{thumbimage 150px 1}Вопрос о статусе «новгородской измены», на первый взгляд, может казаться несущественным. Так ли уж важно — имел место заговор против царя или сговор с целью занять наиболее безопасную позицию в период крупного военного конфликта? Ведь всё закончилось резнёй. Но, оказывается, Иван Грозный различал нюансы.
Безусловное указание на существование политического заговора дает нам статейный список Посольского приказа из сыскного изменного дела 1570 года на новгородского архиепископа Пимена и на новгородских дьяков, на подьячих, на гостей (то есть купцов, торговавших с иностранцами. — Г.Р.), на владычных приказных, на детей боярских и на подьячих, как они ссылались к Москве с боярами Алексеем Басмановым и с сыном его Федором, с казначеем Никитой Фуниковым, с печатником Иваном Михайловичем Висковатым, с Семеном Яковлевым, с дьяком Василием Степановым, с Андреем Васильевым, с князем Афанасием Вяземским о сдаче Великого Новгорода и Пскова, что архиепископ Пимен хотел с ними Новгород и Псков отдать литовскому королю. Это, повторюсь, единственное документальное свидетельство по новгородскому делу. Но в нем ничего, кроме названия, нет.
Зато Георгий Вернадский в «Московском царстве» обращает внимание вот на что: «По результатам секретного расследования царь лично решал, кого из обвиняемых казнить или наказать иным образом, а кого простить. Имя архиепископа Пимена было упомянуто в последней категории. Факт прощения предполагаемого главы заговора демонстрирует шаткость обвинений и относительно других подозреваемых».
…И другие лица
Широкое представительство дьяков, подьячих и купцов (гостей) должно наводить на мысль о важности экономической составляющей в заговоре. Присутствие в списке Висковатого, Басмановых и Вяземского, если принять версию о намерениях новгородцев получить от польского короля гарантии безопасной торговли на рискованных территориях, наводит на мысль, что сделать это они надеялись, подключив влиятельных политиков. И, судя по всему, получили деятельную поддержку Висковатого (Именно он написал королю Польскому, обещая ему предать крепость Новгородскую и Псковскую, утверждает Альберт Шлихтинг в «Кратком сказании о характере и жестоком правлении московского тирана»), который за инициативу поплатился головой.
О причастности к заговору Басмановых и Вяземского существуют две не равно популярные версии. Первая — эти трое обнаружили себя, отговаривая царя от похода на Новгород (Басмановы) и пытаясь предупредить Пимена о походе (Вяземский). Вторая — улики против них появились, когда в Новгороде начались допросы подозреваемых.
Ни та, ни другая версии документального подтверждения не находят. Предположу, по той причине, что участие первых лиц опричнины было номинальным: они (Басмановы, Вяземский, Висковатый) обеспечивали новгородцам, скорее всего, легитимность в переговорах с поляками. Дескать, Москва в курсе того, что делает Новгород, но царь не хотел бы это афишировать.
И делали это не из идейных соображений, а за мзду. Об этом заставляет задуматься глубокий покров тайны вокруг дальнейшей судьбы этой троицы. Начнем с Басмановых.
Дважды убитый
Современник событий Генрих Штаден (от него все и пошло) об их гибели сообщает косвенно: Алексей и его сын, с которым великий князь предавался разврату, были убиты. О контексте известия ниже, пока же существенно, что — по приказу царя. Ведь из Боярской книги (перечень придворных чинов, их перемещений по службе, жалованья и т.д.) Алексей Басманов «выбыл» в 1569 году, а Федор — в 1571-м.
Кстати, с Басмановыми эти жертвы идентифицируются, ибо с подачи другого иностранного «летописца», Шлихтинга, бытует, что тиран злоупотреблял любовью Федора, сына Басмана. Строго говоря, не доказательство, что в первом фрагменте речь идет о тех же людях, что и во втором. Но вполне вероятно.
