Давайте говорить так, как будто мы культурные люди. Рассуждает Ксения ТУРКОВА, кандидат филологических наук.
Недавно по Интернету бродила новость: на Аляске нашли изолированный диалект русского языка.
Все с удовольствием цитировали образцы обнаруженной лингвистами речи: «мой дочь пришел», «краснай смародина», «евонай мать весь ночь television караулил» («его мать всю ночь смотрела телевизор»). Сама мысль о том, что может случиться с языком, если его закрыть, как в банке, и законсервировать, показалась очень любопытной.
Такие случаи известны: следы законсервированности можно найти и в речи эмигрантов, и в речи староверов, которую изучают лингвисты. Но случай на Аляске уникален тем, что носители найденного диалекта по меньшей мере сто лет никак не контактировали с носителями русского языка. Каким будет их язык, если в него ничто не будет проникать извне? И не перестанут ли они со временем понимать носителей других образцов русской речи?
Первыми на ум, конечно, пришли депутаты. Представим Госдуму на далекой Аляске, в деревне, где не ступала нога лингвиста. А теперь представим все-таки этого лингвиста, который набрел на забытое село много лет спустя. Что он увидит и услышит? Пожалуй, увидит, что в деревне депутатов царит разруха. Колодец сломан, электричества нет, транспорт не ходит. Носитель депутатского диалекта не в состоянии реализовать простейшую коммуникативную стратегию — на все вопросы о том, что надо сделать, чтобы, например, починить колодец, он отвечает одно: «Нужен комплексный подход». Это главный оборот, именно его лингвист первым делом и запишет в блокнот.
Носитель депутатского диалекта говорит так, что ничего нельзя понять. Исследователь будет поставлен в тупик: все слова в этих фразах будут ему понятны, но соединить их воедино он не сможет. В наборе распадающихся на части формулировок то и дело будут попадаться такие слова, как «целеполагание», «реализация» и «значительные средства».
Еще одним главным словом в этом изолированном диалекте станет глагол «запретить». Или «изъять». Наш любознательный лингвист услышит это слово сразу же после словосочетания «комплексный подход», потому что «запретить» депутаты из этой деревни хотят всё и всегда. Со временем слово обрастет суффиксами, которыми раньше не обладало, — появятся слова «запрещенец», «запрещун» и многие другие. У них всех будет положительная коннотация. Но описать этот диалект будет крайне сложно, потому что очень трудно будет соотнести произносимые носителями слова с конкретными значениями.
Попроще будет с этим в другой такой изолированной деревне — в которой живут журналисты. Представьте, что услышал бы все тот же скитающийся в поисках лингвистических сенсаций ученый, попади он в деревню, населенную только представителями СМИ (не забываем при этом, что они были изолированы от мира как минимум лет 50). Пожалуй (кроме того, что многих детей назвали бы Дедлайнами), он услышал бы речь, состоящую из странных диалогов. «Ужина не будет, — говорила бы с грустью мать семейства отцу. — По причине поломки холодильника произошла порча продуктов». «В данный момент я выхожу на прогулку с нашим четвероногим другом!» — весело докладывал бы родителям сын. «Внучек, прогнозы синоптиков неутешительны. Необходим зонтик ввиду осадков!» — ласково бы наставляла его бабушка. А дедушка, разгадывая кроссворд, кричал вслед: «Человек в белом халате — четыре буквы? Черное золото — пять по горизонтали? Страна восходящего солнца — шесть букв, а?».
Этот язык было бы описать чуть проще, чем депутатский. Но и с ним возникли бы сложности: описательные обороты напрочь бы вытеснили те реалии, которые они обозначают. И соотнести в своих записях обозначаемое и обозначающее лингвисту было бы трудно.
Можно было бы представить еще деревню хипстеров. Или деревню государственных пропагандистов. Или православных активистов. Деревню «своих», где знают слова «дискурс» и «паллиатив», и деревню «чужих», где в ходу какие-нибудь «фоточки», «денежки» и «чмоки». Когда все эти слои перемешаны друг с другом, они не так заметны. А отдели их друг от друга, изолируй — и некоторые образцы речи, которые мы проглатываем не морщась, вдруг предстанут перед нами во всей своей уродливости. В общем, интересно было представить такой язык в консервной банке.
