{thumbimage 150px 1}Зачем царь послал наместником в Новгород именно Пожарского
В конце августа 1628 года князь Дмитрий Пожарский приехал в Новгород. Точной даты его прибытия к новому месту службы история не сохранила, но известно, что царский указ о назначении Пожарского новгородским наместником-воеводой был издан 21 августа.
Политическая ситуация была исключительно сложной.
Формальные преференции, предоставленные царем Михаилом Федоровичем шведам (как, впрочем, и остальным иностранным купцам) для развития торгово-экономических связей изрядно разоренного в период Смуты Новгорода, работали, прямо скажем, не эффективно. Шведские купцы опасались расширять свой бизнес на русском Северо-Западе.
Во-первых, они боялись русских, потерявших большие территории по Столбовскому миру. Во-вторых, боялись своего короля Густава II Адольфа, который как глава государственной протестантской церкви вел весьма жесткую политику в отношении православия. В-третьих, в Европе уже 10 лет шла война, получившая в итоге название Тридцатилетней, и всё говорило за то, что Швеция рано или поздно выйдет на театр военных действий. Что, собственно, и случилось в 1630 году.
Польская угроза
Неизбежность участия в войне диктовалась еще и сильнейшей ненавистью к Речи Посполитой, король которой Сигизмунд претендовал многие годы на шведский престол. Напомним: он его даже получил в 1594 году, но так как с 1587 года он был еще и польским королем, пытался усидеть на двух тронах. Это не удалось, и в 1604 году королем Швеции стал его дядя Карл IX, а после его смерти в 1611 году - Густав Адольф.
Но проблема была не только в притязаниях Сигизмунда на престол. Магистральным направлением его государственной политики было упрочение в Польше католицизма, уничтожение протестантизма и православия. В последнем Швеция и Польша сходились. Однако протестантизм был государственной религией Швеции. И здесь Стокгольм и Варшава были непримиримыми врагами.
«Боязнь польского и вообще католического шпионажа и интриг была в Швеции необычайно сильна и приводила к жестоким процессам по обвинению в государственной измене и к страшной подозрительности. Этому способствовала шведская церковь, проникнутая духом закостенелого правоверия и апокалиптическими настроениями, - пишет шведский историк Ингвар Андерссон в известной монографии «История Швеции» (1943, Стокгольм). - Специальным постановлением католикам было запрещено жить в пределах Швеции; протестанты, отпавшие от своей церкви, высылались из страны. Опасность нападения Польши усиленно раздувалась. «Чего нам ждать от короля Сигизмунда? - заявил на риксдаге в Эребру Густав Адольф. - Он не только сам плох, но и позволяет управлять собой дьявольской партии иезуитов, которые были причиной самой страшной тирании в Испании, Франции и в других государствах»... Сразу после окончания войны с Россией, в 1617-1618 гг., шведское правительство провело несколько подготовительных мероприятий, направленных против Польши».
Эти мероприятия заключались прежде всего в укреплении армии и добрососедских отношений с Россией. Если с армией у Густава Адольфа все было в порядке (по заключению большинства специалистов, в XVII веке шведская армия была сильнейшей в Европе), то с Россией дела шли не так гладко.
И снова обратимся к Андерссону. Он пишет: «Шведские политические деятели прекрасно понимали, что им не избежать участия в европейской войне... В 1628 г. Густав Адольф писал Уксеншерне (своему канцлеру. - Г.Р.): «Дело зашло теперь так далеко, что все те войны, которые ведутся в Европе, смешались в одну»; и далее: «Мы тоже должны скоро подумать о выступлении... Война, которую предстояло вести Швеции, была сопряжена с большим финансовым риском. В течение прошлых лет были испробованы различные методы для финансирования внешнеполитических мероприятий. Король пытался, по обычаю континентальной Европы, отдать право сбора государственных налогов на откуп богатым частным лицам, чтобы казна могла не заниматься требовавшей много времени и сил «реализацией» натуральной подати, а прямо получала наличные деньги взамен масла, гусей и коров». В полной мере это отразилось на Ингерманландии, бывшей российской территории, населенной в основном русскими и карелами, и вызвало нарастающий отток населения на новгородские земли.
