Дипломатия канонерок

16 марта 1571 года по приказу Ивана Грозного с Ревеля была снята более чем 200-дневная осада. Город, назначенный царем стать столицей марионеточной Голштинии, остался непокоренным. Магнус, отвечавший за его взятие, крепко перетрусил и бежал сперва в Обер-Пален, где находилась временная столица Ливонского королевства под русским протекторатом, а затем еще дальше — на остров Эзель, которым владел по завещанию отца.

Однако Иван Грозный не собирался ставить крест на проекте, в который было вложено так много сил и средств. Герцог Магнус не был наказан. Его на некоторое время оставили в покое, но вдруг русский царь снова вспоминает о нем. Герцогу сообщают на Эзель (кстати, это нынешний Сааремаа в Эстонии), что Иван Грозный желает его видеть. Магнус послушно явился в Москву.
Надо сказать, что 32-летний датчанин, скорее всего, пережил в эти недели очень непростой период. Ведь его невеста, старшая дочь князя Владимира Старицкого Евфимия, с которой Магнус был помолвлен по указу русского царя еще 10 июня 1570 года, умерла буквально через пять месяцев (20 ноября). Это могло означать, что теперь, после ревельской неудачи, придется возвращать приданое и в лучшем случае убираться восвояси.

И тут Иван Грозный предлагает Магнусу «замену» — жениться на второй дочери князя Старицкого, Марии. Правда, ей всего 13 лет. Рановато. Однако на возраст невесты закрыли глаза. Вместо этого царь полностью простил своего вассала. Магнус и Мария были спешно помолвлены и вскоре отправились в Новгород. Здесь 12 апреля 1572 года состоялась их свадьба. Причем этому не помешал не только возраст невесты, но и то обстоятельство, что Магнус был католиком, а Мария — православная. Иван Грозный велел венчать княгиню по христианскому обычаю, а жениха — согласно его вере. И сирота формально стала датской герцогиней и королевой Ливонии.
Знакомый нам мемуарист англичанин Джером Горсей так описывал свадьбу: Русский царь выдал свою племянницу Елену (речь идет, конечно, о Марии, которая после свадьбы получила второе имя Лиона-Елена. — Г.Р.) за герцога Магнуса, дав в приданое за нее те города, крепости и владения в Ливонии, которые интересовали Магнуса. Установив его власть там, царь титуловал королем Магнусом, а также дал ему сотню богато украшенных добрых лошадей, 200 тысяч рублей, что составляет 600 тысяч талеров деньгами; золотые и серебряные сосуды, утварь, драгоценные камни и украшения. Царь также богато наградил и жаловал тех, кто его сопровождал, и его слуг, послал с ним много бояр и знатных дам в сопровождении двух тысяч конных, которым было приказано помочь королю и королеве утвердиться в своих владениях в их главном городе Дерпте в Ливонии.
Нужно оговориться, что список приданого хотя и выглядит солидно, но в основном состоит из тех территорий, которые герцогу еще только предстояло завоевать. Реально же он получил от царя небольшой городок Каркус (Каркси-Нуя, форт в Южной Эстонии) и несколько сундуков с одеждой для невесты. По некоторым данным царь обещал молодым пять бочек золота. Если так, то разочарование Магнуса было чрезмерным. И вполне вероятно, что дошедшие до Ивана Грозного в скором времени слухи, что поляки активно склоняют Магнуса к измене, имели под собой веское основание.
Грозный потребовал от Магнуса объяснений, а затем клятву верности и 40 тысяч венгерских гульденов залога. Зачем ему был так нужен этот худородный датский князек? Думается, только для того, чтобы через него и Марию Старицкую пробраться в европейские королевские дома. Ведь, что ни говори, а Старицкая была из рода Мономахичей.
Уходя в сторону от нашего рассказа, отмечу, ничего хорошего из этой интриги у царя не получилось. Во-первых, в 1579 году терзаемый страхом Магнус все-таки заключил договор с польским королем Баторием. Во-вторых, после смерти Грозного в 1584 году выяснилось, что прямыми наследниками престола становились вдовая царица Мария Нагая и царевич Дмитрий, а если с ними что-то случится, то княгиня Мария Старицкая.
Борис Годунов, устранявший наследников престола российского, поручил Джерому Горсею уговорить овдовевшую к тому времени Марию вернуться в Россию. Это было не очень сложно, поскольку Магнус оставил ее с дочерью Евдокией практически без средств к существованию. Королева Ливонии жила в Риге на мизерную пенсию, выдаваемую из казны. Причем по приказу кардинала Радзивилла выехать из Риги она не могла и к ней никого не пускали.
Горсей устроил ей побег в 1586 году. Мария Старицкая вернулась в Москву, где ее встретили с подобающими почестями, вернули земельные угодья, дали охрану и слуг. А через полтора года спровадили в Богородицкий монастырь. Она была пострижена в инокини под именем Марфы и прожила там до 1614 года.

