Глава из книги Геннадия РЯВКИНА «Апостолы и отступники»
3 ноября 1928 года. Алма-Ата, Казакская АССР.
(Продолжение. Начало в «НВ» от 23 июля)
3 октября 1928 года в Алма-Ату к Троцкому приезжает его бывший адъютант, а ныне крупный чекист Блюмкин. Миссия его ссыльному «вождю революции» не ясна. Блюмкин привозит проект протокола заседания коллегии ГПУ о высылке Троцкого из СССР, но — без даты, и письмо председателя ГПУ Менжинского. Между Троцким и Блюмкиным идет странная беседа…
1
Троцкий молчал — долго. Блюмкин тоже молчал, давая собеседнику прийти в себя. Потом достал второй лист. Троцкий покорно взял и развернул — на том же гэпэушном бланке:
«Лев Давидович! Работа ваших единомышленников в стране приняла за последнее время явно контрреволюционный характер. Условия, в которые вы поставлены в Алма-Ате, дают вам полную возможность руководить этой работой. Ввиду этого коллегия ГПУ решила потребовать от вас категорического обязательства прекратить вашу деятельность, иначе коллегия окажется вынужденной изменить условия вашего существования, в смысле полной изоляции вас от политической жизни, в связи с чем встанет также вопрос о перемене места вашего жительства. С уважением, Вяч. Менжинский».
— С уважением! — не удержался Троцкий. — Он издевается надо мной, что ли?
— Ни в малой мере, — живо откликнулся Блюмкин. — С этим я и приехал… Но ты, Лев Давидович, немножко-таки не туда смотришь. Встанет вопрос о перемене вашего жительства!
Троцкий смотрел на сидящего перед ним адъютанта-фельдъегеря-агента. Он не чувствовал ни возбуждения, которое старательно наигрывал для Блюмкина, ни тревоги. Он уже понял, что Блюмкин говорит какие-то серьезные вещи и что два прочитанных им документа — это только начало разговора. Но Троцкий не понимал, о чем идет или о чем будет их разговор.
— Я не понимаю, Янкель, высылка, которую мне якобы уготовили, — это неизбежность или угроза? — наконец сказал Троцкий то, что вовсе не хотел мгновение назад говорить вслух. — Там хотят, чтобы я замолчал, перестал писать статьи, то есть чтобы признал свою партийную смерть?
— Лев Давидович, вы кое-что забыли. Когда вам предлагали оставить Москву, ЦК был согласен, чтоб вы сами выбрали себе место новой работы. Вы отказались. Вам выбрали Астрахань. Вы же отлично помните, какую работу там готов был предоставить вам товарищ Косиор…
— С товарищем Косиором, хочу вам напомнить, милый друг, я не встречался. Этот товарищ весьма своеобразен стал, сделавшись секретарем ЦК. Даже брата своего в ссылку укатал…
— Да, плохо жилось Владиславу Викентьевичу в Париже, — усмехнулся Блюмкин, услышав о брате Косиора, резиденте Внешторгбанка во Франции. — Теперь в Покровске для поволжских немцев фельетоны пишет в их газету. Под псевдонимом, конечно. Забавный человечек…
— При чем вообще тут Косиоры, Янкель? Что ты все время, как заяц, петли кладешь? Я не поехал в Астрахань, да. Я надеялся на благоразумие Сталина. Зря надеялся…
— Потому и оказались в Алма-Ате. Но тут есть нюанс, Лев Давидович. В Астрахань вам предлагалась высылка, а здесь вы — в ссылке по статье 58 пункт 10, а это — КРАП. Контрреволюционная пропаганда и агитация, санкция — вплоть до высшей меры.
— Два раза за одно и то же не приговаривают, — отмахнулся Троцкий.
2
Блюмкин расхохотался:
— Вы шутите или действительно такой наивный?
Троцкий заинтересованно взглянул на смеющегося собеседника. И снова спросил в лоб:
— Ты убивать меня приехал, что ли? А, Янкель?
