А расстоянье — подходящее. 55 лет снимку. Чуть ли не день в день. В мае 1963 года, окончив учебный год, боровичские старшеклассники ходили в поход. Тогда и сфотографировались у памятного знака с надписью, сообщающей о том, что здесь в апреле 1942 года жителями деревни Плав был обнаружен обмороженный летчик — Герой Советского Союза Алексей Петрович Маресьев.

Знак этот, сделанный явно наспех, был прост как доска. Тогда на это смотрели проще. Значит, имели причины.

Борису СЕМЕНОВУ — 15 лет на этой фотографии. О ней ему напомнила публикация «Тропою Маресьева» («НВ», 11 апреля с.г.), в которой рассказывалось о том, как члены «Клуба лидеров» и поисковики прошли маршрутом легендарного летчика.

Борис Дмитриевич им по-доброму позавидовал:

— Был бы я моложе!

Давит, давит груз лет на плечи. А тросточка их немножко расправляет. О ней мы еще вспомним...

Боровичские школьники у памятного знака. Май 1963 года

На крыльях мечты

Он родился в Поле, крещен в Старой Руссе, школу окончил в Боровичах. Был бы новгородцем, может, по-другому сложилась бы жизнь. Хотел же быть авиатором, а стал железнодорожником.

— Да у нас чуть ли не каждый пацан мечтал о полетах! Но меня на мандатной комиссии по зрению срезали, написали «пол-единицы», что было полной ерундой. А что ты сделаешь, если Новгородский район имел приоритет, поскольку там были летные полки?

Крылатые мечты — это, конечно, Гагарин был «виноват». Выше полета не было да и быть не могло. Маресьевский пример — он несколько другой. О высоте духа, мужестве человека, прежде всего.

— Учитель Полина Богданова и наставник Игорь Афанасьев решили этот урок нам преподать, — вспоминает Борис Семенов. — К тому времени у нас уже был опыт: например, в Кончанско-Суворовское ходили. Но на этот раз было потруднее, в чем-то и порискованнее.

Борис Дмитриевич имеет в виду эпизод на стройке. Речь о таком грандиозном объекте, как шахта для ракеты. Попали на «точку» уже на подходе к Плаву. Говорит, в жизни такого скопления трудового народа не видел. Строители были из Средней Азии. Молва про них ходила разная. Опасаясь за детей, Афанасьев разыскал среди работяг главного и о чем-то с ним быстро переговорил на узбекском. Игорь Галактионович в свое время редактировал газету «Советский Узбекистан», но, угодив в жернова репрессий, оказался в боровичских лагерях. Освободившись, так и остался в здешних краях. «Главный узбек» гарантировал Афанасьеву полную безопасность.

В Плаве остановились в доме у Алексея Иванова — того самого, кто в 1942-м нашел летчика Маресьева.

— Сели к столу, хозяин нас чаем угостил и, конечно, рассказал, как дело было, — продолжает Борис Дмитриевич. — Да, в ту пору была у нас роскошь общения с живыми свидетелями истории. Никогда не забуду, как мы, школьники, встречались в Валдае с Яковом Федотовичем Павловым — легендарным сержантом Павловым из Сталинграда. Так вот Иванов объяснил, как найти памятный знак (это было просто, он стоял у дороги на деревню Рабежа), рассказал, где упал самолет, и про «Маресьевскую просеку», которая была прорублена, чтобы транспортировать самолет. По-моему, эту просеку по сей день так называют.

Вот те раз! А ведь по прошествии нескольких десятилетий поисковики пытались найти обломки самолета. Пока не поняли, изучив архивные данные, что машины в лесу у Лютицкого болота нет и быть не может.

Прощаясь с ребятами, Алексей Иванов пошутил, мол, если очень повезет, болт с гайкой вы еще найдете.

— И мы пытались, — улыбается Борис Дмитриевич.

Был лесной костер. Дымился закоптелый чайник. Не спеша отхлебывая чай — дома он не бывает таким вкусным, — ребята слушали Игоря Галактионовича. А он читал им отрывки из «Повести о настоящем человеке» Бориса Полевого.

