Если вождя нет, его следует придуматьПравда, в 1948—1951 годах были опубликованы «Русские феодальные архивы ХIV—ХV вв.», где этот документ помещен под № 77. Оказывается, на адресованной анониму (имя Казимира ни разу не упомянуто в тексте) договорной грамоте есть датировка: Список с докончания, что написали себе новгородцы с королем лета восемьдесят девятого. Лето 6989 — это 1481 год! Выходит, документ был составлен через 10 лет после первого похода Ивана III на Новгород?
Ошибки и натяжки
Нет! Это всего лишь ошибка писца, который архивировал грамоту. Доказательство ошибки находится в первой строке: Этим честный король польский и князь великий литовский заключил мир с нареченным на владычество Феофилом… В 1481 году Феофила уже не было в живых. Он умер летом 1480 года в Чудовском монастыре. Туда его сослал Иван III. А несколько раньше, в 1479 году, Феофил написал отреченную грамоту и оставил кафедру владыки.
Можно было бы предположить, что договор составлен перед вторым походом Ивана III на Новгород (1478) и послужил причиной лишения Феофила сана. Но и эта версия, имеющая некоторое хождение в исторической публицистике, не состоятельна. В перечне новгородцев, кто должен был заключать договор с Казимиром, есть посадник Дмитрий Исакович. Это, конечно, Дмитрий Борецкий, а его Иван III казнил еще в 1471 году.
Итак, проект договора к 1471 году был. И Казимир, разумеется, знал о нем. В «Московской повести о походе Ивана III Васильевича на Новгород», написанной в 1472 году, сказано: Злодеи же те, восставшие на православие, Бога не боясь, послов своих отправили к королю с дарами многими, Панфила Селиванова да Кирилла Иванова, сына Макарьина, говоря: «Мы, вольные люди, Великий Новгород, бьем челом тебе, честной король, чтобы ты государю нашему Великому Новгороду и нам господином стал. И архиепископа повели нам поставить своему митрополиту Григорию, и князя нам дай из твоей державы». Король же принял их дары с радостью, и рад был речам их, и, много почтив посла их, отпустил к ним со всеми теми речами, которых услышать они хотели, и князя послал к ним Михаила, Олелькова сына, киевлянина. И приняли его новгородцы с почетом, но наместников великого князя не выгнали с Городища. Видимо, после этого началась работа над текстом договора, который в итоге Казимир так и не подписал. Новгороду он предпочел корону Чехии и мир с Москвой.
Кто вы, марфа борецкая?
Новгородцы не могли или не хотели в это поверить. Так, во всяком случае, утверждает Карамзин: «Борецкая, открыв свой дом для шумных сонмищ, с утра до вечера славила Казимира, убеждая граждан в необходимости искать его защиты против утеснений Иоанновых… Ее сыновья, ласкатели, единомышленники, окруженные многочисленным сонмом людей подкупленных, явились на вече и торжественно сказали, что настало время управиться с Иоанном, что он не государь, а злодей их».
Любопытно, что историк Карамзин мог бы крупно повздорить с Карамзиным-литератором, издавшим в 1803 году бестселлер «Марфа-посадница, или Покорение Новгорода» о героической женщине, которая сражалась «за древние свои уставы и права». В «Истории Российского государства» Карамзин однозначно называет ее «погубителем отечества».
На деле все было гораздо сложнее, чем фанатичная борьба за сохранение Новгородской республики. А может быть, и не сложнее, а проще. И уж точно, было по-другому. Поскольку мы разобрались с проектом договора с Казимиром, установив, что он готовился в обстановке секретности, но не был подписан сторонами, попытаемся разобраться и с тем, кто же была Марфа-посадница и какова ее роль в событиях (пока только) 1471 года?
