К истории военных поселений Новгородской губернии
(Продолжение. Начало в «НВ» от 2,9, 23 августа)
В сентябре 1825 года в Таганроге умер император Александр I. В отношении судьбы военных поселений это был поворотный момент.
Вступление на престол Николая I сопровождалось бунтом декабристов, а первый год царствования — модернизацией поселений. На поверку дело обернулось кризисом в них.
В третьем номере «Исторического вестника» за 1880 год мне на глаза попалась заметка, перепечатанная из «Пермских губернских ведомостей». Тогда «ИстВест» только начинал свой путь. Журнал основал известный книгоиздатель Алексей Суворин, чтобы знакомить читателей в живой, общедоступной форме с современным состоянием исторической науки и литературы в России и Европе.
Анекдот про царя
Заметка имела жанр анекдота, что не указывало на нее как небылицу. В XIX веке так обозначали воспоминания из разряда неизданных, тайных. В анекдоте говорилось:
В первые годы царствования императора Павла в Петербурге проживала одна бедная вдова-чиновница, обладавшая уменьем гадать над чашкою кофе. Раз она приглашена была показать свои фокусы в небогатом дворянском доме, где пришлось быть двум-трем офицерам. Когда дамы, охотницы до гаданья, удовлетворили свое любопытство, присутствовавший тут артиллерийский поручик выразил желание узнать от ворожеи, что ожидает его в будущем. Ворожея налила в чашку кофе, долго глядела на нее, наконец отворотилась, видимо, изумленная чем-то необыкновенным.
— Ну, что? — спрашивает поручик.
Женщина снова посмотрела в кофе и снова отворотилась молча, с явным испугом на лице. Поручик, повторив свой вопрос, прибавил:
— Вы, сударыня, не отлагайте сказать правды, какова бы она ни была. Я не струшу.
— Вы будете... Вы будете... Хоть и не царь, а что-то вроде того.
Артиллерийским поручиком был Аракчеев. А предсказание его судьбы казалось очевидным. Уже при восшествии Павла I на престол (1796) он в 27 лет стал генерал-майором и комендантом Санкт-Петербурга, на следующий год получил титул барона и село Грузино с двумя тысячами душ крестьян в подарок. В 1798 году стал графом. Всесильным фаворитом стал при Александре I.
Нужно сказать, что Аракчеев отвечал императору искренней любовью и преданностью. Он был на восемь лет старше Александра I и поэтому все свое состояние завещал ему.
Но когда на трон взошел в 1825 году Николай I, добрые времена для Аракчеева закончились. Через неделю после присяги 29-летний император издал рескрипт (личное письмо, имевшее силу приказа): Граф Алексей Андреевич! Желая сохранить здоровье ваше, столь сильно потерпевшее от поразившего нас общего несчастья и столь мне и Отечеству нужное, для окончания предпринятого вами устройства военных поселений, памятника благодетельных намерений покойного государя нашего, вам к исполнению вверенного, нашел я удобным перевести мою канцелярию в непосредственное мое заведование. Это случилось 1 января 1826 года. И многими исследователями рассматривается как сигнал о немилости.
На деле ничто не предвещало грозы. Забота Николая об Аракчееве была связана с глубокой депрессией, в которую тот впал после того, как 10 сентября в Грузине была зарезана его любовница (и домоправительница) Настасья Минкина. А самое сенсационное заключается в том, что существует(!) проект императорского рескрипта, написанный лично… Аракчеевым: Граф Алексей Андреевич! Желая сохранить здоровье ваше, столь сильно потрясенное от поразившаго нас общаго несчастия и столь Мне и отечеству нужнаго, Я, согласно желанию и просьбы вашей, увольняю вас от занятий делами по собственной Моей канцелярии, которая посему и будет находиться в непосредственном Моем заведывании. И так далее. Как видим, тексты мало отличаются один от другого. Документ даже мягче проекта. Черновик-проект рескрипта был опубликован в 1882 году в сборнике «Письма главнейших деятелей в царствование Александра I».
Убийство в Грузине
Теперь немного о смерти Минкиной. Насколько остры были эти переживания, можно понять из воспоминаний полковника Александра Гриббе, служившего под началом Аракчеева (кстати, именно в доме Гриббе жили в Старой Руссе Достоевские):
Мщение Аракчеева убийцам его друга было беспощадно. Целые реки крови пролиты были в память погибшей графской любовницы и в назидание дворовых и крестьян чуть ли не всей Новгородской губернии. Описывать подробно все кровавые сцены, происходившие тогда на берегах Волхова, сцены, которых я, к моему несчастию, был невольным свидетелем, я не берусь, не желая возмущать чувство человечности в моих читателях; да мне и самому слишком тяжело было бы переживать те ощущения, какие я тогда испытывал. Скажу только несколько слов о той обстановке этих казней, какую ревнивые исполнители воли всемогущего временщика постарались придать кровавому мщению его за смерть возлюбленной.
В октябре или ноябре месяце 1825 года — хорошо теперь не упомню — приказом по полку наша рота назначена была к походу в село Грузино. Рота приведена была на военное положение, людям розданы были боевые патроны, по 60 на человека, и мы отправились в резиденцию Аракчеева, куда к этому времени привезены были из Новгорода и преступники. На другой день назначена была самая казнь правому и виноватому, без разбора.