Идем дальше. Вернадский утверждает: «Алексей Басманов был казнен еще до разбоя в Новгороде, поскольку противостоял этому предприятию. Федор Басманов (любовник Ивана IV), очевидно, не был казнен, но умер в 1570 или 1571 гг.». Скрынников в «Иване Грозном» просто перечисляет все ему известное: «Алексей Басманов был обезглавлен вместе с младшим сыном Петром. Его старший сын Федор сохранил жизнь страшной ценой. Он зарезал отца (обезглавленного? — Г.Р.), чтобы доказать преданность царю. Преступление не спасло опричного фаворита. Его отправили в изгнание на Белоозеро, где он и умер».
Откуда взялся Петр Басманов? Это очень просто. В «Синодике опальных» есть запись о состоявшихся 16 августа 1570 года казнях в опричнине Алексея, (сына его) Петра (Басмановы). Скобки в данной цитате не случайны: в них помещены неразборчивые слова. Делопроизводство в то время оставляло желать лучшего, единого формата не было. Поэтому запись можно прочитать и так, что казнили не Алексея и Петра, а только — Петра, сына Алексея. Но! Можно и наоборот: казнен Алексей, сын Петра. И это уж точно не Алексей Басманов, сын Данилы. Кем был в опричнине этот Петр, вообще неизвестно. Нигде ни до, ни после 16 августа о нем упоминаний в летописях и грамотах нет.
Что же касается «второй казни» Алексея Басманова (ведь по Скрынникову получается, что его убили два раза), о ней первым в виде сплетни сказал Курбский в «Истории о великом князе Московском»: Федор Басманов, своей рукой зарезал отца своего Алексея, преславного льстеца, а на деле маньяка и погубителя как самого себя, так и Святорусской земли.
Кстати, за что так упорно убивали главу опричной думы Алексея Даниловича Басманова, историк Руслан Скрынников внятно тоже не говорит: «Руководство опричниной осуществлял старомосковский боярский род Плещеевых, представленный главой опричной думы боярином Алексеем Басмановым и его сыном Федором. На них-то и обрушились репрессии. Грозный отстранил Басманова от участия в расследовании новгородской измены. В конце новгородского похода опричники, как следует из Синодика, казнили двух слуг Басманова. Еще четверо слуг боярина были убиты 25 июля». Ну и что? В синодике сказано, наример, о казни Нечая, конюха Малютина, но это ведь не значит, что и Малюта Скуратов был казнен. Далее у Скрынникова идет выше приведенная цитата о записи про «Алексея, сына его Петра». И ни слова о сочувствии Басманова новгородцам. Тем более — о связях с Пименом или кем-либо еще.
Даже Николай Карамзин смущенно обходит «басманную» тему: после новгородской расправы «миновало около пяти месяцев, но не в бездействии: производилось важное следствие; собирали доносы, улики; искали в Москве тайных единомышленников Пименовых, которые еще укрывались от мести Государевой, сидели в главных приказах, даже в совете Царском, даже пользовались особенною милостию, доверенностию Иоанна… Были взяты под стражу к общему удивлению и первые любимцы Иоанновы: Вельможа Алексей Басманов, Воевода мужественный, но бесстыдный угодник тиранства — сын его, Крайчий Феодор, прекрасный лицом, гнусный душою, без коего Иоанн не мог ни веселиться на пирах, ни свирепствовать в убийствах».
Конечно, мы можем продолжать цитировать разных авторов. Но при этом существует высокая вероятность попадания в замкнутый круг, так как разные авторы ссылаются друг на друга. А первоисточник уже назван (статейная опись). И больше ничего нет. И прав Борис Флоря («Иван Грозный»): «Как и во многих других случаях, хотелось бы знать гораздо больше об этом важном моменте в биографии царя и в истории опричного режима. В действительности, кроме упоминания в записи о новгородском следственном деле, нам не известно ничего о причинах опалы, постигшей Алексея Басманова и его сына. Несколько больше мы знаем о причинах опалы Афанасия Вяземского». Что ж, попытаемся проникнуться оптимизмом историка.
Взятки не гладки
Уточним, князь Афанасий Вяземский вместе с Алексеем Басмановым стоял у истоков опричнины: вдвоем они набирали по приказу царя первую тысячу кромешников. Да и впоследствии Вяземский был на первых ролях — уже в 1566 году являлся царским окольничим и оружничим и наместником Вологды.
