканону с твоим наместником, нашим псковитянином». Владыке Ионе ничего не оставалось, как обещать, что обо всем расскажет митрополиту Филиппу.
Поп за жену не отвечает
Митрополит не захотел доводить ситуацию до критического предела и велел грамоту порвать. 5 января 1470 года дополненная Псковская судная грамота была уничтожена. По крайней мере, ее первый экземпляр, хранившийся в кафедральном соборе. Безусловно, немалая заслуга в этом принадлежала и новгородскому архиепископу, который в очередной раз проявил себя верным слугой Москвы.
Однако костер конфликта не погас. Еще в 1463 году митрополит Феодосий принял волевое решение освободить от церковной службы всех вдовых священников и отправить в монастыри. Это вызвало настоящую бурю в клерикальной среде. В результате Феодосий, как принято сейчас говорить, ушел в отставку. Его преемник суздальский епископ Филипп никак не выразил своего отношения к той чистке, которая стоила Феодосию сана. Зато псковичи, предприняв атаку на новгородского архиепископа, вспомнили о вдовых попах и дьяках и… в 1469 году вдруг отправили их по монастырям.
Но не угадали. Филипп не поддерживал полузабытой новации своего предшественника. После формального примирения новгородский архиепископ стал вызывать «лишенцев» к себе и восстанавливать в должностях. Псковичи опять возмутились, открыто обвинив владыку во взяточничестве: к нему вдовые священники и дьяконы начали ездить (из Пскова. — Г.Р.), а он от них мзду берет. С кого — по рублю, с кого — полтора. И всех благославляет и дает им грамоты новые за ту мзду с печатями, а не по правилам святых отцов и апостолов, как сам всему Пскову обещал (Псковская вторая летопись).
Для Ивана III эта перманентная свара между Псковом и Новгородом была абсолютно несвоевременной. Двум соседям сейчас, когда Литва получила тевтонское подкрепление, следовало жить дружно. Иван III был еще молодой князь, но понимал, что Казимир рано или поздно сыграет на псковско-новгородских разногласиях. С пользой для себя.
Впрочем, Литве даже не было необходимости торопить события, потому что ее сторонники в Новгороде уже были готовы покончить с московским господством. Как утверждает Николай Карамзин, новгородцы к 1469 году «захватили многие доходы, земли и воды княжеские; взяли с жителей присягу только именем Новагорода; презирали Иоанновых наместников и послов». В результате, когда в Москву с жалобой на псковичей поехал степенной посадник Василий Ананьин, Иван III, не дослушав его до конца, предъявил претензии по поводу беспорядков в своих новгородских владениях: Исправьтесь и вину признайте. Вы — отчина моя. В земли и воды мои не вступайтесь, имя мое держите честно и грозно по старине, ко мне по договору посылайте бить челом, а я вас, свою отчину, жаловать буду и по старине буду держать.
Здесь существенно, что великий князь не был откровенен с новгородцем ни в гневе, ни в своих подозрениях. Он вынужден был маневрировать по нескольким причинам. Во-первых, Иван III был связан войной с Казанью (1467—1469). Там находились его лучшие воеводы. Во-вторых, если новгородцы показывали, что не желают мириться с московскими порядками, то и псковичи пытались установить порядки, подобные тем, что существуют в отдельном княжестве. Иван III не придумал ничего лучше, как, призвав Новгород к соблюдению договоров, одновременно отправить послание в Псков: Если Великий Новгород не ударит мне челом за мои старания, то, отчина моя Псков, послужи мне, великому князю, против Великого Новгорода.
Возможно, это была несколько наивная попытка столкнуть Новгород и Псков лбами. Но, скорее всего, очень хитрый ход: Иван III мог просчитать, что новгородцы о таком предложении псковичам от них же и узнают. И присмиреют. А если не узнают, значит, на Псков можно рассчитывать как на союзника в деле усмирения новгородцев.
