В природе с каждым годом их остаётся всё меньше
Ноевыми ковчегами наших дней называют зоопарки. В отличие от ковчега, построенного ветхозаветным Ноем, они не качаются на безбрежных волнах океана.
И в лучших из них большинство тварей давно уже не по паре, а по несколько пар...
Стало общим местом вспоминать, но не грех вспомнить и еще раз, что именно благодаря зоопаркам дожили до наших дней и были возвращены в природу такие звери, как зубр, лошадь Пржевальского или олень Давида, и такие птицы, как калифорнийский кондор, американский белый журавль или маврикийский розовый голубь. Одна из главных функций современного зоопарка — быть звеном в цепи охраны природы. Именно так определил ее английский натуралист и писатель Джералд Даррелл, создатель зоопарка для редких животных на острове Джерси. Он и его коллеги словно в воду глядели.
Многие животные сегодня уже не могут быть сохранены в природе. Роль зоопарков в этом плане выходит на первое место. И это печально, ведь долгое время считалось, что охрана редких видов в заповедниках приоритетна, а зоопарки — так, не более чем сомнительная страховка. Однако сама жизнь показала нам обратное.
Обречённые на истребление?
Вот один из наиболее ярких примеров.
Еще в начале 1960-х годов, всего полвека назад, северные белые носороги были в разы многочисленнее своих сородичей из Южной Африки. Но в ЮАР сумели наладить охрану редчайших толстокожих так, что довольно скоро их популяция выросла до нескольких тысяч зверей в национальных парках и резерватах. Я вовсе не расист и не нахожу приятной систему апартеида, но не могу не признать, что однажды налаженная белым правительством природоохранная система действовала как швейцарские часы. Южных носорогов стало столько, что появилась возможность продавать в специальных охотничьих резерватах лицензии (стоимостью до 120—150 тыс. долларов) на официальную трофейную добычу некоторого количества этих животных.
Тем временем страны региона, где обитали северные белые носороги (Центрально-Африканская Республика, Заир, Уганда и Южный Судан), что называется, «разорвали оковы колониализма». Их коренное население, выгнав «проклятых белых угнетателей», получило фактическую возможность делать всё, что заблагорассудится. И в первую очередь, так как уровень жизни этого самого населения не вырос, там махровым цветом распустилось браконьерство. Да не простое, а поощряемое и вооружаемое зарубежными преступными синдикатами.
В частности, отстрел носорогов активно стимулировался и по сей день стимулируется Китаем и Арабским Востоком. С одной стороны, носорожий рог — ценная составляющая традиционной китайской медицины: якобы порошок из него даже дряхлого старца делает Казановой. Хотя состоит этот рог из того же кератина, что и наши с вами волосы и ногти, старинные рецептуры почему-то советуют толочь именно часть носорога, а не отходы деятельности парикмахерских... С другой стороны, арабские шейхи традиционно носят кинжалы с рукоятями из носорожьего рога и никак иначе. Причем косное сознание даже самого мелкого шейха ну никак не позволяет ему иметь кинжал с рукоятью не то что из пластика или дерева, но и из рога, допустим, оленя.
И снадобья, и кинжалы — продукция престижная, а потому дорогая, дающая торговцам такой огромный навар, что они не жалеют денег на получение новых партий сырья для нее. В результате за полвека северный белый носорог попросту исчез, несмотря на то, что де-юре и де-факто охранялся в заповедниках. Последние природные экземпляры были уничтожены браконьерами в 2008 году в заирском заповеднике Гарамба, несмотря на все меры по их охране. Самый последний самец, 44-летний Ангалифу, умер в зоопарке американского города Сан-Диего 14 декабря 2014 года. Сегодня в мире осталось лишь пять самок, все они доживают свой век в неволе. Пять последних особей — это в 450 раз меньше, чем было в 1960 году...
Вслед за носорогами Гарамбы, в 2011 году официально был признан истреблённым подвид чёрного носорога из Камеруна. В зоопарках представителей этого подвида никто не видел с 1941 года. А в заповедниках по всей Африке идёт настоящая война с браконьерами. Егеря проходят обу-
чение под руководством заокеанских спецназовцев, пленных не берут, стреляют на поражение. Но все меры лишь отсрочивают истребление двурогих гигантов. В одной лишь Южной Африке каждый день убивают минимум двух носорогов, или до восьми сотен ежегодно. Естественный прирост за такой динамикой убыли не поспевает...
Китайская экспансия
«Для диких животных места нет» — так назвал свою книгу профессор Бернгард Гржимек, немецкий зоолог, писатель и неутомимый природоохранный деятель. Назвал, надо сказать, пророчески, ведь книга вышла еще в 1954 году, когда идеи охраны редких видов только-только начинали пробивать дорогу в сознание человечества. Сегодня с этим уже невозможно спорить. И противники зоопарков могут хоть охрипнуть, заезженными пластинками вопя своё неизменное: «Животные должны жить в заповедниках!». Криками ситуацию не исправишь.