Все якобы оборвалось для него в одночасье из-за того, что, по словам, Руслана Скрынникова («Третий Рим»), «Вяземский пытался предупредить Пимена о грозящей ему опасности. Его «измена», видимо, раскрылась после возвращения Грозного в Слободу». Действительно, раскрылась. Об этом написал в свое время Альберт Шлихтинг: При дворе тирана был один знатный князь Афанасий Вяземский, который был ближайшим советником тирана. Этот Афанасий, будучи человеком большого влияния и очень любимым тираном, рекомендовал ему некоего Григория, по прозвищу Ловчик, и добился того, что тот вошел в милость к государю. Этот Ловчик, забыв о благодеяниях, ложно обвинил Афанасия перед тираном, якобы тот выдавал вверенные ему тайны и открыл принятое решение о разрушении Новгорода. Именно, об этом разрушении тиран не поведал никому, кроме вышеупомянутого князя.
Итак, современник тех событий Штаден знал, что донос на Вяземского был ложный. То есть Вяземский тайну новгородского похода Пимену не открывал. Или открыл? И что, неужели князь думал, что Пимен, которого еще в 1552 году, когда заступал на новгородскую кафедру, называли «старцем», бросится в бега? Несерьезно.
О чем же он мог предупреждать Пимена? Лишь о том, что царь не одобряет переговоры с Сигизмундом. А почему Пимен ничего не предпринял после предупреждения, а 8 января 1570 года спокойно вышел царю навстречу? Владыка не видел за собой большой вины и хотел объяснить мотивы, толкнувшие его к переговорам.
Иначе в чем дело? Давайте вновь обратимся к Шлихтингу, который пишет: Все же тиран поверил ложному обвинению и приказал своим телохранителям убить путем засады всех рабов (слуг. — Г.Р.) князя. Отмечу, это происходило в Пскове, куда Грозный прибыл в феврале 1570 года. Когда Вяземский заметил гибель слуг, царь сказал ему: «Ты видишь, что все твои враги составили заговор на твою погибель. Но если ты благоразумен, то беги в Москву и жди там моего прихода». Тот, мало доверяя тирану, пустился в путь к Москве и, опасаясь какой-либо засады, губил всех встречных. Спустя немного времени вернулся в Москву тиран и приказал отвести князя Афанасия на место, где обычно бьют должников, и бить его палками, вымогая от него ежедневно 1000 или 500, или 300 серебряников. И во время этого непрерывного избиения тело его начало вздуваться желваками. Не имея более чего дать алчному тирану, несчастный со страху начал клеветать на всех наиболее богатых граждан, вымышляя, что те ему должны определенные суммы денег. Несчастные граждане принуждаются платить недолжные долги. Но и тот несчастный до сих пор подвергается непрерывному избиению.
Довольно сумбурный рассказ. Но о чем? Не о новгородских сообщниках, имена которых нужны Грозному. Нет, царь требует от Вяземского вернуть некие долги. Может быть, взятки, что он получил от новгородцев за протекцию? Вполне логично.
Однако, сопоставив Шлихтинга со Штаденом, получим дополнительную информацию. У Штадена читаем: Опричники не могли насытиться добром и деньгами земских. Они брали у кого-нибудь из земских в долг 1000 рублей, а земским отдавали только сотню, но записывали всю тысячу. Жалобы вместе с расписками и судными списками клались под сукно, ведь опричные присягали, что они не будут дружить с земскими и не будут иметь никаких дел. Великий князь, узнав, приказал собрать все жалобы. И если опричные говорили: «На тысячу», и на эту сумму была дана расписка, а земские получили не все полностью, то опричники должны были выплатить земским дополнительно. Это решение пришлось не по вкусу опричникам. Тогда великий князь принялся расправляться с начальными людьми из опричнины. Князь Афанасий Вяземский умер в посаде Городецком в железных оковах. Алексей и его сын, с которым великий князь предавался разврату, были убиты. Вот он — контекст расправы с Басмановыми, совсем не новгородский!
