В 1569 году Новгород оказался в эпицентре политической интриги
После сорвавшегося из-за угрозы боярского заговора похода на Ригу (1568) и дворцового переворота в Швеции, приведшего на трон короля Юхана III, политическая ситуация в Ливонии изменилась не в пользу Москвы. Литва вскоре попыталась захватить Ригу, направив туда свои войска. Иван Грозный в ответ затеял игру по созданию марионеточного Ливонского царства со столицей в Ревеле.
Дважды в 1568—1569 годах в Ревель- Таллин приезжало русское посольство, объясняя, что ревельцы с низложением короля Эрика освобождаются от присяги перед Богом и всем светом, то с чистою совестью пусть присягнут царю всея России. За это его царское величество примет их за своих царских свободных людей, город Ревель останется и будет называться свободным имперским городом, ревельцы будут не только господами города, но будут также владеть и управлять собором и замком со всеми принадлежащими к нему статьями и доходами. Их также не будут утруждать русскими начальниками или чиновниками; а если ревельцы сочтут лучшим, то могут поставить над городом немецкого князя, которого найдут наиполезнейшим для себя. Во всяком случае таким представлялось развитие событий Бальтазару Руссову.
Фокус-Магнус
Весь фокус заключался в том, что немецкого (то есть иноземного) князя, которого ревельцы сочтут лучшим, Иван Грозный им уже подыскал. Естественно, русские дипломаты не афишировали эти планы царя, а продолжали убеждать: Если ревельцы найдут неудобным присягать непосредственно государю всея России, то им между прочим предоставлено будет право выбрать себе какого-нибудь немецкого князя или одного из дворян, которому они доверяют, и затем указать на него. Устроится тогда так, что ревельцы присягнут избранному, а не великому князю. Только один этот князь или дворянин должен будет присягать великому князю, однако не иначе, так как свободный немецкий князь и владетель или курфюрст присягает римскому императору; ревельцы же будут пользоваться всеми льготами и кормлениями, как если бы сами присягали великому князю. По версии Руссова, агитацией занимались небезызвестные нам ливонцы Иоанн Таубе и Элерт Крузе, авантюристы- наемники, служившие сперва Ивану Грозному, но вскоре перебежавшие к полякам и принявшиеся строчить рассказы о жестокости русского царя. Между тем для себя Иван Грозный уже решил сделать правителем Эстонии датского принца Магнуса. Конкретные переговоры с ним начались в апреле 1569 года. Подобная активность немедленно насторожила короля Дании Фредерика (родного брата Магнуса), который выступал союзником России в борьбе со шведами, но только до тех пор, пока Москва не стала заявлять свои права на Эстонию. Подоплека была проста. Датчан вроде бы устраивало, что при самостоятельной Ливонии они торгуют с русскими через Нарву. Но еще лучше было бы взять под свой контроль Ревель и заставить русских купцов приходить с товарами туда.
Когда Фредерик понял, что с помощью Магнуса русский царь хочет то же самое сделать в свою пользу, 9 июля 1569 года рано утром в субботу, на ревельский рейд пришли военные корабли датчан и любчан числом более 30. Датский адмирал Пер Мунк отправился в гавань со своим большим кораблем и сильно стрелял… Он совершенно разрушил гавань и отнял более 30 торговых кораблей, из которых одни были полунагружены, другие же совсем нагружены разными русскими товарами.
В сентябре Магнус прислал в Москву своих представителей, которым Иван Грозный передал грамоту, где были прописаны условия создания вассального Ливонского царства. Причем одним из важных экономических пунктов значилась беспошлинная торговля для европейских купцов, приезжающих в Россию именно через Ревель. 10 июня 1570 года в Москву прибыл сам принц Магнус и был помолвлен со старшей дочерью князя Владимира Старицкого (к тому времени уже покойного) Евфимией. После этого жених отправился готовиться привести к присяге обещанное ему царство.
Разумеется, последнее — не более чем шутка. Все нити интриги находились в руках Ивана Грозного. Насколько Магнус был зависим от русского царя, говорит тот факт, что пока датчанин занимался эстонскими делами, оставшаяся в Москве его невеста заболела и умерла. Тогда Магнуса вновь вызвали в Москву и без всяких проволочек с помолвками весной 1571 года женили на младшей Старицкой — Марии, которой, к слову, было тогда всего 13 лет.
