Из воспоминаний немецкого пехотинца
В «НВ» от 8 октября был опубликован фрагмент мемуаров солдата вермахта Хельмута НОЙЕНБУША «В лесах под Старой Руссой».
Сегодня мы предлагаем вашему вниманию его заметки о прибытии в район Рамушева — для обеспечения помощи попавшим в Демянский котёл гитлеровцам. Дело происходит осенью 1942 года.
…Бревенчатый настил рамушевской дороги, единственный путь войскового подвоза в кольцо окружения, первоначально возводился для снабжения Демянска. Он был так сильно поврежден артиллерийским огнем и бомбами, что стал полностью непроезжим. Переправить по нему удавалось лишь небольшие по численности пехотные части. Противник с обеих сторон подвергал путь снабжения непрерывным минометным обстрелам.
Черви, комары и «фрикадельки»
Мины, которые мы прозвали «фрикадельками», нередко шлепались в трясину, не разрываясь. На наиболее узких участках противник простреливал коридор из пулеметов. Во время передвижения через коридор мы всегда были начеку, чутко прислушиваясь к выстрелам из артиллерийских орудий и краем глаза отыскивая для себя подходящее место для укрытия, если станет совсем уж жарко. А по ночам коридор становился и вовсе непроходимым.
Через эту заболоченную, усеянную ямами с водой местность и разрушенные огнем остатки бревенчатого настила и в светлое время суток было сложно пробраться. И наша запасная часть, включенная в 126-ю пехотную дивизию, в страшную духоту двинулась по снабженческому коридору к Демянску.
По обеим сторонам в болотах и ямах, наполненных водой, еще с зимы лежали трупы русских солдат, лошадей, а также полусгоревшие обломки подбитых танков и грузовиков. Более жуткую картину для нас, молодых пехотинцев, вообразить трудно. Страшный, ужасающий смрад исходил от разлагавшихся трупов лошадей, сплошь покрытых белесой колышущейся массой червей. Вся эта мертвечина еще долго не давала нам покоя, но убрать ее не было никакой возможности.
Не следует забывать и о комарах, тоже приносивших нам адовы муки. Прямо у нас над головами проносились колонны транспортных Ю-52. Ежедневно садились и взлетали от 100 до 150 машин, снабжавших 100 000 человек 16-й армии, доставлявших в котел все необходимое и забиравших оттуда раненых. Проход через коридор войскового подвоза вечером наконец завершился, и мы получили возможность передохнуть. Он стал для меня одним из самых изнурительных маршей за всю войну в России.
По прибытии в 126-ю пехотную дивизию нас, молодых запасников, разделили на полки. Я попал в 422-й пехотный полк, в 4-ю пулеметную роту. Адъютант полка приветствовал нас следующей тирадой: «Ну вот, дождались! Скоро они нам из детского сада пополнение пришлют. Вы хоть голую бабу живьем видели?». Повисло неловкое молчание, после этого посыльный повел нас на командный пункт 4-й роты.
Знакомство с передовой
Путь в 4-ю роту пролегал по холмистой и заболоченной местности, через кустарник и луга. Прямо у кустарника краснели целые ковры спелой брусники, ягоды, произрастающей до самой Сибири. Я на всякий случай приметил себе местечко, чтобы потом полакомиться и пополнить ослабевший организм витаминами.
Чуть в стороне горел небольшой костер из поленниц, перед ним на корточках сидели две русские женщины в темной одежде. Наверняка картошку пекут, подумал я. Я спокойно подошел к ним попросить головешку прикурить сигарету, но, едва увидев их лица, в испуге отпрянул — лица обеих пожилых женщин покрывала буроватая корка и руки тоже. Боже мой, да этим несчастным уже не помочь, промелькнуло у меня в голове. У них, скорее всего, проказа.
Где-то вдалеке погромыхивала артиллерия, и у нас, молодых запасников, похолодело в животе. Мы приближались к передовой, это подтверждали и другие недвусмысленные признаки боя — автоматные и пулеметные очереди. Затем нам повстречались двое санитаров, которые несли в тыл тяжело раненного унтер-офицера. Жуткая картина: окровавленная голова болтается в такт шагам несущих. Я впервые видел тяжело раненного немца и не на шутку перепугался.
Вскоре мы явились на командный пункт 4-й роты, там нам посоветовали ходить пригнувшись. Чавкая сапогами по грязи, мы через траншеи добрались до землянки ротного командира, лейтенанта Вайса, оказавшегося, как выяснилось вскоре, человеком понятливым и опытным фронтовым офицером. Далее нас разбили по подразделениям пулеметчиков. Меня пока что в качестве связного оставили в отделении управления роты и велели ознакомиться с системой ходов сообщения. На фанерном листе я потом начертил синим мелком примерную схему позиций. В сырой землянке первую ночь не спалось вообще. Дощатые нары мало подходили для лежания, впрочем, и без этого хватало раздражителей — отрывистые выкрики команд, уханье минометов, пулеметные очереди и так далее. Потребовалось время, чтобы привыкнуть к этому. Спать можно было, даже не снимая каски, ее продуманная форма это позволяла.