Вместо эпилога
Иными словами, Басмановы и Вяземский были заурядными взяточниками. Новгородцы, видимо, тоже решали свои проблемы (в том числе и польские) через взятки. Наказание пришло, когда зимой 1570 года вскрылись масштабы мздоимства. Но казнить опричных лидеров публично было невозможно. И они тихо исчезли с политического горизонта.
Если не считать доказанным, что в «Синодике опальных» казненные Алексей и сын его Петр — это Басмановы, то странная получается вещь. Про князя Афанасия Вяземского в Синодике тоже упоминания нет.
Все трое опричных деятеля исчезли без лишнего шума. Так было нужно для страны и царя. А к новгородскому делу их «подшили», потому что лучше им умереть политическими диссидентами, чем казнокрадами.
Зато Георгий Вернадский в «Московском царстве» обращает внимание вот на что: «По результатам секретного расследования царь лично решал, кого из обвиняемых казнить или наказать иным образом, а кого простить. Имя архиепископа Пимена было упомянуто в последней категории. Факт прощения предполагаемого главы заговора демонстрирует шаткость обвинений и относительно других подозреваемых».
…И другие лица
Широкое представительство дьяков, подьячих и купцов (гостей) должно наводить на мысль о важности экономической составляющей в заговоре. Присутствие в списке Висковатого, Басмановых и Вяземского, если принять версию о намерениях новгородцев получить от польского короля гарантии безопасной торговли на рискованных территориях, наводит на мысль, что сделать это они надеялись, подключив влиятельных политиков. И, судя по всему, получили деятельную поддержку Висковатого (Именно он написал королю Польскому, обещая ему предать крепость Новгородскую и Псковскую, утверждает Альберт Шлихтинг в «Кратком сказании о характере и жестоком правлении московского тирана»), который за инициативу поплатился головой.
О причастности к заговору Басмановых и Вяземского существуют две не равно популярные версии. Первая — эти трое обнаружили себя, отговаривая царя от похода на Новгород (Басмановы) и пытаясь предупредить Пимена о походе (Вяземский). Вторая — улики против них появились, когда в Новгороде начались допросы подозреваемых.
Ни та, ни другая версии документального подтверждения не находят. Предположу, по той причине, что участие первых лиц опричнины было номинальным: они (Басмановы, Вяземский, Висковатый) обеспечивали новгородцам, скорее всего, легитимность в переговорах с поляками. Дескать, Москва в курсе того, что делает Новгород, но царь не хотел бы это афишировать.
И делали это не из идейных соображений, а за мзду. Об этом заставляет задуматься глубокий покров тайны вокруг дальнейшей судьбы этой троицы. Начнем с Басмановых.
Дважды убитый
Современник событий Генрих Штаден (от него все и пошло) об их гибели сообщает косвенно: Алексей и его сын, с которым великий князь предавался разврату, были убиты. О контексте известия ниже, пока же существенно, что — по приказу царя. Ведь из Боярской книги (перечень придворных чинов, их перемещений по службе, жалованья и т.д.) Алексей Басманов «выбыл» в 1569 году, а Федор — в 1571-м.
Кстати, с Басмановыми эти жертвы идентифицируются, ибо с подачи другого иностранного «летописца», Шлихтинга, бытует, что тиран злоупотреблял любовью Федора, сына Басмана. Строго говоря, не доказательство, что в первом фрагменте речь идет о тех же людях, что и во втором. Но вполне вероятно.
Идем дальше. Вернадский утверждает: «Алексей Басманов был казнен еще до разбоя в Новгороде, поскольку противостоял этому предприятию. Федор Басманов (любовник Ивана IV), очевидно, не был казнен, но умер в 1570 или 1571 гг.». Скрынников в «Иване Грозном» просто перечисляет все ему известное: «Алексей Басманов был обезглавлен вместе с младшим сыном Петром. Его старший сын Федор сохранил жизнь страшной ценой. Он зарезал отца (обезглавленного? — Г.Р.), чтобы доказать преданность царю. Преступление не спасло опричного фаворита. Его отправили в изгнание на Белоозеро, где он и умер».
