Письмо-воспоминание о виденном и пережитом
Я, Семёнова (Яковлева) Нина Васильевна, родилась 22 июня 1933 года в Новгороде. В 1941 году, в мой день рождения, началась Великая Отечественная война. Я хорошо помню войну и хочу рассказать о своем детстве...
Линия жизни — фронт
Я родилась и жила до войны в Новгороде. Мы жили в угловом доме на пересечении улиц Дворцовой и Бояна. Рядом была пристань, где причаливали пароходы, а еще тоже рядом стоял Дом Красной Армии, ныне ДК им. Васильева. Чуть подальше был мост через Волхов, где сейчас пешеходный мост.
Когда началась война, немецкие самолеты почти сразу стали летать и бомбить наш город. Бомбили мост, пристань, вокзал и другие важные объекты города. Мы в это время сидели в бомбоубежище.
Немцы очень быстро наступали, рвались к Ленинграду и к Москве. Моего отца на войну не взяли, так как ему уже было за 50 лет. А его дети от первого брака, мои три старших брата, воевали. От второго брака отца у моей матери нас детей было еще трое: сестра Тамара — 11 лет, я — 8 лет и брат Гена — 4 года.
Мы не успели эвакуироваться. И попали под оккупацию. Всё было очень страшно. Немцы бомбили и обстреливали из орудий, и наши бомбили. В общем, мы жили на линии фронта.
За Ермолином в лесу был хутор, а в нем — подсобное хозяйство организации моего отца. У нас была лошадь, на которой отец работал. Уже была осень 1941 года. Мы перебрались на этот хутор. Там поначалу было потише. А потом появились партизаны, которые всячески вредили немцам, подрывали их важные объекты. И тогда весной 42-го немцы собрали всех мирных жителей из окрестностей Новгорода, загнали в товарные вагоны и повезли неизвестно куда. Ехали несколько дней. Привезли в Латвию, а потом — обратно в Россию.
Привезли в Себеж — это пограничный с Латвией псковский городок. Выгнали всех из вагонов. Отобрали евреев и похожих на них, тут же расстреляли, а остальных расселили по деревням Себежского района. Так мы оказались в деревне Ноглово, в 9 км от Латвии.
Здесь быстро появились партизаны, и немцам доставалось. Вся молодежь и подростки тоже ушли в партизаны. Образовался партизанский край.
Люди на болоте
Родители мои помогали партизанам. Мама пекла хлеб, отец чинил обувь партизанам. Все помогали, чем могли. Немцы делали облавы по деревням, прочесывали леса. Жители убегали в леса. Если кого-нибудь поймают, тех расстреливали, вешали. Сгоняли жителей деревень в один дом, обливали бензином и сжигали. Так сожгли несколько деревень.
Облавы делали все чаще и чаще. Все деревни до самого Себежа сожгли. Остались стоять одни печные трубы. Мирные жители были вынуждены уйти в лес, там вырыть землянки и жить в них. И так продолжалось больше двух лет. Партизаны тоже жили в землянках, только их лагерь был дальше в лесу отдельно от мирных жителей.
Мой отец в лесу решил построить баню — землянку в холме. Сначала многие смеялись над ним. Он нарубил березок, вырыл в холме помещение. Мы все подтаскивали эти березки к холму, а он из них выкладывал стены бани внутри по периметру. Потолок был сделан тоже из берез в накат. В сожженной деревне нашел большой котел, сделал каменку. Баня была готова. Потом в ней мылись все, не только мирные жители, но и партизаны.
Мыла не было. Из золы делали щёлок и мылись. На облавы немцы ходили в черной форме с черепами на фуражках и рукавах. Их называли карателями. Среди них было много предателей, которые пели песни «Распрягайте, хлопцы, коней» на украинском языке. Партизаны всегда поддерживали связь с мирными жителями, когда им становилось что-нибудь известно об облавах, они сообщали мирным жителям, чтобы те уходили в болото. Каратели в болото не ходили, боялись. Так мы и спасались.