Во-первых, сразу оговоримся: Марфа Борецкая никогда посадницей не была. В Новгороде вообще не было женщин в посадниках, да и на прочих управленческих должностях тоже. Не женским делом это считалось в средние века. Потому сомнительно, что Борецкая играла руководящую роль в подготовке договора с Казимиром. Например, в ранее цитированной «Московской повести о походе Ивана III» о Марфе Борецкой упомянуто лишь однажды и вскользь: посадничьи дети Исаака Борецкого с матерью их Марфою и остальными иными изменниками, подученные дьяволом, хуже бесов стали прельстителями на погибель земле своей и себе на пагубу, начали непристойные и соблазнительные речи высказывать. Зато к ее взрослым сыновьям, которые в силу статуса семьи были в городе на виду (Дмитрий Борецкий, в частности, являлся посадником), прислушивались. В лучшем случае через них Марфа и проводила какие-то решения и планы.
Во-вторых, анекдотом выглядит распущенный московскими летописцами слух, что Марфа Борецкая для укрепления власти хотела женить на себе князя Михаила Олельковича. Несложно прикинуть: если Исаак Борецкий, согласно псковским летописям, в 1428 году воевал с князем Витовтом под Порховом (Новгородская первая летопись о нем вообще впервые упоминает под 1417 годом), а к 1471 году его и Марфы младший сын Федор был женат и сам имел сына (Василия), то Марфе к этому времени исполнилось не менее 60 лет. В таком возрасте на Руси замуж не выходили. Но главное, что Михаил Олелькович был женат и имел сына Семена.
В-третьих, бессмысленными выглядят попытки Марфы Борецкой после выборов в Новгороде архиепископом Феофила поддержать бунт своего якобы фаворита Пимена. Читаем «Историю русской церкви»: «Потеряв надежду получить святительский сан от Московского митрополита, он (Пимен. — Г.Р.) рассчитывал добиться того же от митрополита Литовского Григория и говорил своим: «Пошлите меня хоть в Киев, я и туда поеду на поставление». Успев неправедно обогатиться из казны архиепископской, пока был ключником, он передавал много золота Марфе-посаднице для привлечения на свою сторону народа. И хотя происки этого честолюбца и разграбление им казны владычней скоро возбудили против него негодование, и он с бесчестием был изгнан, но партия литовская достигла своей цели». Зачем Борецкой делать ставку на проворовавшегося монаха? Зачем идти против воли народа, уже избравшего владыку? Элементарно: только потеряешь сторонников.
Итак, представляя лидера новгородской оппозиции, мы уже обнаружили три принципиальные неточности в рассказах о ней. Эти неточности, а вернее сказать, сфальсифицированные свидетельства, разоблачают версию о Марфе Борецкой как борце за сохранение старых порядков и якобы демократических традиций в Новгороде.
Но вот важный нюанс! В «Московской повести» сказано (опять же мимолетно), что после приезда в Новгород князя Михаила Олельковича новгородцы бывшего у них князем Василия Горбатого (Гребенку. — Г.Р.), из суздальских князей, послали в Заволочье, в заставу на Двину. Мелочь? Но весьма симптоматичная. Василий Гребенка был опытным военачальником, верой и правдой служившим Новгороду больше 15 лет. За что же его ссылают на Двину? Неужели опасаются, что с литовским князем не уживется? Нет, дело совсем не в этом.
На Двине были расположены основные владения семейства Борецких (и других новгородских бояр). И коль отношения с Москвой неуклонно обострялись, князя Гребенку послали строить в Заволочье надежные укрепления на случай появления непрошеных гостей (Иван III действительно послал туда четырехтысячный отряд под командованием воевод Василия Образца и Бориса Слепого Тютчева).
Марфины просторы
А защищать князю Гребенке поручили весьма и весьма обширные землевладения Марфы Борецкой. В Заволочье она имела целую волость, названную по ее фамилии (а точнее — покойного мужа), на Двине и боярщину (поселение. — Г.Р.) Исаковскую на Ваге. Кроме того, в 1470 году, когда в Новгороде побывал преподобный Зосима из Соловецкого монастыря, Борецкая подарила монастырю земельные наделы по берегам рек Умба и Варзуга (надо полагать, не последнее отдала). И в писцовой книге Обонежской пятины под 1482 годом находим упоминание о Марфинской боярщине. Это тоже бывшие (к тому времени) земли Борецких — 16 участков.