Секреты Якова Кротова
Самое интересное, что псковичи действительно тотчас сообщили в Новгород о недвусмысленной угрозе великого князя. Это сделал уже 7 января 1470 года посадник Яков Кротов. Его направили в Новгород сообщить, что управление священническое как священники, так и весь Псков, на своего богомольца, на архиепископа, возложили, потому как это дело искони передано святителю управлять. Иными словами, неугодные владыке Ионе статьи из Псковской судной грамоты были изъяты. Кроме того, Кротову было поручено хлопотать о заточенном в порубе (подвале. — Г.Р.) купце и о тех людях, которых в Новгороде от посла Ивана, ехавшего к владыке и великому князю в Москву тоже, отняли и посадили в темницу. Кто были эти арестанты — неизвестно. Вполне вероятно, новгородцы перехватили жалобщиков, и они сидели в Новгороде больше полугода в порубе.
В качестве подтверждения доброго отношения псковичей к новгородцам Кротов и рассказал им о предложении Ивана III в случае, если Новгород не покорится великокняжеской воле, вместе с Псковом поставить непокорных на место. Если верить Карамзину, ответ новгородцев был предельно резким: «Не хотим кланяться Иоанну и не просим вашего ходатайства. Но если вы добросовестны и нам друзья, то вооружитесь за нас против самовластья московского». Псков на призыв к открытому неповиновению не отозвался.
По косвенным данным, новгородцы не только объявили Кротову о своем неповиновении Москве, но и предупредили, что у них с литовским правителем Казимиром назначены переговоры в Полоцке. Псковская летопись сообщает: Услыша, что скоро в Полоцке будет король, псковичи отрядили туда 18-го января (1470 года. — Г.Р.) посадника Степана Афанасьевича с боярами, которые 24-го того же месяца нашли короля в Полоцке и правили перед ним посольство о земле и воде, о порубежных местах и о обидных (спорных. — Г.Р.) делах. О последних король не учинил никакой управы и только назначил срок на Рождество Богородицы для разбора дел о земле и воде; затем, одарив послов, отпустил их. Января 31-го послы рассказали о своем посольстве на вече.
Два пути
Но вернемся в Новгород и попытаемся разобраться, что же влекло его жителей в сомнительный союз с Литвой? Конечно, весть о том, что к Литве (а это, напомним, огромные территории современных Украины, Белоруссии, Польши и даже западные области России) фактически присоединилась Ливония (Прибалтика), играла свою роль — свидетельствовало о возросшем могуществе Казимира. И тем не менее решающим был протест против посягательств Москвы на земли и права Новгорода.
Николай Костомаров не самый популярный у нас историк, но полезно прислушаться к его выводам: «В этом краю (Литве. — Г.Р.) было много привлекательного для Новгорода. Под властью короля Казимира соединилась значительная часть русского мира. Русские города не теряли основ своего порядка; не видно было стремлений подавить самобытность русских земель, поступивших в состав Литовской державы… Грамота (в значении: образованность. — Г.Р.) Казимира возводила свободных людей и собственников земель до полной независимости. Это было приманчиво для новгородских бояр-землевладельцев… Приманчиво было соединение с Литвой и для торгового класса: потому что привилегии, которые давал Казимир городам, сообщали широкий размер и правам торгового сословия и оборотам их занятий. Недавний пример подданства Пруссии (где города и в городах торговый класс искали спокойствия в добровольном соединении с Польшею и Литвою) должен был ободрять Великий Новгород». Это из малоизвестной книги «История Новгорода, Пскова и Вятки во время удельно-вечевого уклада» (1868).
Течению событий было дано ускорение. 5 ноября 1470 года умер преданный Ивану III владыка Иона. 8 ноября в Новгород въехал наместник литовского правителя князь Михаил Олелькович.