Похоже, ее вообще не исправишь ничем, так что зоопарки останутся прибежищем последних исчезающих животных. В первую очередь имею в виду животных крупных, ярких, напрямую преследуемых человеком. При нынешнем техническом оснащении браконьерства наладить их охрану в заповедниках стоит огромных, баснословных денег. Которых в большинстве случаев нет у правительств тех стран, на чьей территории обитают эти животные. А международных фондов, даже самых богатых, на всех исчезающих животных не хватит. В то время как международные программы по сохранению этих животных в зоопарках дают им шанс если не выживать бесконечно, то хотя бы продержаться до тех пор, пока появится возможность вернуть их в природу. Хотя по большому счёту надежда на возвращение весьма призрачна. Международное браконьерство не оставляет ей шансов.
Можно сколько угодно подтасовывать цифры, убеждая россиян и мировое экологическое сообщество в росте численности амурских тигров под неусыпным заботливым оком нашего мудрого правительства. Но с чего бы вдруг этот рост? Места для полосатых больше не становится: лесозаготовки на приватизированных просторах идут по возрастающей. Да и с кормовой базой не лучше, кабанов и оленей выбивают отнюдь не по выдаваемым лицензиям. То же и с дальневосточным леопардом — куда заселять родившихся в неволе, когда и для последних трёх десятков диких зверей жизненного пространства всё меньше? Китайские браконьерские картели руками наших соотечественников, нанятых российскими же бизнес-партнёрами, частым гребешком прочёсывают тайгу Сибири и Дальнего Востока, выгребая всё вплоть до пичуг, змей и лягушек и нагло плюя на Красную книгу...
Их стараниями пустеют не только леса северных и южных соседей, но и джунгли далёкой экваториальной Африки, откуда тоннами, десятками тонн выво-зятся убитые обезьяны, лесные антилопы и более мелкое зверьё для гастрономических и аптекарских целей. Вот-вот пролезут и в Амазонию, если только уже не пролезли...
Разумеется, есть много других факторов, угрожающих существованию редких видов фауны. Фактор беспокойства, распашка земель, загрязнение вод, стихийные бедствия, болезни, наконец. Но глобальная всепроникающая китайская экспансия, спекулирующая где на нищете, где на банальной жадности, на сегодня одна из страшнейших.
Восток — дело тонкое. Восток есть восток. Даже коммунистический. С одной стороны, смертная казнь за убийство панды. С другой — фестивали собачьего мяса, живодёрские массовые заклания дружков и жучек как часть внутреннего туризма. На своей территории действуют амбиции, менталитет и традиции. А уж за пределами Поднебесной дозволено всё. Особенно бизнес, ничего личного.
Новая надежда
Так что же есть зоопарк — кара для животных или надежда на их спасение? Вопрос не праздный. Ведь большое количество людей действительно считает зоопарк ничем иным как жестокой тюрьмой для животных, созданной на потеху толпе, для удовлетворения наших низменных инстинктов, давно изжившим себя злом, не имеющим права на существование.
Радикальный взгляд, не так ли?
Возможно, вы удивитесь, но и я не стану отмахиваться от него. Хотя являюсь апологетом и адептом зоопарков как явления. Явления, безусловно, социального, в общемировом масштабе и с тысячелетними корнями. Явления на стыке науки, культуры, образования, архитектуры, садово-паркового искусства, зоотехники, дизайна, всевозможных технологий и охраны природы.
Лично для меня непреложна одна истина: существуют зоопарки и зоопарки. И прежде чем выносить безапелляционные суждения, нужно отличать одни от других.
В ситуации, когда будущее очень и очень многих наших «меньших» братьев выглядит печально, можно разводить демагогию в духе антизоопаркового лобби: «Пусть они вымрут, зато они вымрут свободными!». А можно пытаться что-то делать. Зоопарки пытаются.
По большому счёту и в прежние-то времена, черпая свои живые экспонаты из природы, они не слишком вредили ей. Сколько их было, тех зоопарков? А теперь, когда их общий счет пошел уже на тысячи, если брать все принимающие посетителей зоологические коллекции, из природы они изымают доли процента по сравнению с тем, сколько уничтожают браконьеры. В среднем сегодняшнем зоопарке более 80% его обитателей родились в неволе, и свобода не то что им не снится, а они уже во многих поколениях не имеют о ней представления. Зоопарк в полной мере их дом родной, а его ликвидация равнозначна для них не избавлению от «тюрьмы», а неизбежной смерти.
Да, скверные зоопарки, которые, к сожалению, до сих пор не перевелись, могут считаться и справедливо считаются тюрьмами. Плодить такие не следует ни в коем случае, но уже существующие надо не закрывать, а искать возможности для их улучшения. Зато лучшие зоопарки, которых с каждым годом всё больше (невзирая на любые экономические кризисы), становятся реальными островами спасения для сотен исчезающих в природе видов. Уже сейчас.
Фото автора
