Ася Иванова, которая работает «между теми, кто жив и кто отнят войной»
Всякое сравнение хромает. И вживую никакой войны Ася Федоровна не видела. Но так вышло, что вся жизнь этой женщины связана с Великой Отечественной.
Именно ей выпало создать и пестовать музей Северо-Западного фронта в Старой Руссе, единственный в своем роде в стране. Полноценная боевая единица, имеющая федеральный статус. А сама Ася ИВАНОВА день за днем идет фронтовой путь-дорожкой.
— Ася Федоровна, вы уже так давно рассказываете о войне...
— …в музеях 35-й год. А вообще и того больше — еще со школы, я ведь начинала учителем русского языка и литературы. Естественно, проводила обзорные уроки и литературы о войне. Именно тогда во мне возникло и укрепилось осмысленное, прочувствованное отношение к войне. Как символ веры я приняла простоту и величие поэтических строк Александра Твардовского:
Война — жесточе нету слова,
Война — печальней нету слова,
Война — святее нету слова
В тоске и славе этих лет,
И на устах у нас иного
Еще не может быть и нет.
— Мне почему-то думалось, что вы историк. А еще, что у вас должна быть какая-то личная, семейная связь с теми опаленными годами.
— Мой отец не воевал. В 1937-м был репрессирован за «троцкизм», отсидел от звонка до звонка. По иронии судьбы его младший брат служил в НКВД, в погранвойсках. Был ранен в приграничном конфликте с Польшей и по состоянию здоровья не подлежал призыву, но ушел на фронт добровольцем. Погиб в боях под Москвой, долго считался пропавшим без вести. Бабушка ждала его всю жизнь. С детства помню, как она вздрагивала, услышав скрип калитки: «Может, Павлуша?». Во время оккупации ее с четырьмя дочерьми вывезли в Германию на принудительные работы. К счастью, все вернулись живыми. Старая Русса была пепелищем, жили в землянке. После освобождения отца, когда в семье появились мужские руки, стало полегче. Папа был намного старше мамы. Они никогда не были бы вместе, если бы не война. Мама собиралась замуж за молодого парня, но он, закончив летное училище, погиб в 1941-м. Похожие судьбы — у миллионов…
Что касается истории с литературой... Знаете, из этого поэтического образа, из этого противопоставления «жестоко, но свято» я изначально и материал для музейной экспозиции подбирала.
— Почему выбор тогда пал именно на вас?
— Какой-то скромный опыт у меня уже был — я водила экскурсии по выставке «Старорусский край в годы войны», подготовленной к маю 1975-го. После чего ветераны Северо-Западного фронта и выступили за создание постоянной экспозиции. С головой ушла в работу, училась на ходу. Не вылазила из командировок. Только в Ленинградском архиве кинофотодокументов провела месяц. Привезла негативы — оказалось, что в Новгороде никто не делает крупномасштабных фотографий. Опять на поиски в Ленинград. Таких примеров — тьма. Муж с детьми меня почти не видели: уходила и приходила, когда все спят. Тема войны настолько овладела мной, что иногда, возвращаясь домой по ночному городу, я представляла себе, о чем думали и что чувствовали те, кто жил здесь, когда шли бои, когда Русса была под немцами. Ты идешь, и тебе неуютно оттого, что местами грязь, и немного боязно, что не горят несколько фонарей. А каково было им? Может, вот за тем углом поджидала пуля...
— Когда Воскресенский собор, где поначалу размещался музей, вернули верующим, не было опасений, что это крах? Ведь 1990-е годы стояли на дворе.
— Всякие были мысли, когда нас перевели в бывший фасовочный цех местного предприятия торговли. Неказистое помещеньице и тесное. Оставалось беречь фонды и надеяться. Помогло, что музей за восемь лет приобрел известность. К нам приезжали из самых разных уголков — от Прибалтики до Сибири. Ветераны, конечно, всей душой были за нас. Важно, что в начале 2000-х государство всерьез озаботилось проблемой патриотического воспитания. В общем, дали нам отдельное двухэтажное здание, нуждавшееся в большом ремонте, и в 2003 году настал второй день рождения. На новом месте и экспозиция стала новой. Не однобокой, раскрывающей не только патриотизм и героику, но и трибуналы, штрафные батальоны, просчеты командования. У нас появился противник, о котором в советское время нельзя было размещать материалы. Обращались к бывшим солдатам и офицерам вермахта, получая от них посылочки. Какая-нибудь скромная вырезка из немецкого издания становилась одним из ключевых сюжетов. 1943-й. Немецкая фотография: центра города почти нет, но высятся собор и водонапорная башня. Несколько строк о том, что многократно богатейший город подвергался разграблению, уничтожению, порабощению, но всякий раз, словно птица Феникс, восставал из пепла. Немец видел руины и писал такие слова.