В это время город готовился к выборам нового владыки. На освободившееся место претендовали духовник покойного владыки Феофил, ризничий Варсонофий и ключник Пимен. 15 ноября по жребию выбрали Феофила, и ему нужно было ехать на поставление в Москву к митрополиту. Однако взбунтовался Пимен. Как пишет митрополит Макарий в «Истории русской церкви», «потеряв надежду получить святительский сан от Московского митрополита, он рассчитывал добиться того же от митрополита Литовского Григория и говорил своим: «Пошлите меня хоть в Киев, я и туда поеду на поставление». Успев неправедно обогатиться из казны архиепископской, пока был ключником, он передавал много золота Марфе-посаднице для привлечения на свою сторону народа. И хотя происки этого честолюбца и разграбление им казны владычней скоро возбудили против него негодование и он с бесчестием был изгнан, но партия литовская достигла своей цели».
Конечно, проще всего сказать, что в Новгороде началась операция по отторжению от Москвы. В действительности Казимир сделал ход довольно осторожный. Посылая в Новгород князя Михаила, он удалял его от старшего брата, киевского князя Симеона, который был весьма популярен в обширных русскоязычных вотчинах Литвы. Кроме того, Михаил Олелькович приходился двоюродным братом Ивану III (его мать была сестрой Василия Темного). И это определенным образом создавало (пусть зыбкое) алиби Казимиру на случай неблагоприятного развития событий. Он мог оправдаться перед великим московским князем, дескать: «Я послал в Новгород своего человека, уступая просьбам этих сумасбродов. Но это же не случайный человек, это твой брат».
Но скоро сам Казимир понял, что князь Михаил может принести ему более вреда, чем пользы. Князь приехал в Новгород в сопровождении киевских купцов, что дало импульс к оживлению деловых связей между Киевом и Новгородом. Кроме того, нельзя сбрасывать со счетов, что князь Михаил был православным, как и его брат Симеон. Это обстоятельство могло привести к нежелательному сближению двух мегаполисов и к появлению угрозы раскола в Литве с ее многоконфессиональностью.
Такое развитие событий отнюдь не входило в планы Казимира. Не пробыв в Новгороде и полугода, Михаил Олелькович покинул город. Тому причиной явилась смерть князя Симеона в Киеве. «Хроника Быховца» указывает нам: Четвертого декабря (1470. — Г.Р.) умер благоверный князь Семен Александрович Киевский. И после смерти князя Семена брат его, князь Михаил, оставил Новгород.
Украинский историк Владимир Антонович убежден, что князь уехал из Новгорода с надеждой занять киевский стол. В своей книге «Киев, его судьба и значение с ХIV по XVI столетие» (1995) он пишет: «Смертью Симеона воспользовался Казимир Ягайлович для того, чтобы устранить Олельковичей из Киева: он не передал княжения ни брату его Михаилу, ни сыну Василию, но решил, что впредь Киев будет состоять под управлением воевод, назначаемых великим князем; в качестве первого воеводы и послан был Мартын Янович Гаштольд, сын бывшего опекуна Казимира». Наши историки почему-то считают, что новгородцы поссорились с Михаилом Олельковичем, словно не знают, что с той поры, как Киев был отнят у Олельковичей, Михаил стал яростным врагом Казимира. Он возглавлял оппозицию правителю Литвы, а в конце 1481 года организовал против него заговор с целью убийства. Заговор был раскрыт, и Михаила Олельковича казнили 30 августа 1482 года.
Вместо эпилога
Однако к началу 1470 года Новгород в своих отношениях с Литвой зашел слишком далеко. Сторонниками Казимира уже был заготовлен «Проект договора короля польского и великого князя литовского Казимира с Великим Новгородом» (так именуется этот документ в исторической литературе). Первая же статья договора не оставляла никаких иллюзий насчет намерений новгородцев: А держать тебе, честный король, Великий Новгород на сей на крестной грамоте. А держать тебе, честному королю, своего наместника нашей веры греческой, православного христианства, на Городище. Наместнику твоему без посадника новгородского суда не судить… А судить твоему наместнику по новгородской старине. Новгород готов был присягнуть великому литовскому князю и королю польскому Казимиру. Во всяком случае, в городе была политическая сила, которая этого страстно желала.