По писцовым книгам Сумского Посада (Карелия) за Борецкими числилось 19 деревень на реках Водле и Суме (и сейчас там сохранились села с нашими названиями Хвойная, Валдай и т.д.), где находились рыбные тони и солеварни. Кроме того, в 1470 году Марфа Борецкая отдала часть своих владений Николо-Корельскому монастырю после гибели сыновей (Антона и Феликса) от первого брака: на Лявле-острове — село, в Конечных — два села, по Малокурью — пожни и рыбные ловища, а по церковной стороне до Кудьмы и вверх по Кудьме до озера и в Неноксе — место за сенником, дворища и поляну.
Историки оспаривают, что это дар именно Борецкой, дескать, нет доказательств, что она была женой боярина Филиппа. В грамоте же указано: поставила (передала. — Г.Р.) церкви храма Святого Николы куплю (покупку. — Г.Р.) мужа своего Филиппа, и далее — вышеприведенный список. Но суть спора в том, что об этой грамоте стало известно только в 1836 году, когда архимандрит Соловецкого монастыря опубликовал ее текст с припиской: «Подлинник оной крепости с вислою свинцовою печатью, изображающей имя Марфы славянскими буквами, хранится между древними документами в Соловецкой ризнице». Долгое время подлинником никто не интересовался, а когда захотели его увидеть, оказалось, что «крепости» нет.
Не ввязываюсь в безрезультатный спор, но отмечу, что владения Борецких там были, и обширные. Еще епископ Архангельский и Вологодский Макарий в своем «Историко-статистическом описании Николаевского Корельского монастыря» (1879) указывает, что до 1552 года здесь была (!) грамота «на хартиях со свинцовыми печатями Марфы Посадницы Новгородской». А в переписной книге 1674 года указаны две крепости харатейные Марфы-посадницы за вислыми печатями, да с них четыре списка, да духовная память, а с ней список Марфы же посадницы. Значит, владения в округе монастыря тоже были. А еще на Ковдо-озере (юг нынешней Мурманской области) у Борецких было 49 деревень…
Это, понятно, далеко не полный перечень, потому что никто специально комплексной ревизией землевладений Борецких не занимался. Да и речь идет только о заволочских землях. С целью показать, что, защищая Новгород, Борецкая и ее сыновья защищали прежде всего свое богатство. Можно ли их в этом упрекнуть? Ни в коем случае. Но не следует впадать и в другую крайность — делать героев из людей, которые героями изначально не были.
Вместо эпилога
Если непредвзято читать наличествующие исторические документы, то выйдет, что в Новгороде весной 1471 года сложилась ситуация весьма сходная с той, что была в 1456 году. Опять Москва предъявляла претензии, опять Новгород с ними не соглашался. И конфликт, наверное, разрешился бы в более или менее милитаристской форме. Но намерения Новгорода перейти под покровительство Литвы по-настоящему разозлили Москву: князь великий, не желая своей отчины Новгорода перепустить королю, собрал силу великую и месяца июня 6 в четверг на Троицкой неделе отпустил воевод своих с Москвы: князей Даниила Дмитриевича Холмского да Федора Давыдовича Пестрого-Стародубского. И сам пошел, а с ним и братья его — князь Юрий, князь Андрей, князь Борис. И пришли под Руссу.
А в Новгороде в эти дни была очередная смута, как в Иерусалиме, когда предал его Господь в руки Тита. И как те тогда, так и эти друг с другом сражались, сообщает «Московская повесть». Сражались сторонники и противники Москвы, не понимая, что впал князь великий Иван Васильевич во гнев, начал войско своё собирать и послал на новгородские земли (это уже из «Новгородской повести»), потому что неопределенность в политике — всегда самое слабое звено…
Геннадий РЯВКИН