Бегут без оглядки
В первые годы (после Столбовского мира, 1617) Москва, не афишируя, приветствовала и негласно поддерживала этот процесс. Но к концу 20-х годов бегство шведских подданных в Россию обрело такие масштабы, что не только шведское, но и российское правительства забеспокоилось. Стокгольм был озабочен тем, что слишком много народу уезжает, Москва - тем, что слишком много приезжает.
Впрочем, осторожность всегда была присуща Михаилу Романову. Еще 15 марта 1620 года он писал новгородскому воеводе Даниле Мезецкому по поводу некоего крестьянина Гордея Иванова, который просил от имени других крестьян Ингерманландии разрешения прийти на нашу сторону, чтоб тому крестьянину Гордюшке отказали, чтоб они ныне на нашу сторону из-за рубежа не ходили, жили там до времени, чтоб тем меж нас и свейским королем мирному посольскому договору и межевальному делу и гдовской отдаче поруха не учинилась. А которые будет крестьяне вперед учнут из-за рубежа выходить в Новгород или присказывать вам, что они хотят выйти на нашу сторону, о том бы нам велеть свой указ учинить. И вы то учинили по-доброму, что Сердобольского погоста крестьянам о выходе в нашу сторону до времени отказали. И как к вам сия наша грамота придет, вы и вперед из зарубежных мест крестьянам, которые вперед учнут из-за рубежа выходить в Новгород или присказывать к вам, что они хотят выйти на нашу сторону, отказывайте. Пусть они из тех мест, покамест наше межевальное дело не минет, и Гдов в нашу сторону не отдадут, из-за рубежа в нашу сторону не выходили, и тем бы меж нас ссоры и нелюбья не делали. И приказывайте им о том тайно. Уточним: это было писано в период, когда шло согласование границ между Швецией и Россией по Столбовскому договору и передачи псковского городка Гдова, захваченного шведами в 1614 году, России.
В июне 1624 года русский царь давал новгородскому наместнику князю Ромодановскому скорректированный наказ о перебежчиках: Русским людям, которые в их (шведской. - Г.Р.) стороне, в отдаточных городах, чернецам, попам и мирским людям, в православной христианской вере утесненье. Божьи церкви строить им нет воли, и многие церкви заперты и запустели, службы в них нет. Попам и чернецам в Новгород к богомольцу нашему, к Новгородскому митрополиту, для благословенья и поставленья ездить не велят и от веры русских людей отводят в свою веру и теснят всякими мерами. А в Ивангородский, в Орешковский, в Ямской и в Копорский уезды привели они немцев из-за моря, деревни у русских людей отняли и отдали немцам, а русских людей выбили вон. Далее Михаил Федорович отмечает, что по договору шведские власти не должны навязывать русским ингерманландцам другую веру, а должны они оставаться в своей вере, как были при прежних государях. Но так как это не соблюдается, люди убегают. Далее царь указывает: Ты, боярин наш, по нашему царскому повеленью, перебежчиков вели сыскивать во всех местах, и где кого сыщут, тех вели высылать к ним за рубеж, а тем людям, у кого сыщут, вели чинить наказанье, чтоб знали наперед. Однако грамоту эту нужно было наместнику читать внимательно, ибо далее говорилось хитрое: Но которые будут люди бегать (из Швеции. - Г.Р.) в Литву и в Лифлянскую землю, а оттуда учнут выходить в Новгородский и Псковский уезды, тебе тех высылать и отдавать не годится, потому что они учнут выходить из Литовские земли, а не от них, а из Литовской земли выходцы и русские люди выходят в нашу землю повольно и назад их не отдают. То есть Ромодановский мог при случае выдавать беглых шведских подданных за выходцев из Речи Посполитой (Литвы) или тем советовать, чтоб говорили, что пришли оттуда. И все! Знать ничего не знаю, а отдать вам, шведам, этих людей не могу. А далее - опять царский трюк: Да однозначно вели во всех местах перебежчиков сыскивать неоплошно и высылать их вели назад с рубежа, кто отколе пришел, не вдруг, чтоб их за то в немцах не казнили. А тем людям, кто их принимал мимо нашего повеленья, вели чинить наказанье жестокое: бить по рубежу (на границе. - Г.Р.) кнутом нещадно, чтоб то в немецких городах отозвалось, что их принимали порубежные люди без нашего повеленья. Понимал царь, что должен был такими показательными порками подтвердить свою верность Столбовскому договору.