Поп за жену не отвечает
Митрополит не захотел доводить ситуацию до критического предела и велел грамоту порвать. 5 января 1470 года дополненная Псковская судная грамота была уничтожена. По крайней мере, ее первый экземпляр, хранившийся в кафедральном соборе. Безусловно, немалая заслуга в этом принадлежала и новгородскому архиепископу, который в очередной раз проявил себя верным слугой Москвы.
Однако костер конфликта не погас. Еще в 1463 году митрополит Феодосий принял волевое решение освободить от церковной службы всех вдовых священников и отправить в монастыри. Это вызвало настоящую бурю в клерикальной среде. В результате Феодосий, как принято сейчас говорить, ушел в отставку. Его преемник суздальский епископ Филипп никак не выразил своего отношения к той чистке, которая стоила Феодосию сана. Зато псковичи, предприняв атаку на новгородского архиепископа, вспомнили о вдовых попах и дьяках и… в 1469 году вдруг отправили их по монастырям.
Но не угадали. Филипп не поддерживал полузабытой новации своего предшественника. После формального примирения новгородский архиепископ стал вызывать «лишенцев» к себе и восстанавливать в должностях. Псковичи опять возмутились, открыто обвинив владыку во взяточничестве: к нему вдовые священники и дьяконы начали ездить (из Пскова. — Г.Р.), а он от них мзду берет. С кого — по рублю, с кого — полтора. И всех благославляет и дает им грамоты новые за ту мзду с печатями, а не по правилам святых отцов и апостолов, как сам всему Пскову обещал (Псковская вторая летопись).
Для Ивана III эта перманентная свара между Псковом и Новгородом была абсолютно несвоевременной. Двум соседям сейчас, когда Литва получила тевтонское подкрепление, следовало жить дружно. Иван III был еще молодой князь, но понимал, что Казимир рано или поздно сыграет на псковско-новгородских разногласиях. С пользой для себя.
Впрочем, Литве даже не было необходимости торопить события, потому что ее сторонники в Новгороде уже были готовы покончить с московским господством. Как утверждает Николай Карамзин, новгородцы к 1469 году «захватили многие доходы, земли и воды княжеские; взяли с жителей присягу только именем Новагорода; презирали Иоанновых наместников и послов». В результате, когда в Москву с жалобой на псковичей поехал степенной посадник Василий Ананьин, Иван III, не дослушав его до конца, предъявил претензии по поводу беспорядков в своих новгородских владениях: Исправьтесь и вину признайте. Вы — отчина моя. В земли и воды мои не вступайтесь, имя мое держите честно и грозно по старине, ко мне по договору посылайте бить челом, а я вас, свою отчину, жаловать буду и по старине буду держать.
Здесь существенно, что великий князь не был откровенен с новгородцем ни в гневе, ни в своих подозрениях. Он вынужден был маневрировать по нескольким причинам. Во-первых, Иван III был связан войной с Казанью (1467—1469). Там находились его лучшие воеводы. Во-вторых, если новгородцы показывали, что не желают мириться с московскими порядками, то и псковичи пытались установить порядки, подобные тем, что существуют в отдельном княжестве. Иван III не придумал ничего лучше, как, призвав Новгород к соблюдению договоров, одновременно отправить послание в Псков: Если Великий Новгород не ударит мне челом за мои старания, то, отчина моя Псков, послужи мне, великому князю, против Великого Новгорода.
Возможно, это была несколько наивная попытка столкнуть Новгород и Псков лбами. Но, скорее всего, очень хитрый ход: Иван III мог просчитать, что новгородцы о таком предложении псковичам от них же и узнают. И присмиреют. А если не узнают, значит, на Псков можно рассчитывать как на союзника в деле усмирения новгородцев.
