Ветхий завет. Премудрость Соломона
Глава из книги Геннадия РЯВКИНА «Апостолы и отступники» (Окончание. Начало в «НВ» от 2 ноября)
Москва, 28 июня — 4 июля 1918 года
1
Берзин, казалось, забывший о своем новом подчиненном, внезапно вызвал Блюмкина 4 июля. Как всегда, Ян Карлович был погружен в работу, но все-таки поприветствовал коллегу и протянул узкую бумажку:
— Это гостевой пропуск на заседание съезда Советов. Съезд приступает к работе сегодня. Вы 5 июля пойдете в Большой театр. Будете смотреть и слушать всё, что там произойдет интересного. До трех часов дня. В четыре часа я жду вас здесь. Приходите без доклада.
Блюмкин посмотрел в пропуск — в левом углу красовался штемпель: «Штабъ Московскаго военнаго округа. Комендантъ штаба. «5» апреля 1918 г.». Ниже — жирная круглая печать, по периметру которой шла почти та же надпись, что и на штемпеле, но «штабъ» именовался «революционнымъ». Тем более неуместным выглядел внутри этой надписи двуглавый орёл.
Блюмкин хмыкнул. Берзин тотчас поднял голову от бумаг:
— Что непонятно? Говорите...
— Нет, все понятно, — ответил Блюмкин и зачем-то прочитал вслух: «Пропуск. Дан сей особо уполномоченному агенту В.Ч.К. Блюмкину для входа в Государственный ассоциированный Большой театр 5 июля с.г. и на присутствие в заседании 5-го Съезда Советов Р.С.Ф.Р. Начало заседания — утра 10 часов. Пропуск делегатов и гостей будет открыт с 9 утра».
— Значит, вопросов нет? — спросил Берзин.
— Никак нет!
— Тогда идите. Садитесь в бок, где будет не совсем светло. Не очень близко, но и не далеко...
Зачем нужно ему находиться на съезде, Блюмкин, конечно, не знал и не понимал. Он очень многое не понимал в череде событий, которые явно к чему-то приближались, к некоему пункту назначения, неизвестному и невидимому для Блюмкина. Уяснил он только одно, что нужно всё внимательно слушать и за всем следить, что произойдет.
Уже закрыв за собой дверь кабинета, Блюмкин вспомнил, что не спросил товарища Берзина, то есть — Петериса, можно брать с собой оружие или нет. Но тут же сообразил, коль скоро там будут все руководители правительства и ВЦИКа, с оружием вряд ли пустят даже «уполномоченного агента В.Ч.К.»...
2
Между тем судьба Якова Блюмкина уже была предрешена Дзержинским и Берзином. Уже заместитель железного Феликса, член ВЦИК и ПЛСР Вячеслав Александрович получил указание и выписал мандат:
Всероссийская Чрезвычайная Комиссия уполномачивает ее члена Якова Блюмкина и представителя Революционного Трибунала Николая Андреева войти в переговоры с господином германским послом в Российской Республике по поводу дела, имеющего непосредственное отношение к господину послу.
Председатель Всероссийской Чрезвычайной Комиссии: Ф. Дзержинский.
Секретарь: Ксенофонтов1.
Мандат лег на стол Дзержинскому в 14 часов. Хотя ни Блюмкин, ни Андреев об этом не только не знали, но даже и не подозревали, что им предстоит совершить 6 июля. Сперва всё должно было быть срежиссировано: 5 июля, по данным ВЧК (смешно, но информация поступила через отдел Блюмкина), на съезде Советов в ложе для почетных гостей должен был появиться граф Вильгельм фон Мирбах-Харфф, полномочный посол кайзера Вильгельма II при правительстве Российской Советской Федеративной Социалистической Республики.
Свердлову представили группу людей, которые должны были устроить немецкому дипломату обструкцию во время выступления Троцкого. Троцкий должен был яростно атаковать политику Германии в отношении России. Свердлову поручалась техническая работа — выбрать места, которые займут эти люди, разработать сценарий их возмущения.