Впрочем, мы опять отвлеклись. Но отступления эти вынужденные. Они призваны показать, как крепко был затянут узел российско-шведских отношений ко времени прибытия в Новгород князя Пожарского.
В одной из первых грамот царя новгородскому наместнику Пожарскому содержался наказ: про тех людей, которые приходят от свеев, разведывать горазно, не пошатнулись ли которые из них в вере и не пристали ль к лютерской вере. Речь, правда, шла о паломниках, направлявшихся в Новгород на богомолье. Но, понятно, что в отношении перебежчиков вообще существовали еще более жесткие указания о проверке. В частности, рекомендовалось направлять их на жительство подальше от Новгорода. К примеру, в Вологду, то есть на север, или в глубь России.
Вместо эпилога
Однако работа с перебежчиками была лишь внешней задачей князя. Главная его миссия была более сложна и, уверен, еще более секретна. Он должен был содействовать вступлению Швеции в Тридцатилетнюю войну, обострению ее конфликта с Польшей.
Какую выгоду тогда получала Россия? Прежде всего поляки оказывались связаны военными действиями со шведами и не могли более претендовать на московский трон. Шведы, в свою очередь, воюя с поляками (хотя они начали с отпора пруссакам, которые слишком далеко зашли в Прибалтике), не могли бы уделять столько внимания российским проблемам, сколько того требовалось бы. Иными словами, русский царь хотел стравить двух своих вчерашних врагов, сделать это было поручено князю Дмитрию Пожарскому, которого в Стокгольме знали как человека, симпатизирующего Швеции.
Во-первых, они боялись русских, потерявших большие территории по Столбовскому миру. Во-вторых, боялись своего короля Густава II Адольфа, который как глава государственной протестантской церкви вел весьма жесткую политику в отношении православия. В-третьих, в Европе уже 10 лет шла война, получившая в итоге название Тридцатилетней, и всё говорило за то, что Швеция рано или поздно выйдет на театр военных действий. Что, собственно, и случилось в 1630 году.
Польская угроза
Неизбежность участия в войне диктовалась еще и сильнейшей ненавистью к Речи Посполитой, король которой Сигизмунд претендовал многие годы на шведский престол. Напомним: он его даже получил в 1594 году, но так как с 1587 года он был еще и польским королем, пытался усидеть на двух тронах. Это не удалось, и в 1604 году королем Швеции стал его дядя Карл IX, а после его смерти в 1611 году - Густав Адольф.
Но проблема была не только в притязаниях Сигизмунда на престол. Магистральным направлением его государственной политики было упрочение в Польше католицизма, уничтожение протестантизма и православия. В последнем Швеция и Польша сходились. Однако протестантизм был государственной религией Швеции. И здесь Стокгольм и Варшава были непримиримыми врагами.