Причины и следствия
Для Новгорода эти события пока еще не стали значимыми. По крайней мере в 1569 году. Это несколько позже, когда узел конфликта затянется совсем туго, когда станет очевидным, что Магнус увяз в Эстонии и даже сделавшись номинальным правителем, фактически управлять процессами может только посредством русской военной поддержки, в Ливонскую войну будут вовлечены новгородцы.
Дело в том, что на первом этапе Швеция и Польша (с Литвой), объединив усилия в противостоянии московской экспансии в Ливонии, получили неожиданный противовес в лице Дании. Как уже сказано, датчане искали в Ливонии свою выгоду. Но поссорившись из-за Ревеля с Москвой, датчане тотчас помирились со Швецией. И довольно скоро шведы, войдя во вкус, обозначили второе направление своей агрессии — Новгород.
Это произошло примерно в середине 1570-х годов, и мы об этом еще поговорим. А в 1569 году о таких последствиях продвижения герцога Магнуса на ливонский трон, вероятно, никто не предполагал. Кроме Ивана Грозного. Царь понимал, что его намерения сделать Новгород международным торговым центром на Северо-Западе страны встретят самое активное сопротивление соседних государств. Польша, Швеция и Дания тоже легко просчитывали: если задуманное Иваном Грозным осуществится, через Новгород Россия будет контролировать и регулировать экономические связи не только со Скандинавией (через Нарву), с Англией (через Вологду, а позже через Архангельск), но и со всей Европой (через Ревель).
В подтверждение, что все заинтересованные стороны очень настороженно относились к происходящему в Ливонии, можно привести известный доклад «О страшном вреде и великой опасности для всего христианства, а в особенности Германской империи и всех прилежащих королевств и земель, как скоро московит утвердится в Ливонии и на Балтийском море», представленный в немецкий рейхстаг в 1570 году. Доклад, составленный немецкими агентами, действовавшими в России, в основном касался Нарвы, но в том ключе, что если завтра Москва в дополнение к Нарве получит и Ревель, то послезавтра станет владычицей Европы. Отовсюду, с запада, из Франции, Англии, Шотландии и Нидерландов, несмотря на запрещения, везут в Нарву оружие и съестные припасы, — говорится, в частности, в докладе. — Наконец московский государь соберет скоро столько военных снарядов, что сделается сильнее всех других. Всего же опаснее то обстоятельство, что многие правительства доставляют московитам опытных кораблестроителей, знающих морское дело, искусных в сооружении гаваней, портов, бастионов и крепостей, затем оружейных мастеров, которым хорошо знакомо Балтийское море, его течения, гавани. Все эти сношения Европы с царем придали ему мужества. Теперь он стремится стать господином Балтики. Достигнуть этого ему будет нетрудно.
Русский царь был вынужден в этот период очень тонко маневрировать между Польшей, Литвой, Швецией и Ливонией, сохраняя хрупкое перемирие и выжидая удобного момента для нанесения военного удара с целью окончательного завоевания Ливонии. Равновесие было неустойчивым, чаша весов могла склониться в любую сторону, и всякий стремился это сделать. Первостепенное значение в данных обстоятельствах приобретала проблема стабильности внутреннего положения в России, лояльность подданных своему царю. И тут…
Волынский «бродяга»
«В сие время, как указывают, один бродяга волынский, именем Петр, за худые дела наказанный в Новегороде, вздумал отмстить его жителям: зная Иоанново к ним неблаговоление, сочинил письмо от Архиепископа и тамошних граждан к Королю Польскому; скрыл оное в церкви Св. Софии за образ Богоматери; бежал в Москву и донес Государю, что Новгород изменяет России, — рассказывает Николай Карамзин. — Надлежало представить улику: Царь дал ему верного человека, который поехал с ним в Новгород и вынул из-за образа мнимую Архиепископову грамоту, в коей было сказано, что Святитель, Духовенство, чиновники и весь народ поддаются Литве. Более не требовалось никаких доказательств. Царь, приняв нелепость за истину, осудил на гибель и Новгород, и всех людей, для него подозрительных или ненавистных».