Окопная правда
Приходилось стоять на посту, заниматься хозработами, окапываться — свободного времени почти не оставалось. Ежедневно нам сообщали пароль, чтобы, в первую очередь в темное время суток, по отзыву мигом определить, кто свой, а кто чужой. В дождь выручала плащ-палатка, хотя штаны и сапоги промокали насквозь.
Стоявшая в землянке печка фирмы «Самоделка» обеспечивала теплом, если, конечно, раздобудешь сухих поленьев для растопки. Потом, если печку как следует растопить, можно было подкладывать и сырые березовые дрова. Землянка состояла из сложенных в несколько накатов толстых бревен. В ней всегда было сыро и дымно; кроме того, она кишела вшами. Я заметил это, ощутив зуд сначала под воротником, потом на спине и в нижней части тела. Зудело все тело. Можно было потереться о косяк землянки, но это помогало лишь ненадолго. К этому следует добавить муки, причиняемые комарами, этой широко распространенной на севере России бедой. Кровососущие бестии жужжали день и ночь у самых ушей.
Свыклись мы и с обычными для военного времени отхожими местами — ямами, вырытыми где-нибудь в отдалении. Туалетная бумага в ее традиционном представлении просто не существовала. После того как в ход шел последний бумажный носовой платок, приходилось пользоваться письмами из дому либо фронтовыми газетами. Последним из подручных средств был пук вырванной свежей травы, но от нее тоже возникал зуд в самом чувствительном месте. Пришлось до минимума сократить ежедневный туалет, включая и бритье — бриться приходилось раз в два дня. Я научился бриться даже без зеркала. Фактор бритья приобретал особую важность в связи с возможностью газовых атак — маска противогаза должна была плотно прилегать к коже лица.
Чаще всего по вечерам привозили еду. Для этих целей использовалась маленькая телега, запряженная хилой русской лошаденкой, она доезжала почти до передовой. Каптенармус докладывал командиру о прибытии еды и почты. Тут к нему устремлялись разносчики, которые, как правило, брали еду на четверых.
Приходилось быть начеку, чтобы, передвигаясь по ухабам, донести все, не расплескав. К густому супу полагалась холодная пища и походная фляжка с ячменным кофе. Холодной пищи хватало, чтобы на короткое время утолить голод, но не на восстановление сил. На шестерых полагалась палка колбасы. Ее делил между всеми самый старший из солдат.
Сначала он тщательнейшим образом, но на глазок прикидывал, сколько выйдет на каждого, и уже потом отхватывал ножом от батона равные куски. Крайне мизерным был хлебный рацион, буханку солдатского хлеба делили на шестерых. В довесок давали несколько штук сигарет, редко — крохотную шоколадку бельгийского производства.
Пока наша дивизия находилась в окружении, мы терпели нужду и голодали. Немецкие транспортные эскадрильи доставляли в Демянский котел только самое необходимое и увозили в тыл раненых.
На ротной упряжке на передовую подвозили и пулеметные ленты, ручные гранаты, мины и другие боеприпасы. Как-то раз для ведения ночного беспокоящего огня из крупнокалиберного пулемета потребовалось довольно много боеприпасов. Каждый пятый патрон в пулеметной ленте был с трассирующей пулей, что позволяло пулеметчикам отследить траекторию огня.
Русская артиллерия обожала портить нам жизнь как раз во время подвоза самого необходимого. Если в таких случаях лошадь получала ранение, ее полагалось пристрелить. Это было повсеместным правилом на Восточном фронте. Мясо убитых лошадей было желанным дополнением к рациону.
В целом в тот период на фронте было довольно спокойно, в боковых оврагах, которые нами не контролировались, находились русские. С наступлением темноты там разжигались костры, и русские пели свои берущие за душу песни. Мы, затаившись, слушали их пение, на мгновение забывая ужасы войны и даже ненависть к тем, кто находился по другую сторону.
В этом изголодавшемся Демянском котле темой № 1 была жратва. Когда чувство голода усиливалось, мы начинали воображать себе всякую вкуснятину в самых различных вариантах. В письме к родителям я молил их прислать мне хоть хлебных крошек, потом, правда, пожалел об этом: ну, к чему заставлять их лишний раз переживать за меня? Мы были обязаны испить свою чашу страданий за Германию до дна.
К великому счастью, полевая почта, хоть с грехом пополам, но функционировала, и мы имели возможность написать домой. По воздуху нам доставляли стограммовые бандероли и письма. Как же мы радовались, услышав свою фамилию при раздаче писем. В письмах отец старался подбодрить меня, вспоминая Первую мировую войну и ураганный огонь под Верденом, где он получил тяжелое ранение в голову. В письмах на родину строго воспрещалось указывать место расположения армейской части.