Тот, продолжая хохотать, замахал руками:
— Лев Давидович, побойся бога! Если я что-то и сказал в начале разговора, так не случайно, а для контрастности. Ну, ты сам посуди: зачем мне тогда отмечаться тут, в гостиницах селиться. Хватит с меня того графа. Почти год по хохляцким хатам блох давил…
Троцкий улыбнулся, вспомнив, какие письма слал ему Блюмкин в 18-м году, когда после убийства немецкого посла Троцкий сперва взял его к себе адъютантом, но потом вынужден был отправить подальше — на Украину. В тех письмах Блюмкин живописал, что на него охотятся левые эсеры, осудив как предателя, и уже два раза пытались убить: стреляли в кафе, а потом бросили гранату в окно больничной палаты.
Троцкий на письма не отвечал. Но когда ему донесли, что в апреле 1919 года Блюмкина схватили петлюровцы, двое суток допрашивали, выбив все зубы, Троцкий велел спасать авантюриста и, привезя в Киев, сдать в ЧК. Там по протекции Троцкого и Дзержинского особое совещание оправдало его за убийство Мирбаха. Блюмкина отправили в Москву: условием амнистии была операция по устранению Колчака… Так что многим обязан Янкель своему покровителю. По крайней мере, обязан вести себя достойно в его присутствии.
— Лев Давидович, не возражаете, если я все-таки выпью? — Блюмкин то переходил на «вы», то снова панибратски тыкал. — Честное партийное, настроение появилось.
Троцкий пожал плечами и чуть двинул в сторону собеседника тарелку, в которой горкой лежали помидоры, редька, огурцы. Пока Блюмкин возился с бутылкой, Троцкий налил себе уже изрядно подостывшего чаю и пригоршнею взял из другого блюда сухой творог, баурсаки, засахаренных орехов.
— А это у тебя табанан? — показал Блюмкин на румяные лепешки, которые обожала Наталья, но Троцкий не жаловал.
— Кажется, так. Право, не знаю, это супруга очень любит.
— Я тоже! Вот бы ет еще к ним!
— Что такое ет?
— Бешбармак по-московски.
— Ты, Янкель, стал профессиональным чревоугодником. И формы это выдают.
— Лев Давидович, там, где я жил в последние годы, кухни такие другие, что поневоле станешь разбираться. Иначе намучаешься…
— Где же ты жил, если не тайна?
— В разных местах. В Китае бывал, в Индии.
Троцкий удивленно поднял брови, но ничего не сказал. Не доставало только начать расспрашивать нахала о его путешествиях.
3
Блюмкин наконец выпил. Смачно и красиво. Разломил лепешку, совершенно по-русски понюхал ее, откусил немного. Потом потянулся к тарелке с кисло-соленым куртом, молодым сыром из кобыльего молока. С аппетитом сжевал кусок, засунув его в красный белозубый рот целиком.
— И зубы вставил там, где жил? — не удержался Троцкий.
— Нет, зубы в Париже делал, — заулыбался Блюмкин, — когда за младшим Косиором ездил… Трудная у меня работа, но интересная. На мир смотрю и удивляюсь, как по-разному люди живут. А умирают все одинаково — в дерьме. Вот и Владислав Викентьевич так себя некрасиво вел. Сперва угрожал своим братом — воспитания таки не хватает. Потом чуть не плакал, всё спрашивал, куда я его везу. Ну куда я могу его везти из Парижа, кроме Москвы? Чудной человек! Не в Прагу же убивать или там в Бухарест…
— Что ты мне всё про убийства рассказываешь, Янкель?
— Да ты же сам спрашиваешь, Лев Давидович. Вот я и говорю… А помнишь, что сам об этом говорил?
Троцкий снова пожал плечами, видя, что Блюмкин снова полез в карман и достал еще один листок.