Если вспомнить октябрь 1568 года, когда Иван Грозный провел в Новгороде трое суток, решая, что делать ему с делегацией шведов, просившей об освобождении опального короля Эрика, то в Новгородской второй летописи лаконично сказано об этом времени, что царь был милостив к новгородцам. Правда, совершенно противоречат этому утверждению его действия. Весной 1569 года, когда о заговоре и Петре-волынце еще никто не слышал, царь приказал вывезти из Пскова и Новгорода более 600 семей, то есть не менее двух тысяч человек. Зачем?
У Карамзина на этот счет сомнений нет: «Расположение тамошнего (псковского и новгородского. — Г.Р.) слабого гражданства, хотя уже и не опасное для могущественного самодержавия, беспокоило, гневило царя так, что весною 1569 года он вывел из Пскова 500 семейств, а из Новгорода 150 в Москву, следуя примеру своего отца и деда. Лишаемые отчизны плакали; оставленные в ней трепетали». Согласен с Карамзиным и Руслан Скрынников, который пишет в книге «Третий Рим» (1994): «Изборская измена бросила тень на всю приказную администрацию и жителей Пскова и Новгорода. Возникло подозрение, что Псков и Новгород последуют примеру Изборска. Чтобы предотвратить измену, опричные власти отдали приказ о выселении всех неблагонадежных лиц из новгородской и псковской земли». Собственно, никто из историков не находит иного объяснения депортации 1569 года.
Но здесь хочется напомнить о том, как царь реагировал на сдачу Изборска. В «Синодике опальных царя Ивана Грозного», переданном в Кирилло-Белозерский монастырь для поминовения в 1583 году, сказано, что царь казнил в изборском деле подьячих изборских: подьячего Семена Андреевича Рубцова; рубцова человека Оглоблю; Петра Лазарева; псковичей Алексея Шубина, Афимия Герасимова и так далее (всего 14 человек). Ни о каких более казнях или экзекуциях в Пскове и Новгороде весной 1569 года не известно.
Факты указывают на то, что выселение 650 семей не являлось наказанием. В подтверждение этому сквозь густой хор приверженцев противоположной версии пробивается робкий голос Сокращенной псковской летописи: 1569. Весною царь Иван Васильевич вывел в Москву из Пскова 500 семейств жители. По сказанию некоторых, якобы для заселения мест, вымерших от чумы. Вот в чем дело!
Даже Скрынников в своем «Иване Грозном» признает: «В новгородской церковной летописи появилась подробная запись от 9 июня 1569 г. с росписью «корму царю и государю великому князю… коли с Москвы поедет в Великий Новгород, в свою отчину». Корм включал 10 коров, 100 баранов, 600 телег сена. Новгородцы готовили «корма» для царской свиты». Правда, тут же он делает оговорку: «Власти Новгорода, конечно же, знали о расследовании псковской измены». Конечно, знали! И даже знали, что виновные в измене уже казнены. Царя ждали в Новгороде не с казнями, а с помощью!
Голод и чума
Объективные данные указывают, какие тяжелые испытания выпали в конце 1560-х на долю российского Северо-Запада. Сперва на регион обрушился неурожай из-за двух очень холодных зим (1567/68 и 1568/69 годов) и полноводной весны (1568). Кроме того, в 1566 году вспыхивает чума в Полоцке, быстро захватывая Великие Луки, Торопец и Смоленск, а в следующем году приходит в Новгород и Старую Руссу, где свирепствует до 1568 года. О последствиях, например, кратко говорит Летопись Троице-Сергиевой лавры: Голод в результате неурожаев 1568— 1569 гг. Чума в Москве и других городах. Более пространно описывает пятилетку (1567— 1571) все тот же Руслан Скрынников в «Иване Грозном»: «Катастрофа была вызвана грандиозными стихийными бедствиями, опустошавшими страну в течение трех лет подряд. Неблагоприятные погодные условия дважды, в 1568 и 1569 гг., губили урожай. В результате цены на хлеб повысились к началу 1570 г. в 5—10 раз. Голодная смерть косила население городов и деревень... Вслед за голодом в стране началась чума, занесенная с Запада. К осени 1570 г. мор был отмечен в 28 городах. В Москве эпидемия уносила ежедневно до 600—1000 человеческих жизней».