«Боязнь польского и вообще католического шпионажа и интриг была в Швеции необычайно сильна и приводила к жестоким процессам по обвинению в государственной измене и к страшной подозрительности. Этому способствовала шведская церковь, проникнутая духом закостенелого правоверия и апокалиптическими настроениями, - пишет шведский историк Ингвар Андерссон в известной монографии «История Швеции» (1943, Стокгольм). - Специальным постановлением католикам было запрещено жить в пределах Швеции; протестанты, отпавшие от своей церкви, высылались из страны. Опасность нападения Польши усиленно раздувалась. «Чего нам ждать от короля Сигизмунда? - заявил на риксдаге в Эребру Густав Адольф. - Он не только сам плох, но и позволяет управлять собой дьявольской партии иезуитов, которые были причиной самой страшной тирании в Испании, Франции и в других государствах»... Сразу после окончания войны с Россией, в 1617-1618 гг., шведское правительство провело несколько подготовительных мероприятий, направленных против Польши».
Эти мероприятия заключались прежде всего в укреплении армии и добрососедских отношений с Россией. Если с армией у Густава Адольфа все было в порядке (по заключению большинства специалистов, в XVII веке шведская армия была сильнейшей в Европе), то с Россией дела шли не так гладко.
И снова обратимся к Андерссону. Он пишет: «Шведские политические деятели прекрасно понимали, что им не избежать участия в европейской войне... В 1628 г. Густав Адольф писал Уксеншерне (своему канцлеру. - Г.Р.): «Дело зашло теперь так далеко, что все те войны, которые ведутся в Европе, смешались в одну»; и далее: «Мы тоже должны скоро подумать о выступлении... Война, которую предстояло вести Швеции, была сопряжена с большим финансовым риском. В течение прошлых лет были испробованы различные методы для финансирования внешнеполитических мероприятий. Король пытался, по обычаю континентальной Европы, отдать право сбора государственных налогов на откуп богатым частным лицам, чтобы казна могла не заниматься требовавшей много времени и сил «реализацией» натуральной подати, а прямо получала наличные деньги взамен масла, гусей и коров». В полной мере это отразилось на Ингерманландии, бывшей российской территории, населенной в основном русскими и карелами, и вызвало нарастающий отток населения на новгородские земли.
Бегут без оглядки
В первые годы (после Столбовского мира, 1617) Москва, не афишируя, приветствовала и негласно поддерживала этот процесс. Но к концу 20-х годов бегство шведских подданных в Россию обрело такие масштабы, что не только шведское, но и российское правительства забеспокоилось. Стокгольм был озабочен тем, что слишком много народу уезжает, Москва - тем, что слишком много приезжает.
Впрочем, осторожность всегда была присуща Михаилу Романову. Еще 15 марта 1620 года он писал новгородскому воеводе Даниле Мезецкому по поводу некоего крестьянина Гордея Иванова, который просил от имени других крестьян Ингерманландии разрешения прийти на нашу сторону, чтоб тому крестьянину Гордюшке отказали, чтоб они ныне на нашу сторону из-за рубежа не ходили, жили там до времени, чтоб тем меж нас и свейским королем мирному посольскому договору и межевальному делу и гдовской отдаче поруха не учинилась. А которые будет крестьяне вперед учнут из-за рубежа выходить в Новгород или присказывать вам, что они хотят выйти на нашу сторону, о том бы нам велеть свой указ учинить. И вы то учинили по-доброму, что Сердобольского погоста крестьянам о выходе в нашу сторону до времени отказали. И как к вам сия наша грамота придет, вы и вперед из зарубежных мест крестьянам, которые вперед учнут из-за рубежа выходить в Новгород или присказывать к вам, что они хотят выйти на нашу сторону, отказывайте. Пусть они из тех мест, покамест наше межевальное дело не минет, и Гдов в нашу сторону не отдадут, из-за рубежа в нашу сторону не выходили, и тем бы меж нас ссоры и нелюбья не делали. И приказывайте им о том тайно. Уточним: это было писано в период, когда шло согласование границ между Швецией и Россией по Столбовскому договору и передачи псковского городка Гдова, захваченного шведами в 1614 году, России.