— Сколько их у тебя там? Выкладывай сразу, — предложил Троцкий. — А то как артист в цирке…
— Просто к слову пригодилось, — улыбнулся Блюмкин и принялся читать. — Те элементы, которые мы высылаем или будем высылать, сами по себе политически ничтожны. Но они — потенциальные орудия в руках наших возможных врагов. В случае новых военных осложнений все эти непримиримые и неисправимые элементы окажутся военно-политической агентурой врага. И мы будем вынуждены расстреливать их по законам войны. Вот почему мы предпочитаем сейчас, в спокойный период, выслать их заблаговременно... Вспоминаете? Анна Стронг, она еще вам уроки английского давала после того интервью. С полгода, думаю…
Конечно, Троцкий помнил симпатичную американку, которая всё докучала ему просьбой устроить интервью с Лениным. А его интервью напечатала в «Известиях» в конце августа, кажется, 22-го года.
— Где она сейчас?
— В Мексике. Но скоро вернется. Горячая дамочка.
Троцкому не понравилось, как Блюмкин это сказал. За сказанным явно прозвучал намек на особенные отношения. Впрочем, Троцкий, попросив Стронг позаниматься с ним английским, тоже что-то такое имел в виду.
4
Летом 1923 года они с Анной Луизой даже ездили в Кисловодск «по делам Совнаркома». Лев Давидович планировал там обустроить себе южную резиденцию. Он облюбовал шикарный 18-комнатный купеческий особняк братьев Тарасовых на берегу Ольховки. Смущало только, что какой-то нэпман (кажется, его фамилия Траубе) открыл там магазин «Детский мир», торгуя игрушками, красками, карандашами. А в нескольких комнатах расположилась артель, изготавливающая детскую обувь. Выдворить их из особняка не было проблемой. Проблемой становилось после этого спокойно въехать туда. Наверняка злопыхатели поднимут крик.
Неожиданно помог управделами ЦК ВКП (б) Иван Ксенофонтов, которого Троцкий знал со времени, когда тот работал заместителем у Дзержинского, посоветовал ему присмотреться к «даче Кшесинской».
— Я там летом 20-го, когда инспектировал Северный Кавказ, двое суток стоял, — сказал Ксенофонтов. — И место хорошее, подальше от Ольховки, чем дача этих купцов, и дом в отличной сохранности.
Совершая потом долгие совместные прогулки по каменистому берегу похожей на ручей Ольховки: вброд можно перейти, закатав штаны, но прозрачная вода как лед холодна, — Троцкий не мог взять в толк слова Ксенофонтова «и от реки подальше». Они звучали как предупреждение. Но о чем тут предупреждать?
Однажды старый смотритель дач Тарасова 77-летний дедушка Аслан рассказал им, готовя шашлык, о чем и зачем. В 1903 году Ольховка за два часа превратилась в широкую и бурную реку, по новому руслу которой неслась кофейная гуща вод, сметая всё, до чего могла достать. На несколько часов была полностью затоплена Нарзанная галерея. При этом мутной водой был разрушен каптаж, из которого брали нарзан, и сорван стеклянный купол над ним.
Кроме того, управделами предупредил, что в планах ЦК — открыть в Кисловодске лечебный санаторий для партийного актива. Большая дача Тарасовых на примете.
— Вам нужно такое соседство, Лев Давидович?
Троцкий согласился с Ксенофонтовым, как только увидел дом Кшесинской в Ребровой балке. Это был и не дом вовсе, и не дача, а замок рыцаря Айвенго: три этажа на высоком мраморном цоколе, с мезонинами и мансардами. В замок со всех сторон ведут каменные лестницы, сходящиеся на широкой террасе с балюстрадами.
— Вот здесь я построю свой гостевой домик, — шаржированно потупив взор, сообщил он Анне Стронг. — Говорят, здесь любила отдыхать Матильда Кшесинская, любовница последнего императора. Хотите осмотреть дом?
— Наверное, спальню фаворитки? — улыбнулась американка.
— Не знаю, в какой из комнат была спальня, — ушел от ответа Троцкий.
Впрочем, вскоре выяснилось, что нога знаменитой балерины ни разу не переступала порога замка. Всему причиной людская молва и роскошный вид дома.