Дети до 15 не допускаются
Однажды весной перед Пасхой 1943 года из нашего лагеря 14 человек не успели уйти в болото, и каратели всех собрали и погнали. Двух старушек, которые не могли идти, расстреляли, остальных пригнали на берег небольшой речки (из этих людей было шестеро детей), дети плакали, фашисты играли на губной гармошке, расстреливали людей и бросали в реку, чтобы не хоронить. После этого люди их выловили и похоронили на берегу. В это время цвела черемуха, и с тех пор я не переношу запаха черемухи...
Весной 1944-го наши войска гнали фашистов. Где мы жили, ожидались ожесточенные бои. И я не знаю, от кого пришел приказ: детей до 15 лет вывезти на самолетах за линию фронта. Ночами на лесной поляне разводили костры, чтобы самолеты могли приземляться, и нас, детей, увозили за линию фронта.
Брата Гену, ему было 6 лет, увезли первым. Меня, мне уже было 10, в эту же ночь. Привезли нас на прифронтовой аэродром в город Невель. Гена ходил там и вдруг увидел меня, подбежал ко мне, и больше мы с ним не расставались, потому что боялись потеряться. В Невеле нас всех подстригли наголо — и девочек, и мальчиков, и повели в баню всех вместе. Одежду, что на нас была, отправили всю в санобработку или в жарилку, потому что у всех детей было полно вшей.
Когда вышли из бани, вся наша одежда была свалена в кучу, каждый искал свою. Как могли оделись, а потом на поезде нас повезли в Торопец. Там мы были две недели, каждую ночь нас немцы бомбили. Из Торопца повезли дальше в детдом, в 26 км от Вышнего Волочка.
Только посадили в вагоны, как налетели немецкие самолеты и стали бомбить эшелон. Эшелон был военный, и два вагона с детьми. Все из вагонов повыскакивали, и мы с братом тоже. Вокзал был разбит. Мы с братом спрятались между двух стенок и там пережидали, пока самолеты не улетят.
Вдруг дали сигнал, что поезд уходит. Мы с братом выскочили из укрытия, а поезд уже тронулся, мы бежали, нас один солдат на ходу забросил, и брата, и меня, в вагон, и сам запрыгнул. Так мы оказались в детдоме, в котором прожили до августа 1944 года.
Возвращение
Когда Красная Армия освободила территорию, где находились наши родители, мать приехала за нами. Мы поехали обратно в Себежский район.
Пассажирские поезда ходили до Великих Лук, а дальше — только военные эшелоны к фронту. Нам надо было как-то добираться домой. Мы с мамой подошли к военному эшелону. Часовой нас не подпускал, кричал: «Отойдите! Буду стрелять!». А потом один пожилой солдат маме сказал: «Забирайтесь, мамаша, и поехали», а часовому крикнул: «Отойди от них, а то я сам тебя пристрелю!». Так мы поехали домой...
В школу я пошла в 1944 году, когда прогнали фрицев. Многие из нас учились «переростками». Мы с братом пошли вместе в первый класс: ему — семь, мне — одиннадцать. Вообще из моего поколения многие остались неграмотными. Ну а я в 1950 году закончила семь классов. Вся моя учеба. В тот же год пошла работать.
Вместо эпилога
...Вот уже 2015 год! Скоро исполнится 70 лет Великой ПОБЕДЫ. И мне в День скорби и печали — 22 июня — исполнится 82 года. Нам, детям войны, никогда не жилось хорошо. Что может сделать на войне маленький ребенок?!
Дети в таких условиях всегда страдают больше, чем взрослые. Но и теперь нам нет никаких льгот ни в чём. И стыдно нашему государству дожить до того, что буханка хлеба — 600 г — стоит почти 50 рублей, а кг картошки — 30–50 рублей.
Вот и всё, что я хотела написать. Просто наболело на душе!
СЕМЁНОВА Нина Васильевна,
В. Новгород, ул. Рахманинова, 1.
Подготовка текста Сергея ВЕТКИНА
Фото из личного архива автора письма