Зачем потребовался Ивану Грозному Магнус в 1572 году? По всей видимости, русский царь понял, что ресурсов для победоносной войны в Ливонии ему не хватает. Поэтому он перешел к борьбе дипломатической и перенес политический центр тяжести из Москвы в Новгород. Симптоматично, что вслед за новгородской свадьбой Магнуса сам Иван Грозный 28 октября 1572 года женится на Марфе Собакиной, дочери новгородского боярина Богдана Собакина. А 4 ноября того же года царевич Иван играет в Новгороде же свадьбу с местной боярыней Евдокией Сабуровой.
Здесь хочется вспомнить о двух любопытных нюансах. Первое. Евдокия Сабурова была участницей смотрин невест, которые Иван Грозный проводил, выбирая себе третью жену. Но выбрал Собакину, а Сабурова досталась сыну. Второе. Евдокия была из того же рода, что и жена Василия III Соломония, то есть из царского рода. Однако это не спасло ее от скорого пострига в монахини. Официальная причина — отсутствие детей.
Играя свадьбы, царь не забывал и о политике. Он вступил в переговоры, а точнее — в объяснения со шведским королем Юханом по поводу трехлетней давности происшествия с его женой Екатериной, которую Грозный вдруг затребовал тогда к себе в Москву в качестве заложницы (а может быть, и наложницы? Ведь когда-то он сам к ней сватался, но был отвергнут).
Переговоры шли в присущей Грозному наступательной манере, которая запечатлена в Первом послании шведскому королю Юхану III от 11 августа 1572 года: Мы надеялись, что ты и Шведская земля уже осознали свою глупость. Поэтому мы и оказали милость твоим послам (речь идет о посольстве Пауля Юстена, которое было освобождено из муромского заточения в начале 1572 года, см. ниже. — Г.Р.), отпустив их домой. Мы дали тебе наставление, как тебе бить челом, и назначили срок — Троицын день. Мы же обещали быть к этому времени в своей вотчине, в Великом Новгороде, и выслушать твое челобитье от твоих послов.
К указанному тебе сроку, в Троицын день, наше величество прибыло в нашу вотчину, в Великий Новгород, со своими думными людьми. Но ты словно обезумел, и по восьмой день августа от тебя никакого ответа нет. А мы до сих пор ожидали от тебя ответа, милостиво и кротко пребывая здесь со всей своей царской роскошью и со всей своей думой, с ближними людьми и без рати, но до сих пор про твоих послов слуху нет, прибудут они или нет. А выборгский твой приказчик Андрус Нилишев писал к ореховскому наместнику князю Григорию Путятину, будто наше высокое величество само просило мира у ваших послов.
Нет нужды много писать об этом: этой зимой ты сам увидишь, как мы просим мира, — то будет уже не то, что было прошлой зимой! Не надеешься ли ты, что Шведская земля может по-прежнему плутовать, как делал твой отец Густав, нападавший вопреки перемирию на Орешек? Как тогда досталось Шведской земле! А как брат твой Эрик обманом хотел нам дать жену твою Катерину, а его свергли с престола и тебя посадили! А потом осенью нам говорили, что ты умер, а весной сказали, что тебя согнали с государства брат твой Карл да зять твой герцог Магнус... И тут-то ваше плутовство и обнаруживается: оборачиваетесь, как гад, разными видами. И раз уж год прошел, а ты бить челом не прислал, а земли своей и людей тебе не жаль (богат и надеешься на деньги!), то мы тогда много писать не хотим: возложили упование на Бога. А как крымскому хану без нас от наших воевод досталось, о том спросив, узнаешь!