5
Они с Анной тогда отлично провели время. Троцкий начал в Кисловодске задуманные «Уроки Октября» — книгу о перевороте, случившемся аккурат в его день рождения, 26 октября. Он объяснил свое намерение Анне:
— Мы много издаем историко-революционных и историко-партийных документов и материалов, относящихся к дооктябрьскому периоду, немало издаем материалов пооктябрьской эпохи. Но Октябрю уделяется гораздо меньшее внимание. Совершив переворот, мы как бы решили, что повторять его нам все равно не придется. До сих пор у нас нет ни одной работы, которая давала бы общую картину Октябрьского переворота. Даже сырые материалы про отдельные стороны подготовки переворота не изданы...
— Вы хотите стать историком революции? — улыбнулась Анна.
— Мне это не нужно, — серьезно ответил Троцкий. — Я — ее творец и главный свидетель.
— Кому же и писать, если не вам?
— Желающих будет достаточно. Сталин найдет, кому поручить…
Как ни странно, но в итоге литературных бесед он получил от Анны рукопись книги «Впервые в истории», в которой она с неприятным ему восторгом писала о «гениальном плане товарища Ленина по возрождению экономики и бизнеса», то есть — о НЭПе. Потратив три дня на довольно скучное чтение, Троцкий написал хвалебное предисловие. Н-да, чего не сделаешь, попав во власть последней животной страсти!
О чем они говорили с Анной Луизой? Обо всём! Об Америке, где Лев Давидович провел несколько месяцев в 16—17-м годах; о революции и ее вождях, о Ленине и о нем, Троцком, — отдельно и много; о литературе и синематографе, о России, о НЭПе. Ее, конечно, очень интересовал НЭП, в котором наивная янки видела спасательный круг для России. А он только что прочел рукопись книги Льва Литошенко о социализации земли, в которой бывший кадетишка на пальцах доказывал, что семь лет большевистского правления ничего хорошего стране не дали. Своими «Уроками» он собирался в пух и прах разбить аргументы Литошенки (конечно, не называя имени оппонента). А пока копил ненависть, которая всегда рождала в нем азарт действия, давала творческий импульс.
6
Он не сомневался, что «ветер вдохновения», как сказал когда-то о его внезапных для большинства приливах яростного красноречия друг юности Гриша Зив, поднимется. Для этого Лев Давидович начал с перепрочтения своих немногочисленных работ по крестьянским проблемам. И уже в первой «Крестьянство и социал-демократия» нашел то, что нужно: «Не может быть также и речи о том, чтобы пролетарское правительство, конфисковав имения с крупным производством, разбило их на участки и передало для эксплуатации мелким производителям, — единственным исходом будет кооперативное производство под коммунальным или непосредственно государственным контролем. Частновладельческие земли, обрабатываемые крестьянским инвентарем, должны будут быть переданы непосредственно производителям, причем естественным и неизбежным посредником между ними и государством явятся органы местного самоуправления. Муниципализация земли станет возможной и жизненной только при общей устойчивости революционного режима».
Статья была написана в 1909 году против аграрной программы Мартынова — Маслова, которые предлагали отдать после победы революции землю в собственность муниципальному самоуправлению. Однако это Троцкого не смущало: Ленин фактически так и поступил, сохранив за правительством лишь формальный контроль в этом деле. А Сталин, который в 23-м году рулил Совнаркомом, идя на поводу у Чаянова и Литошенки, претворял ленинское заблуждение в жизнь.
Это, по мнению Троцкого, было тем более глупо, поскольку даже Литошенко в своей брошюре показал, что в последние два года крестьяне сжимали или расширяли посевы до, как он выразился, «самодовлеющей единицы», то есть до таких размеров, чтоб урожая хватало обработчикам земли на прокорм и немного для коммерции.
По статистике Литошенки, посевные площади в 22-м году сократились на 15% к 21-му, на 30 — к 20-му. А так как крестьянство только и дает доходы бюджету, дефицит которого на 23-й год будет 48%, то «новая экономическая политика возвращает Россию к примитивным формам натурального хозяйствования». Это верно! Губительное заблуждение кадета в его политических убеждениях.