Так было надо

— Смотрите, — Борис Дмитриевич вновь предлагает мне взглянуть на походный снимок. — Вот Игорь Никонов, он поступил в Академию имени Можайского, ту самую, куда я не попал. Вот Гена, мой однофамилец, он на космодроме служил. Вот Саша Нюнин — ну, он у нас самый крутой оказался. Вертолетчик. Герой Венгерской республики, между прочим. В 1972 году был сильнейший паводок — с рекой Тисой нередко так бывает. Так Саша две недели не вылезал из машины, спасал людей. Потом и в Афгане отличился. Вообще, много кто из наших пацанов стал военным. Слава Болышев, наш фотограф, закончил Череповецкое училище радиоэлектроники. Саша Трофимов и Сережа Ивков — Даугавпилсское училище ПВО. Паше Усенко не повезло. Просто фатально. Дважды поступал в Военно-медицинскую академию, его зачисляли, а потом... отчисляли. То товарищу с Кубы требовалось место, то из Сомали.

Спохватывается:

— Что я про девчат ни слова не сказал? Они у нас тоже были боевые. Дочь Героя Советского Союза Лариса Горина, Тамара Гусева, Таня Матвеева, Оля Вайно...

Кемска волост и Китай

Не попав после школы в летчики, Борис Семенов все же заложил еще один вираж: знакомый студент подсказал факультет, откуда, бывает, выходят разведчики.

— Не везет так не везет. Приехал в Москву, забыв дома приписное свидетельство. В конце концов поступил в Ленинградский институт инженеров железнодорожного транспорта. И прошел боевой путь до заместителя начальника службы движения Октябрьской железной дороги.

Карьера у него — мобильная. Бологое (после распределения), Прибалтика, но по большей части — Новгород.

— Знаете, как железнодорожники нас тут называют? Китайская станция! Мол, едешь передом, а приезжаешь задом. Но я скажу вам, знаю в России места повеселее. Про Кемь слышали?

— Кемска волост?

— Я, я — Кемска волост! Нас, группу лучших студентов, перед окончанием института туда отправили. Сильный стройотряд подобрался — на всю Карелию гремели. Но началось с того, что в первый же день в этой Кеми одному нашему товарищу здорово подрихтовали лицо. Я тогда — в Петроградский райком комсомола. Секретарем там была Валентина Матвиенко. Да-да, та самая Валентина Ивановна. Попросил направить к нам в Карелию трудновоспитуемых — возьмем шефство. «Сколько? — спросила она. — Двоих? Троих?» — «Всех!». Эти ребятки неплохо влились в коллектив, неплохо заработали. А в свободное время в Кеми навели, как говорится, тишину.

Насчёт дров

— Батя мой, Дмитрий Николаевич, участвовал в битве под Сталинградом, до Берлина дошел. Командовал батареей «катюш». После войны работал на руководящих должностях: промкомбинат возглавлял, колхоз. Когда он на пенсии уже был, я твердо знал: если пришло письмо, а почерк отцовский, значит, будет звать пилить дрова. Он ни с кем больше в семье не мог их пилить, только со мной. Как-то, одолев машину-другую этих дров и сев во дворике за пивком, завели мы разговор о войне. Точнее, это я батю туда завел. «Не могу понять, — говорил я. — По-нормальному просто пройти километров тридцать в день и то тяжело, как же вы в 1941-м по пятьдесят драпали?». Он рассердился: «Знаешь что, умник!.. Да иди ты!..». Такой же злой был, когда в Великих Луках, которые он освобождал, памятник поставили эстонскому корпусу. «Нашли кому!». Но дрова мы с ним еще долго пилили. Недавно, в марте, умерла Лидия Владимировна Семенова, последний участник Великой Отечественной в нашей семье. Хлебопеком была в стрелковой дивизии.

И я смогу

Я спросил у него, а как все-таки тот «маресьевский» поход — помог в жизни?

— Вот у меня тросточка, а были костыли. И даже инвалидная коляска дожидалась меня на балконе. Я к чему это? Болезнь у меня, можно сказать, профессиональная — в молодости серьезно спортом занимался, особенно хоккеем. Меня даже Виктор Тихонов звал к себе в Ригу из ленинградского «Динамо». С условием, что я брошу институт. Променять вуз на клюшку? В общем, когда доконали меня под старость болячки, я все-таки нашел в себе силы бороться. Он без ног летал, а я с ногами — и не встану?! Так что спасибо Алексею Петровичу, мы еще повоюем.

Фото Владимира МАЛЫГИНА и из архива Бориса Семёнова