Блюмкин не знал, что еще 29 июня его прямой начальник Мартин Лацис, член коллегии ВЧК и начальник отдела ВЧК по борьбе с контрреволюцией (за этим отделом формально числился Блюмкин как уполномоченный секретного отделения), уже подал Дзержинскому записку. Он предлагал отделение расформировать, а «Блюмкина оставить пока без должности до получения объяснений от ЦК левых с.-р.». Объяснений чего?
Оказывается, Лариса Рейснер, жена комиссара Морского генерального штаба Федора Раскольникова, и Осип Мандельштам обратились 28 июня к Дзержинскому с жалобой на Блюмкина, который «второго дня, быв в сильном подпитии в Кафе поэтов, в разговоре с О.М. позволил говорить себе, что жизнь любых людей в его руках: «Подпишу бумажку — через два часа нет человеческой жизни»... Когда О.М., возмущенный, запротестовал, Блюмкин стал ему угрожать, что если он кому-нибудь скажет о нем, он будет мстить всеми силами...».
И невдомек было бы Блюмкину, узнай он об этом всем, что не были у Дзержинского ни Рейснер, ни Мандельштам, а только Раскольников телефонировал председателю ВЧК, что «нечто дикое произошло с нервически расстроенным» стихотворцем (которого Федор Федорович очень сильно не любил за привязанность к Ларисе) и «надо бы, Феликс Эдмундович, принять неотложные меры».
Но самое-то главное, что и Блюмкина в тот день в Кафе поэтов, что располагалось в подвале Дома Севастьянова на углу Тверской и Настасьинского переулка, не было. Потому хотя бы, что кафе закрыли еще в апреле, разрешив булочнику-поэту Николаю Филиппову, который и устроил этот ресторан для богемы, переехать выше по Тверской, в кафе «Домино». За Николая Дмитриевича весьма настойчиво хлопотал перед Дзержинским двоюродный брат — Филиппов Александр Фролович, выполнявший деликатные поручения ВЧК в Финляндии. А двухэтажный Дом Севастьянова поспешно снесли...
3
Но был некто, рекомендовавшийся чекистом Блюмкиным и пытавшийся сперва устроить драку с Василием Каменским, а потом — пугавший Мандельштама револьвером и обещанием расстрелять его дружка Франека Пусловского, который «сидит у нас в ЧК». И происходило это даже не в «Домино», которое поэтам и художникам не приглянулось, а в «Музыкальной табакерке» на Кузнецком мосту, куда перекочевала вся богема и пьянь из Настасьинского. «Табакерку» бывшие завсегдатаи Кафе поэтов именовали по старой памяти. А тот, кто готовил «жалобу Мандельштама», сработал топорно, не перепроверив соответствие названия прозвищу.
Очень сильно удивился бы Яков Блюмкин, если б узнал, что его роль исполнял Саша (Александр Осипович) Рейкис, с которым в Одессе они не однажды разыгрывали товарищей по застолью, представляясь друг другом — таким поразительным было внешнее сходство. Рейкиса специально доставили в Москву из Одессы, чтоб он бесчинствовал среди московской богемы. Причем ВЧК заплатила начальнику особого отдела Штаба Добровольческой армии полковнику Владимиру Владимировичу Крейтеру 40 тысяч золотом, чтобы он содействовал освобождению из темницы деникинской контрразведки Саши Рейкиса2, арестованного по подозрению в причастности к коммунистическому подполью.
Но и записка Лациса, и жалоба Рейснер с Мандельштамом, и решение комиссии ВЧК (не проводившей никакого заседания по Блюмкину) об «оставлении без должности» никуда не вышли из кабинета Дзержинского. Потому что нужны были, «если только всё сорвется». А если — получится, так уже 7 июля Блюмкин должен был быть в Петрограде. А Андреев?