В июне 1624 года русский царь давал новгородскому наместнику князю Ромодановскому скорректированный наказ о перебежчиках: Русским людям, которые в их (шведской. - Г.Р.) стороне, в отдаточных городах, чернецам, попам и мирским людям, в православной христианской вере утесненье. Божьи церкви строить им нет воли, и многие церкви заперты и запустели, службы в них нет. Попам и чернецам в Новгород к богомольцу нашему, к Новгородскому митрополиту, для благословенья и поставленья ездить не велят и от веры русских людей отводят в свою веру и теснят всякими мерами. А в Ивангородский, в Орешковский, в Ямской и в Копорский уезды привели они немцев из-за моря, деревни у русских людей отняли и отдали немцам, а русских людей выбили вон. Далее Михаил Федорович отмечает, что по договору шведские власти не должны навязывать русским ингерманландцам другую веру, а должны они оставаться в своей вере, как были при прежних государях. Но так как это не соблюдается, люди убегают. Далее царь указывает: Ты, боярин наш, по нашему царскому повеленью, перебежчиков вели сыскивать во всех местах, и где кого сыщут, тех вели высылать к ним за рубеж, а тем людям, у кого сыщут, вели чинить наказанье, чтоб знали наперед. Однако грамоту эту нужно было наместнику читать внимательно, ибо далее говорилось хитрое: Но которые будут люди бегать (из Швеции. - Г.Р.) в Литву и в Лифлянскую землю, а оттуда учнут выходить в Новгородский и Псковский уезды, тебе тех высылать и отдавать не годится, потому что они учнут выходить из Литовские земли, а не от них, а из Литовской земли выходцы и русские люди выходят в нашу землю повольно и назад их не отдают. То есть Ромодановский мог при случае выдавать беглых шведских подданных за выходцев из Речи Посполитой (Литвы) или тем советовать, чтоб говорили, что пришли оттуда. И все! Знать ничего не знаю, а отдать вам, шведам, этих людей не могу. А далее - опять царский трюк: Да однозначно вели во всех местах перебежчиков сыскивать неоплошно и высылать их вели назад с рубежа, кто отколе пришел, не вдруг, чтоб их за то в немцах не казнили. А тем людям, кто их принимал мимо нашего повеленья, вели чинить наказанье жестокое: бить по рубежу (на границе. - Г.Р.) кнутом нещадно, чтоб то в немецких городах отозвалось, что их принимали порубежные люди без нашего повеленья. Понимал царь, что должен был такими показательными порками подтвердить свою верность Столбовскому договору.
Впрочем, мы опять отвлеклись. Но отступления эти вынужденные. Они призваны показать, как крепко был затянут узел российско-шведских отношений ко времени прибытия в Новгород князя Пожарского.
В одной из первых грамот царя новгородскому наместнику Пожарскому содержался наказ: про тех людей, которые приходят от свеев, разведывать горазно, не пошатнулись ли которые из них в вере и не пристали ль к лютерской вере. Речь, правда, шла о паломниках, направлявшихся в Новгород на богомолье. Но, понятно, что в отношении перебежчиков вообще существовали еще более жесткие указания о проверке. В частности, рекомендовалось направлять их на жительство подальше от Новгорода. К примеру, в Вологду, то есть на север, или в глубь России.
Вместо эпилога
Однако работа с перебежчиками была лишь внешней задачей князя. Главная его миссия была более сложна и, уверен, еще более секретна. Он должен был содействовать вступлению Швеции в Тридцатилетнюю войну, обострению ее конфликта с Польшей.
Какую выгоду тогда получала Россия? Прежде всего поляки оказывались связаны военными действиями со шведами и не могли более претендовать на московский трон. Шведы, в свою очередь, воюя с поляками (хотя они начали с отпора пруссакам, которые слишком далеко зашли в Прибалтике), не могли бы уделять столько внимания российским проблемам, сколько того требовалось бы. Иными словами, русский царь хотел стравить двух своих вчерашних врагов, сделать это было поручено князю Дмитрию Пожарскому, которого в Стокгольме знали как человека, симпатизирующего Швеции.
Геннадий РЯВКИН