Местом казни была избрана обширная поляна по дороге из деревни Палички в село Грузино, против колоннады церкви св. Андрея Первозванного. В 9 часов утра рота наша вышла с квартир и оцепила лобное место. Сзади цепи солдат стояли собранные почти со всего поселения крестьяне с женами и детьми, всего около четырех тысяч человек. Посредине оцепленного пространства врыт был станок, по обеим сторонам которого, по случаю холодного времени, горели огни, а около них прогуливались в ожидании дела заплечные мастера, то и дело прикладывавшиеся к огромной бутыли с водкою, поставленной со стаканом около станка. Распорядители казнью нашли, вероятно, необходимым обеспечить сердце палачей от опасности воспламениться тою искрою, которая зовется человечностью, и хотели залить в них вином всякое чувство сострадания к несчастным преступникам. А между тем большинство этих «преступников» и даже сам убийца заслуживали несравненно большего участия, чем все эти клевреты Аракчеева, проливавшие горькие слезы о погибшей варваре-женщине...
Но набросим, читатель, покров на то, что происходило потом на этих мирных полях. Мне, невольному свидетелю казни, при воспоминании об этой трагедии и теперь еще слышатся резкие свистящие звуки ударов кнута, страшные стоны и крики истязуемых и какой-то глухой, подавленный вздох тысячной толпы народа, в назидание которого совершались эти истязания. («Русская старина», 1875, № 1).
Кроме того (если закончить о немилости), известно, что всего за два дня до уничижительного рескрипта император писал Аракчееву: Императору Александру Павловичу благоугодно было учредить военные поселения для пользы государства нашего. Предполагая и вменяя себе в обязанность поддержать устройство начатого дела, я надеюсь, что будете мне вспомоществовать в оном.
Здесь можно предположить одно из двух: или государь играл с графом втемную, опасаясь неизвестной ему силы отцовского фаворита и пытаясь определить, каковы же козыри Аракчеева; или никакой немилости не было. Просто у Николая I был свой подход к проекту. Дальнейшие события показали, что второй сценарий был более правдоподобен, чем первый.
Отпуск и отставка
Однако в начале апреля, когда в новгородских Новоселицах проходил смотр поселения, случилось непредвиденное (или все-таки срежиссированное?). Несколько солдат подали жалобы на плохое обращение и плохие условия жизни генералу Петрову, проводившему инспекцию. Жалоба попала к Аракчееву, который ни в какой отпуск не уехал. Граф расследовал причины и наказал… жалобщиков.
Это дошло до царя, и он, усомнившись в справедливости следствия, устроил новгородским поселенцам императорский смотр. Результаты повергли самодержца в шок. Он увидел изнанку быта военных поселян и потребовал от графа Аракчеева объяснений. Вместо этого граф подал прошение об отпуске и вскоре уехал в Германию — на лечение.
Обращаю внимание, что еще до отъезда он получил от статс-секретаря императора действительного тайного советника Алексея Оленина письмо, датированное 2 апреля 1826 года: Государь Император Высочайше повелеть изволил объявить всем гг. членам Государственнаго совета, что по случаю предстоящей коронации могут отправиться в Москву те из гг. членов: «кто хочет и кто может по своим обстоятельствам».
О каковой Высочайшей воле долгом почитаю довести до сведения вашего сиятельства, прося покорнейше о благовременном уведомлении меня для надлежащаго по сему предмету сведения и по той еще причине, что придворное ведомство озабочивается заранее знать, кто из гг. членов намерен быть в Москве при Высочайшей коронации, дабы распорядиться на счет нужных по сему случаю экипажей во время сего церемониала.
Без сомнения, многомесячное отсутствие сгладило бы углы конфликта: Аракчееву, в общем-то, нечего было стыдиться. Не без проблем, но поселения развивались.
Однако за границей он совершил роковую ошибку — издал свою переписку с Александром I. Едва только граф был в России, как император потребовал его к себе и — объясниться. Оправдываться было нечем, кроме того, что издал Аракчеев будто бы только для себя 30 экземпляров. 23 октября Николай упразднил должность начальника над военными поселениями, отправив Аракчеева в отставку.
В статье Елены Ляминой «Граф Аракчеев: Pro et Contra» («Аракчеев. Свидетельства современников», 2000) об этом сказано: «Отстранение было обставлено бесспорными знаками монаршего благоволения и признательности за совершенные труды: император пожаловал Аракчееву 50 000 рублей для лечения на карлсбадских водах, разрешил по-прежнему пользоваться яхтой, подарком покойного царя; после высочайших осмотров новгородских военных поселений (в конце апреля и середине июля 1826 г.) граф получил два милостивых рескрипта. Вплоть до кончины он не выходил в отставку и продолжал числиться в службе, оставаясь членом Государственного совета, сенатором, генерал-инспектором всей пехоты и артиллерии, шефом полка своего имени и в качестве генерала от артиллерии командующим 2-й лейб-гвардейской артиллерийской бригадой.
К весне 1827 г. Аракчеев возвратился в Грузино, где и жил практически безвыездно, совершая время от времени непродолжительные поездки в Бежецк и Курганы».
Здесь хочется сказать об Аракчееве, что, пребывая в опале, он не устранился от дел. В 1834 году Новгородский кадетский корпус был основан по подписке дворян Новгородской и Тверской губерний. Аракчеев пожертвовал 300 000 рублей, на проценты с которых должны были содержаться 12 воспитанников. Государь приказал именоваться им аракчеевскими и носить на погонах буквы «Г.А.». Это из воспоминаний генерал-майора артиллерии Никиты Сигунова «Черты жизни графа Аракчеева» («Русская старина», № 1, 1870).
Последовавшие за этим распоряжения императора вплотную касались судьбы Старорусского военного поселения. Указом от 30 октября 1826 года предписывалось: «Округи военного поселения 2-й и 3-й гренадерских дивизий, получив первоначальную степень устройства, требуют, подобно 1-й поселенной гренадерской дивизии, соединения в сих округах действующих батальонов полков с поселенными для окончательного устройства».
Что это должно было означать на практике, разъяснялось в изданном 19 ноября «Положении о полном составе поселенного пешего полка и его обязанностях».
(Продолжение следует)