Откуда взялся Петр Басманов? Это очень просто. В «Синодике опальных» есть запись о состоявшихся 16 августа 1570 года казнях в опричнине Алексея, (сына его) Петра (Басмановы). Скобки в данной цитате не случайны: в них помещены неразборчивые слова. Делопроизводство в то время оставляло желать лучшего, единого формата не было. Поэтому запись можно прочитать и так, что казнили не Алексея и Петра, а только — Петра, сына Алексея. Но! Можно и наоборот: казнен Алексей, сын Петра. И это уж точно не Алексей Басманов, сын Данилы. Кем был в опричнине этот Петр, вообще неизвестно. Нигде ни до, ни после 16 августа о нем упоминаний в летописях и грамотах нет.
Что же касается «второй казни» Алексея Басманова (ведь по Скрынникову получается, что его убили два раза), о ней первым в виде сплетни сказал Курбский в «Истории о великом князе Московском»: Федор Басманов, своей рукой зарезал отца своего Алексея, преславного льстеца, а на деле маньяка и погубителя как самого себя, так и Святорусской земли.
Кстати, за что так упорно убивали главу опричной думы Алексея Даниловича Басманова, историк Руслан Скрынников внятно тоже не говорит: «Руководство опричниной осуществлял старомосковский боярский род Плещеевых, представленный главой опричной думы боярином Алексеем Басмановым и его сыном Федором. На них-то и обрушились репрессии. Грозный отстранил Басманова от участия в расследовании новгородской измены. В конце новгородского похода опричники, как следует из Синодика, казнили двух слуг Басманова. Еще четверо слуг боярина были убиты 25 июля». Ну и что? В синодике сказано, наример, о казни Нечая, конюха Малютина, но это ведь не значит, что и Малюта Скуратов был казнен. Далее у Скрынникова идет выше приведенная цитата о записи про «Алексея, сына его Петра». И ни слова о сочувствии Басманова новгородцам. Тем более — о связях с Пименом или кем-либо еще.
Даже Николай Карамзин смущенно обходит «басманную» тему: после новгородской расправы «миновало около пяти месяцев, но не в бездействии: производилось важное следствие; собирали доносы, улики; искали в Москве тайных единомышленников Пименовых, которые еще укрывались от мести Государевой, сидели в главных приказах, даже в совете Царском, даже пользовались особенною милостию, доверенностию Иоанна… Были взяты под стражу к общему удивлению и первые любимцы Иоанновы: Вельможа Алексей Басманов, Воевода мужественный, но бесстыдный угодник тиранства — сын его, Крайчий Феодор, прекрасный лицом, гнусный душою, без коего Иоанн не мог ни веселиться на пирах, ни свирепствовать в убийствах».
Конечно, мы можем продолжать цитировать разных авторов. Но при этом существует высокая вероятность попадания в замкнутый круг, так как разные авторы ссылаются друг на друга. А первоисточник уже назван (статейная опись). И больше ничего нет. И прав Борис Флоря («Иван Грозный»): «Как и во многих других случаях, хотелось бы знать гораздо больше об этом важном моменте в биографии царя и в истории опричного режима. В действительности, кроме упоминания в записи о новгородском следственном деле, нам не известно ничего о причинах опалы, постигшей Алексея Басманова и его сына. Несколько больше мы знаем о причинах опалы Афанасия Вяземского». Что ж, попытаемся проникнуться оптимизмом историка.
Взятки не гладки
Уточним, князь Афанасий Вяземский вместе с Алексеем Басмановым стоял у истоков опричнины: вдвоем они набирали по приказу царя первую тысячу кромешников. Да и впоследствии Вяземский был на первых ролях — уже в 1566 году являлся царским окольничим и оружничим и наместником Вологды.
Все якобы оборвалось для него в одночасье из-за того, что, по словам, Руслана Скрынникова («Третий Рим»), «Вяземский пытался предупредить Пимена о грозящей ему опасности. Его «измена», видимо, раскрылась после возвращения Грозного в Слободу». Действительно, раскрылась. Об этом написал в свое время Альберт Шлихтинг: При дворе тирана был один знатный князь Афанасий Вяземский, который был ближайшим советником тирана. Этот Афанасий, будучи человеком большого влияния и очень любимым тираном, рекомендовал ему некоего Григория, по прозвищу Ловчик, и добился того, что тот вошел в милость к государю. Этот Ловчик, забыв о благодеяниях, ложно обвинил Афанасия перед тираном, якобы тот выдавал вверенные ему тайны и открыл принятое решение о разрушении Новгорода. Именно, об этом разрушении тиран не поведал никому, кроме вышеупомянутого князя.