После этого русский царь продемонстрировал шведам намерения выступить на них с войском, когда те запросили причины царского гнева, Грозный заявил, дескать, ему надоели претензии по поводу королевы Екатерины и отсутствие извинений за давнее происшествие с русскими послами в Стокгольме, когда их избили и ограбили во время свержения короля Эрика.
Произошло это таким образом, — описывает Иван Грозный обстоятельства торга вокруг Екатерины во Втором послании шведскому королю Юхану III (1573), — прежде всего, вскоре после твоей свадьбы стало известно, что твой брат Эрик подверг тебя заточению, а после этого стало известно, что ты скончался. И мы, прождав года с полтора, послали к твоему брату, королю Эрику, гонца своего Третьяка Андреевича Пушечникова узнать, жив ты или нет, и если тебя нет в живых и детей у тебя также нет, то чтобы брат твой Эрик прислал к нам, желая наших милостей, сестру брата нашего короля польского и великого князя литовского Сигизмунда-Августа Катерину, а мы его за то пожалуем — освободим от сношений с наместниками нашей вотчины, Великого Новгорода, и начнем с ним сноситься сами. А просили мы Катерину, сестру брата своего, для того только, чтобы, взяв ее, отдать своему и ее брату Сигизмунду-Августу, божьей милостью королю польскому и великому князю литовскому, а у него взять за сестру его Катерину свою вотчину, Ливонскую землю, без кровопролития, а не по той причине, которую измыслили выдумщики ради обмана. В этом деле нет никаких причин, кроме тех, о которых мы писали выше.
Если бы мы знали, что ты жив, могли ли бы мы просить твою жену? И посланника нашего Третьяка, заведя в пустынные места, уморили насильственной смертью, а к нам прислал твой брат своего посланника Ивана Лаврентьева (так по-русски назван шведский дипломат Ганс Ларссон. — Г.Р.) с уверением, что наш гонец Третьяк умер случайно и чтобы мы известили, что именно мы хотели передать Эрику через Третьяка. И мы Ивану Лаврентьеву велели сказать о нашей милости твоему брату: если он пришлет сестру короля польского Катерину, то мы его пожалуем — освободим от сношений с наместниками (новгородскими. — Г.Р.). После этого твой брат Эрик послал к нам своих послов, князя Нильса с товарищами, и они посулили отдать нам сестру польского короля Катерину, а мы пожаловали твоего брата Эрика, освободили его от сношений с наместниками, дали присягу и послали своих послов. Наши полномочные послы жили у вас года с полтора. А про тебя слуху никакого не было — жив ты или нет, и у Нильса с товарищами не могли они ничего про тебя выпытать, поэтому-то о тебе и не чаяли, поэтому-то и была высказана такая просьба. Когда же ты пришел к власти, ты беспричинно предал наших послов грабежу, бесчестью и сраму из-за лживого послания твоего брата и всех шведских людей.
В дополнение приведу фрагмент письма Ивана Грозного дипломатам Пауля Юстена, которые в сентябре 1569 года прибыли в Новгород, чтобы объясниться с царем по «делу Катерины», но не были приняты, а отправлены в двухлетнюю ссылку в Муром. В начале 1572 года, начиная дипломатическую игру Иван грозный счел необходимым сказать шведским посланникам то, что только через год (!) скажет их королю: Не мы отправляли своих послов в Швецию за сестрой польского короля госпожой Катериной, нас привели к этому те обещания и письма, которые мы получали от послов. Они рассказывали, что герцог Юхан умер, не оставив ни детей, ни наследников. Поэтому мы просили отдать нам его вдову. Поверив лживым рассказам, мы отправили в Швецию послов, которые вернулись оттуда, испытав оскорбления и несправедливость, словно за тяжкий грех, а ваш король даже не стал говорить с ними, кормили же их, словно каторжников. Чтобы отомстить, мы разрешили плохо обращаться с вами и отнять ваши вещи. 19 января 1572 года посольство Юстена выехало из Новгорода на родину.

«Отступление от Ревеля не остановило энергии Грозного. В 1571 г., тотчас же за нашествием Девлет-Гирея, мы его опять видим в Новгороде, полкам приказано собираться в Орешке у Ладожского озера и у Дерпта, чтобы вести войну со шведами в Финляндии и Эстонии», — пишет Роберт Виппер в книге «Иван Грозный». Так-то оно так. Однако «шведский посол на сейме выдвинул сразу самый острый вопрос внешней политики — вопрос о войне против Москвы за Ливонию. Он предлагал бороться общими силами: пусть поляки отдадут шведам свою часть Ливонии, шведы откажутся от денежных сумм, которые они ссудили Польше. Из Ливонии может быть составлено особое владение, в котором править будет шведский королевич Сигизмунд, по матери потомок Ягеллонов... Московиты будут изгнаны из Ливонии. Нарвская торговля, столь вредная для Польши и выгодная для Москвы, прекратится».
Куда ни кинь — всюду деньги, бизнес! Всему причиной они.