Секреты Якова Кротова
Самое интересное, что псковичи действительно тотчас сообщили в Новгород о недвусмысленной угрозе великого князя. Это сделал уже 7 января 1470 года посадник Яков Кротов. Его направили в Новгород сообщить, что управление священническое как священники, так и весь Псков, на своего богомольца, на архиепископа, возложили, потому как это дело искони передано святителю управлять. Иными словами, неугодные владыке Ионе статьи из Псковской судной грамоты были изъяты. Кроме того, Кротову было поручено хлопотать о заточенном в порубе (подвале. — Г.Р.) купце и о тех людях, которых в Новгороде от посла Ивана, ехавшего к владыке и великому князю в Москву тоже, отняли и посадили в темницу. Кто были эти арестанты — неизвестно. Вполне вероятно, новгородцы перехватили жалобщиков, и они сидели в Новгороде больше полугода в порубе.
В качестве подтверждения доброго отношения псковичей к новгородцам Кротов и рассказал им о предложении Ивана III в случае, если Новгород не покорится великокняжеской воле, вместе с Псковом поставить непокорных на место. Если верить Карамзину, ответ новгородцев был предельно резким: «Не хотим кланяться Иоанну и не просим вашего ходатайства. Но если вы добросовестны и нам друзья, то вооружитесь за нас против самовластья московского». Псков на призыв к открытому неповиновению не отозвался.
По косвенным данным, новгородцы не только объявили Кротову о своем неповиновении Москве, но и предупредили, что у них с литовским правителем Казимиром назначены переговоры в Полоцке. Псковская летопись сообщает: Услыша, что скоро в Полоцке будет король, псковичи отрядили туда 18-го января (1470 года. — Г.Р.) посадника Степана Афанасьевича с боярами, которые 24-го того же месяца нашли короля в Полоцке и правили перед ним посольство о земле и воде, о порубежных местах и о обидных (спорных. — Г.Р.) делах. О последних король не учинил никакой управы и только назначил срок на Рождество Богородицы для разбора дел о земле и воде; затем, одарив послов, отпустил их. Января 31-го послы рассказали о своем посольстве на вече.
Два пути
Но вернемся в Новгород и попытаемся разобраться, что же влекло его жителей в сомнительный союз с Литвой? Конечно, весть о том, что к Литве (а это, напомним, огромные территории современных Украины, Белоруссии, Польши и даже западные области России) фактически присоединилась Ливония (Прибалтика), играла свою роль — свидетельствовало о возросшем могуществе Казимира. И тем не менее решающим был протест против посягательств Москвы на земли и права Новгорода.
Николай Костомаров не самый популярный у нас историк, но полезно прислушаться к его выводам: «В этом краю (Литве. — Г.Р.) было много привлекательного для Новгорода. Под властью короля Казимира соединилась значительная часть русского мира. Русские города не теряли основ своего порядка; не видно было стремлений подавить самобытность русских земель, поступивших в состав Литовской державы… Грамота (в значении: образованность. — Г.Р.) Казимира возводила свободных людей и собственников земель до полной независимости. Это было приманчиво для новгородских бояр-землевладельцев… Приманчиво было соединение с Литвой и для торгового класса: потому что привилегии, которые давал Казимир городам, сообщали широкий размер и правам торгового сословия и оборотам их занятий. Недавний пример подданства Пруссии (где города и в городах торговый класс искали спокойствия в добровольном соединении с Польшею и Литвою) должен был ободрять Великий Новгород». Это из малоизвестной книги «История Новгорода, Пскова и Вятки во время удельно-вечевого уклада» (1868).
Течению событий было дано ускорение. 5 ноября 1470 года умер преданный Ивану III владыка Иона. 8 ноября в Новгород въехал наместник литовского правителя князь Михаил Олелькович.