Для него (с Блюмкиным вместе) был заранее заготовлен приговор Ревтрибунала при ВЦИК Советов — без даты (но это — только вопрос времени. Дату приговору найдут — 27 ноября 1918 года) — за участие в «контр-
революционном заговоре ЦК партии левых социалистов-революционеров против Советской власти и революции», согласно которому «Андреев Николай А., член Ревтрибунала при ВЦИК, заключен (заочно) в тюрьму с применением принудительных работ сроком на три года, несмотря на то, что государственный обвинитель Крыленко в этом же заседании предложил Андреева, «совершившего террористический акт, но не принимавшего активного участия в восстании, удалить навсегда из пределов Советской республики»3.
Но как же было его удалить, если в суд Андреев не явился, «от суда скрывшись»? Скрыться он должен был на Украине, примкнув к сорвиголовам батьки Махно, и там непременно погибнуть. Непременно, потому что, получив две пули в затылок вечером 6 июля 1918 года, Андреев ни в коем случае не должен был воскреснуть и вернуться в «пределы Советской республики».
4
Впрочем, все это было впереди, хоть и в непосредственной близости от тех событий, самым активным участником которых было предписано (но не доведено до сведения) стать Якову Блюмкину и Николаю Андрееву. В водоворот этих событий будет негласно втянут и заместитель председателя ВЧК Вячеслав Александрович, который вечером 6 июля потребует у Дзержинского объяснений по поводу произошедшего в Денежном переулке убийства, но тут же будет арестован Лацисом и Берзином. А во втором часу ночи 7 июля Берзин лично его застрелит на заднем дворе Лубянки. А через сутки фамилию уже мертвого Александровича впишут в расстрельный приговор 12 бойцам отряда «восставших левых социал-революционеров» — за попытку арестовать Дзержинского.
Лев Троцкий на съезде Советов 9 июля скажет в память об этом честном человеке: «Мне рассказывали, что он умер мужественно, но здесь дело идет не о личной оценке, а о долге власти, которая хочет существовать. Он должен был понять, что товарищ Председателя Комиссии по борьбе с контрреволюцией не может допускать превращения аппарата Советской власти в орудие восстания против нее».4
Днем раньше в «Известиях ВЦИК» появится заметка под названием «К аресту Александровича», сочиненная в недрах ВЧК: «Один из главных вдохновителей левоэсерского мятежа, бывший товарищ Председателя Чрезвычайной Комиссии по борьбе с контрреволюцией Александрович, пытаясь бежать с Курского вокзала, переоделся, сбрил себе усы и загримировался. Однако этот маскарад не помог Александровичу укрыться от внимания дежуривших на вокзале сотрудников Чрезвычайной комиссии».
Фото m.rufabula.com
_______________________________________
1. Красная книга ВЧК. Гарвардская копия, с. 211
2. Рейкис (Рекис) Александр Осипович (Иосифович) — большевик, участник одесского подполья (1918), в 1921 году — секретарь исполкома горсовета Одессы. Дальнейшая судьба неизвестна. Крейтер Владимир Владимирович (1888—1950) — полковник, с 12 октября 1920 года — генерал-майор Добровольческой армии. Закончил Николаевскую академию Генерального штаба. Эмигрировал в 1921 году в Сербию, затем — в Германию.
3. Архив Генеральной прокуратуры РФ. «Заключение об отказе в реабилитации Андреева Н.А. по уголовному делу «О контрреволюционном заговоре ЦК партии левых социалистов-революционеров против Советской власти и революции». Архив № Н-8, т. 1, л.д. 309.
4. Л.Д. Троцкий. Сочинения. Том 17, ч. 1. «Мятеж» (Доклад на V Всероссийском Съезде Советов Р, С, К и Кр Д. 9 июля 1918 г.). Москва — Ленинград, 1926.