— Экспонаты, материалы, документы... Они ведь — самоговорящие. Но не в каждом музее возникает это чувство погружения в трагическую эпоху, когда в горле комок, влажнеют глаза. А вы это умеете.
— Просто здесь все пропущено через себя, я сама чувствую этот комок. Пусть мой голос иногда немножко дрожит, пусть у кого-то наворачиваются слезы. Здесь это уместно. Как иначе рассказывать о подвиге девушек-снайперов — 19-летней Маши Поливановой и 20-летней Наташи Ковшовой? Грубые мужские ушанки, нежные юные лица. Какие прекрасные у них могли быть женские судьбы! А они ушли на фронт и в последнем своем бою предпочли подорвать себя, но не сдались в плен. А как без дрожи в голосе вспоминать о Дмитрии Стыркасе, о его переписке с маленьким сыном? Мальчик на отцовских конспектах среди формул нарисовал коня и написал, что хочет приехать к папе, чтобы бить фашистов. А папа ему ответил, что сам справится с врагом. И попросил: «Мама пишет, что у тебя болят ушки. Поэтому, милый мой сыночек, одевайся теплее. Слушайся маму, скоро я вернусь к вам». Вскоре он погиб от разрыва мины. В 1942 году, в Рамушевском коридоре, четырежды проклятом — как называл его Михаил Матусовский. Из-под Старой Руссы полевая почта отправит обратно письма жены и сына с рисунками и белокурым локоном волос Арканчика — так называл мальчика отец.
— Скажите, а нет у вас ощущения, что интерес к военной тематике снижается и что придет время, когда люди перестанут воспринимать прошлое так эмоционально? Война безвозвратно уйдет в книги, фильмы и музеи.
— У нас часто бывают школьники, детский ручеек не иссякает. Как и 30 лет назад, класс замолкает, слушая о Маше и Наташе. И мне кажется, что так будет всегда. Совсем недавно у нас в гостях была Лариса Васильева — писательница, телеведущая, президент музея истории танка Т-34. Ее больше знают как автора «Кремлевских жен», хотя она всю жизнь посвятила созданию этого музея — в память об отце, который участвовал в разработке знаменитой боевой машины. Мне было приятно слышать от нее, что у нас удивительная экспозиция, что здесь чувствуются биение сердца, излом судеб и живая человеческая душа.
— В свое время Новгородский музей-заповедник ограничил себя средневековой историей, советский период посчитали не столь значимым. Часть фондов пригодилась Старой Руссе. Лишь в последние годы в областном центре появилось желание создать экспозицию, посвященную Волховскому фронту. Насколько мне известно, для этого приглашали вас, но вы отказались. Почему?
— С моей стороны не было категорического отказа. Просто нереально работать в буквальном смысле на два фронта. Для этого надо было бы уехать из Старой Руссы и года три потратить на сбор и изучение материала, подготовку концепции экспозиции и вопросы сугубо технического порядка — по оборудованию и т.д. Собственно на этом переговоры и закончились. Я за то, чтобы и в Великом Новгороде был военный музей. Но, наверное, эта задача уже не для меня. Возможно, сейчас в чем-то начинать было бы легче. Другое время, другие технологии. Когда-то каждую фотографию, чтобы посадить ее на клей (не подлинник, конечно, — оригиналы хранятся в фондах), сначала требовалось размочить. Чтобы впоследствии она не коробилась. И мы размачивали да разглаживали, вручную, естественно. Мы их всех погладили, солдатиков наших, будто делясь своей любовью и уважением к ним. Вот это-то как раз и дороже всего.
Ну и, конечно, бесконечно дороги встречи с ветеранами. К счастью, у нас есть такой заслуженный человек, как Юрий Анатольевич Дружинин. Десантник, воевал под Руссой, дошел до Берлина, расписался на рейхстаге. Ему уже 92 года, но еще недавно он приходил к нам, встречался с детишками. И виду не подал, что тяжело ему.
— А вам разве не бывает тяжело? От того, что из дня в день...
— … кровь и страдания? Мне близки вот эти слова Юлии Друниной:
Я порою себя ощущаю связной
между теми, кто жив и кто отнят
войной.
Я на посту, я связная, я должна донести до поколений, которые ничего еще не знают, жестокую правду, всколыхнуть их сердца. Конечно, хочется, по-женски хочется цветов и тепла. Но вы знаете, они есть. Я в постоянной переписке с родственниками солдат и офицеров, пропавших без вести. До сих пор для тысяч и тысяч семей это незаживающая рана. Однажды наши поисковики подняли останки бойца, по медальону установили, кто он, откуда родом. На захоронение приезжали его жена с внучкой. Мы с ними пили чай, разговаривали по душам. Потом она прислала мне уральский подарок — варежки, связанные с благодарностью и любовью. Несколько простых слов от сердца и простые деревенские варежки, и понимаешь, что ты на месте.
Владимир МАЛЫГИН (фото)