В это время город готовился к выборам нового владыки. На освободившееся место претендовали духовник покойного владыки Феофил, ризничий Варсонофий и ключник Пимен. 15 ноября по жребию выбрали Феофила, и ему нужно было ехать на поставление в Москву к митрополиту. Однако взбунтовался Пимен. Как пишет митрополит Макарий в «Истории русской церкви», «потеряв надежду получить святительский сан от Московского митрополита, он рассчитывал добиться того же от митрополита Литовского Григория и говорил своим: «Пошлите меня хоть в Киев, я и туда поеду на поставление». Успев неправедно обогатиться из казны архиепископской, пока был ключником, он передавал много золота Марфе-посаднице для привлечения на свою сторону народа. И хотя происки этого честолюбца и разграбление им казны владычней скоро возбудили против него негодование и он с бесчестием был изгнан, но партия литовская достигла своей цели».
Конечно, проще всего сказать, что в Новгороде началась операция по отторжению от Москвы. В действительности Казимир сделал ход довольно осторожный. Посылая в Новгород князя Михаила, он удалял его от старшего брата, киевского князя Симеона, который был весьма популярен в обширных русскоязычных вотчинах Литвы. Кроме того, Михаил Олелькович приходился двоюродным братом Ивану III (его мать была сестрой Василия Темного). И это определенным образом создавало (пусть зыбкое) алиби Казимиру на случай неблагоприятного развития событий. Он мог оправдаться перед великим московским князем, дескать: «Я послал в Новгород своего человека, уступая просьбам этих сумасбродов. Но это же не случайный человек, это твой брат».
Но скоро сам Казимир понял, что князь Михаил может принести ему более вреда, чем пользы. Князь приехал в Новгород в сопровождении киевских купцов, что дало импульс к оживлению деловых связей между Киевом и Новгородом. Кроме того, нельзя сбрасывать со счетов, что князь Михаил был православным, как и его брат Симеон. Это обстоятельство могло привести к нежелательному сближению двух мегаполисов и к появлению угрозы раскола в Литве с ее многоконфессиональностью.
Такое развитие событий отнюдь не входило в планы Казимира. Не пробыв в Новгороде и полугода, Михаил Олелькович покинул город. Тому причиной явилась смерть князя Симеона в Киеве. «Хроника Быховца» указывает нам: Четвертого декабря (1470. — Г.Р.) умер благоверный князь Семен Александрович Киевский. И после смерти князя Семена брат его, князь Михаил, оставил Новгород.
Украинский историк Владимир Антонович убежден, что князь уехал из Новгорода с надеждой занять киевский стол. В своей книге «Киев, его судьба и значение с ХIV по XVI столетие» (1995) он пишет: «Смертью Симеона воспользовался Казимир Ягайлович для того, чтобы устранить Олельковичей из Киева: он не передал княжения ни брату его Михаилу, ни сыну Василию, но решил, что впредь Киев будет состоять под управлением воевод, назначаемых великим князем; в качестве первого воеводы и послан был Мартын Янович Гаштольд, сын бывшего опекуна Казимира». Наши историки почему-то считают, что новгородцы поссорились с Михаилом Олельковичем, словно не знают, что с той поры, как Киев был отнят у Олельковичей, Михаил стал яростным врагом Казимира. Он возглавлял оппозицию правителю Литвы, а в конце 1481 года организовал против него заговор с целью убийства. Заговор был раскрыт, и Михаила Олельковича казнили 30 августа 1482 года.
Вместо эпилога
Однако к началу 1470 года Новгород в своих отношениях с Литвой зашел слишком далеко. Сторонниками Казимира уже был заготовлен «Проект договора короля польского и великого князя литовского Казимира с Великим Новгородом» (так именуется этот документ в исторической литературе). Первая же статья договора не оставляла никаких иллюзий насчет намерений новгородцев: А держать тебе, честный король, Великий Новгород на сей на крестной грамоте. А держать тебе, честному королю, своего наместника нашей веры греческой, православного христианства, на Городище. Наместнику твоему без посадника новгородского суда не судить… А судить твоему наместнику по новгородской старине. Новгород готов был присягнуть великому литовскому князю и королю польскому Казимиру. Во всяком случае, в городе была политическая сила, которая этого страстно желала.
Геннадий РЯВКИН