— Русский коммунизм не представляет собой настоящего социализма, а все неудачи и экстравагантности большевизма относятся либо на счёт русской дикости и некультурности, либо на счёт неумения найти истинно социалистическое решение вопроса, — Троцкий медленно читал Стронг отрывки из той рукописи. — Сегодня только отсталые страны дают наиболее благоприятную почву для осуществления социализма, а что касается предположения, будто русские коммунисты не сумели быть и остаться социалистами, то против этого утверждения должны поднять голос все пережившие и перетерпевшие русскую революцию. Мы, русские, вынесем все многообразие социалистического опыта, мы изо дня в день следим за потоком декретов и их претворением в жизнь, мы знаем историю каждого распоряжения, обстоятельства, его породившие или приведшие к уничтожению. Мы помним наконец общее настроение минувшей эпохи. И мы свидетельствуем, что образ русского большевизма и есть подлинное лицо всякого последовательного социализма… Ну, каково сказано?
Он смотрел в изумленные глаза американки и ждал ответа.
— Вы будете издавать эту книгу? — спросила она.
— Нет, это враг. Его надо изолировать.
— Тhen shoot/Потом расстрелять?
— Не знаю, — соврал он, хотя исход именно для него был совершенно очевиден.
— You will kill him/Ты убьешь его, — тихо сказала она.
Он улыбнулся и приобнял ее за плечи, заметив, что делать это очень неловко: Анна была почти на голову выше его:
— Не думай об этом. Кто хочет цели, тот не может отказываться от средства. Задача социалистического переворота требует. Стало быть, диктатура должна быть обеспечена**… Революция…
— Перестань, Лео. Я читала твою книгу…
Он пожал плечами, не давая подозрений о смущении в том, что был пойман на цитировании самого себя. Да и с Литошенкой тоже получилось глупо.
7
В Кисловодске они со Стронг были в июле, а в августе вышла срочно заказанная Совнаркомом брошюра Литошенки «Крестьянский бюджет в 1922/23 году» — о покупательной силе и емкости крестьянского рынка, в сентябре указанием лично Сталина он был командирован в Америку. Как выяснил Троцкий, Литошенко получил целевое задание — разработать методику исчисления национального дохода СССР на основе американской методики.
Не то чтоб Лев Давидович пристально следил за этим специалистом. Вообще-то, он собирался только поставить вопрос о целесообразности держать Литошенку на должности заместителя Чаянова, который директорствовал в Институте сельскохозяйственной экономики и политики. Однако карьерный взлет кадета неприятно удивил. Тем более — после его «Социализации земли в России».
Конечно, Троцкий предположил, что это новый фаворит Сталина. Но в 25-м году вышла книга Литошенко «Национальный доход СССР», в которой черным по белому была напечатана ТАКАЯ статистика, что Троцкий не сдержался и написал Сталину возмущенную записку:
«Ваши игры в либерализм и демократию ведут к дезорганизации партийно-хозяйственного аппарата Республики. Если экс-кадет Л.Н. Литошенко считает необходимым сравнивать доходы советского гражданина за 23-й год (62 руб.), американца (814 руб.), да еще пересчитывает применительно к нашим ценам доход подданного российской империи за 13-й год (101 руб.). Не имеет значения, что это — личное дело или научная необходимость. Но с политической точки зрения давать эту статистику без классовой оценки не только глупо, но и опасно».
Сталин, естественно, не ответил. А через три недели Литошенко снова поехал в США — на два месяца.
8
— О чем задумался, Лев Давидович? — вывел его из ступора голос Блюмкина.
Гость успел второй раз наполнить граненый полустакан с «маруськиным пояском» (ободком, пущенным по верхней кромке 100-граммовой стопки). На Украине построили целых три завода, которые выпускали в сутки больше 20 тысяч «граников» емкостью 250, 200, 100 и 50 граммов. Всю Россию запрудили.