Итак, современник тех событий Штаден знал, что донос на Вяземского был ложный. То есть Вяземский тайну новгородского похода Пимену не открывал. Или открыл? И что, неужели князь думал, что Пимен, которого еще в 1552 году, когда заступал на новгородскую кафедру, называли «старцем», бросится в бега? Несерьезно.
О чем же он мог предупреждать Пимена? Лишь о том, что царь не одобряет переговоры с Сигизмундом. А почему Пимен ничего не предпринял после предупреждения, а 8 января 1570 года спокойно вышел царю навстречу? Владыка не видел за собой большой вины и хотел объяснить мотивы, толкнувшие его к переговорам.
Иначе в чем дело? Давайте вновь обратимся к Шлихтингу, который пишет: Все же тиран поверил ложному обвинению и приказал своим телохранителям убить путем засады всех рабов (слуг. — Г.Р.) князя. Отмечу, это происходило в Пскове, куда Грозный прибыл в феврале 1570 года. Когда Вяземский заметил гибель слуг, царь сказал ему: «Ты видишь, что все твои враги составили заговор на твою погибель. Но если ты благоразумен, то беги в Москву и жди там моего прихода». Тот, мало доверяя тирану, пустился в путь к Москве и, опасаясь какой-либо засады, губил всех встречных. Спустя немного времени вернулся в Москву тиран и приказал отвести князя Афанасия на место, где обычно бьют должников, и бить его палками, вымогая от него ежедневно 1000 или 500, или 300 серебряников. И во время этого непрерывного избиения тело его начало вздуваться желваками. Не имея более чего дать алчному тирану, несчастный со страху начал клеветать на всех наиболее богатых граждан, вымышляя, что те ему должны определенные суммы денег. Несчастные граждане принуждаются платить недолжные долги. Но и тот несчастный до сих пор подвергается непрерывному избиению.
Довольно сумбурный рассказ. Но о чем? Не о новгородских сообщниках, имена которых нужны Грозному. Нет, царь требует от Вяземского вернуть некие долги. Может быть, взятки, что он получил от новгородцев за протекцию? Вполне логично.
Однако, сопоставив Шлихтинга со Штаденом, получим дополнительную информацию. У Штадена читаем: Опричники не могли насытиться добром и деньгами земских. Они брали у кого-нибудь из земских в долг 1000 рублей, а земским отдавали только сотню, но записывали всю тысячу. Жалобы вместе с расписками и судными списками клались под сукно, ведь опричные присягали, что они не будут дружить с земскими и не будут иметь никаких дел. Великий князь, узнав, приказал собрать все жалобы. И если опричные говорили: «На тысячу», и на эту сумму была дана расписка, а земские получили не все полностью, то опричники должны были выплатить земским дополнительно. Это решение пришлось не по вкусу опричникам. Тогда великий князь принялся расправляться с начальными людьми из опричнины. Князь Афанасий Вяземский умер в посаде Городецком в железных оковах. Алексей и его сын, с которым великий князь предавался разврату, были убиты. Вот он — контекст расправы с Басмановыми, совсем не новгородский!
Вместо эпилога
Иными словами, Басмановы и Вяземский были заурядными взяточниками. Новгородцы, видимо, тоже решали свои проблемы (в том числе и польские) через взятки. Наказание пришло, когда зимой 1570 года вскрылись масштабы мздоимства. Но казнить опричных лидеров публично было невозможно. И они тихо исчезли с политического горизонта.
Если не считать доказанным, что в «Синодике опальных» казненные Алексей и сын его Петр — это Басмановы, то странная получается вещь. Про князя Афанасия Вяземского в Синодике тоже упоминания нет.
Все трое опричных деятеля исчезли без лишнего шума. Так было нужно для страны и царя. А к новгородскому делу их «подшили», потому что лучше им умереть политическими диссидентами, чем казнокрадами.
Геннадий РЯВКИН