В 25-м году будучи по партийным делам в Херсоне Троцкий вдруг поддался какой-то невнятной внутренней слабости и на служебном авто отправился в родную деревню, в Яновку. Собственно, какая это была деревня? Три дома, самый большой — Давида Бронштейна, который хитростью и связями сумел вырваться из нужды и к 33 годам записался в волостном селе Кетрисановке как владелец усадьбы.
Почему-то вдруг вспомнилось, как отец рассказывал ему, маленькому, про пьяного писаря, волей которого при ревизии численности народонаселения Херсонской губернии в 1857 году Крестиановская волость была ошибочно переназвана Кетрисановской. Самое интересное, что никто этого не заметил, пока в 1877 году киевский адвокат Федор Федорович Вольф не стал оформлять покупку 600 десятин земли между Трудолюбовкой и Яновкой — для строительства имения. Тогда и обнаружилось, что центром Кетрисановской волости является село Крестиановка.
Что делать? А ничего не делать, решил Вольф. Адвокату не хотелось заниматься этой казуистикой с перестановкой букв. И вот в новых бумагах Крестиановку тоже переназвали в Кетрисановку, хотя на губернских картах ее и в помине не было, а 127 кетрисановцев до первой переписи 1896 года по-прежнему звались крестиановцами. А потом их, не мудрствуя лукаво, записали, как писарь назначил…
Тогда, в 25-м, только до Крестиановки-Кетрисановки и доехал Лев Давидович. Там его пышно встретили и отвели посмотреть волостную гордость — «завод по деланию стаканов». Было это навязчиво, наивно и противно. Завод состоял всего из двух пресс-машин американского производства середины прошлого века. Обслуживали их трое работников, управляющий был четвертым. Но судя по его сизому носу и пухлым щечкам в склеротических розах работник из него был никакой. Стало быть, руководитель!
Хвастаясь производством, директор продемонстрировал, видимо, давно проверенный фокус: наполнил 200-граммовый стакан горилкой под ободок и, подержав несколько мгновений, с вскриком «оп-па!», выпустил. Стакан ударился о земляной пол, не разбился, а содержимое вертикальным столбиком устремилось сперва вверх, а потом — обратно в стакан. Все, кто был рядом, угодливо и громко захохотали. Улыбнулся и Троцкий такому трюку: больше полстакана горилки осталось в гранике, но тут же извинился: «Должен ехать, очень спешу!» и велел шоферу возвращаться в Херсон.
С 96-го года родную Яновку он не видел. Ни мать не хоронил в 10-м, ни отца — в 22-м. В 24-м Ольга ездила хоронить сестру Зину, умершую от тифа. Он был как раз в Кисловодске. Когда вернулся в Москву, спросил Ольгу, кто остался в Яновке при доме. Она пожала плечами: никого, стоит с забитыми окнами. Троцкий вызвался было позвонить Раковскому в Киев, а потом остановился: зачем?
Дачу «у Кшесинской» он так и не устроил. В декабре 1923 года вышло постановление ЦК ВКП (б) и Совнаркома о национализации «большой дачи» Тарасова и устройстве там санатория на 60 коек для партийных работников. Как в насмешку над потугами Льва Давидовича свить себе гнездышко на курорте санаторию дали его имя — рабочий коммунистический санаторий-курорт имени Льва Троцкого. И летом 1924 года он был в составе первой делегации награжден путевкой туда — на отдых и лечение. Умеет Сталин даже наградами унижать…
— О чем задумался, Лев Давидович? — повторил вопрос Блюмкин. — Явно не о том… А я что-то приустал. Вот тебе конверт от Трилиссера. Ты почитай, а остальное я завтра на словах передам…
Он положил на стол пухлый конверт из пергаментной бумаги со штампом «Объединенное Государственное Политическое Управление при СНК. Отдел Иностранный. 31 октября 1928 г. № ххх»…
__________________________
* Евангелие от Матфея, 7-2
**Лев Троцкий. «Терроризм и коммунизм» (1920)