Иван Грозный не наказывал псковичей и новгородцев ссылкой, но спасал от голода и чумы. Заметьте: если бы царю нужно было выселять неблагонадежных, он, конечно, должен был направить удар на наиболее влиятельные и состоятельные семейства. И тогда какие-то исторические документы о перемещении знатных жителей, возможно, сохранились бы. Но царь помогал выжить тем, кто сам не мог справиться с обрушившимися на них несчастьями. Выводили действительно «средние и низшие слои». И имена их были совершенно не важны. Этим людям не давали наделы, не дарили поместья. Им дарили жизни. Это было сутью депортации 1569 года. А потом в Москву ушел донос Петра Волынского…
Дважды в 1568—1569 годах в Ревель- Таллин приезжало русское посольство, объясняя, что ревельцы с низложением короля Эрика освобождаются от присяги перед Богом и всем светом, то с чистою совестью пусть присягнут царю всея России. За это его царское величество примет их за своих царских свободных людей, город Ревель останется и будет называться свободным имперским городом, ревельцы будут не только господами города, но будут также владеть и управлять собором и замком со всеми принадлежащими к нему статьями и доходами. Их также не будут утруждать русскими начальниками или чиновниками; а если ревельцы сочтут лучшим, то могут поставить над городом немецкого князя, которого найдут наиполезнейшим для себя. Во всяком случае таким представлялось развитие событий Бальтазару Руссову.
Фокус-Магнус
Весь фокус заключался в том, что немецкого (то есть иноземного) князя, которого ревельцы сочтут лучшим, Иван Грозный им уже подыскал. Естественно, русские дипломаты не афишировали эти планы царя, а продолжали убеждать: Если ревельцы найдут неудобным присягать непосредственно государю всея России, то им между прочим предоставлено будет право выбрать себе какого-нибудь немецкого князя или одного из дворян, которому они доверяют, и затем указать на него. Устроится тогда так, что ревельцы присягнут избранному, а не великому князю. Только один этот князь или дворянин должен будет присягать великому князю, однако не иначе, так как свободный немецкий князь и владетель или курфюрст присягает римскому императору; ревельцы же будут пользоваться всеми льготами и кормлениями, как если бы сами присягали великому князю. По версии Руссова, агитацией занимались небезызвестные нам ливонцы Иоанн Таубе и Элерт Крузе, авантюристы- наемники, служившие сперва Ивану Грозному, но вскоре перебежавшие к полякам и принявшиеся строчить рассказы о жестокости русского царя. Между тем для себя Иван Грозный уже решил сделать правителем Эстонии датского принца Магнуса. Конкретные переговоры с ним начались в апреле 1569 года. Подобная активность немедленно насторожила короля Дании Фредерика (родного брата Магнуса), который выступал союзником России в борьбе со шведами, но только до тех пор, пока Москва не стала заявлять свои права на Эстонию. Подоплека была проста. Датчан вроде бы устраивало, что при самостоятельной Ливонии они торгуют с русскими через Нарву. Но еще лучше было бы взять под свой контроль Ревель и заставить русских купцов приходить с товарами туда.
Когда Фредерик понял, что с помощью Магнуса русский царь хочет то же самое сделать в свою пользу, 9 июля 1569 года рано утром в субботу, на ревельский рейд пришли военные корабли датчан и любчан числом более 30. Датский адмирал Пер Мунк отправился в гавань со своим большим кораблем и сильно стрелял… Он совершенно разрушил гавань и отнял более 30 торговых кораблей, из которых одни были полунагружены, другие же совсем нагружены разными русскими товарами.
В сентябре Магнус прислал в Москву своих представителей, которым Иван Грозный передал грамоту, где были прописаны условия создания вассального Ливонского царства. Причем одним из важных экономических пунктов значилась беспошлинная торговля для европейских купцов, приезжающих в Россию именно через Ревель. 10 июня 1570 года в Москву прибыл сам принц Магнус и был помолвлен со старшей дочерью князя Владимира Старицкого (к тому времени уже покойного) Евфимией. После этого жених отправился готовиться привести к присяге обещанное ему царство.
Разумеется, последнее — не более чем шутка. Все нити интриги находились в руках Ивана Грозного. Насколько Магнус был зависим от русского царя, говорит тот факт, что пока датчанин занимался эстонскими делами, оставшаяся в Москве его невеста заболела и умерла. Тогда Магнуса вновь вызвали в Москву и без всяких проволочек с помолвками весной 1571 года женили на младшей Старицкой — Марии, которой, к слову, было тогда всего 13 лет.
Причины и следствия
Для Новгорода эти события пока еще не стали значимыми. По крайней мере в 1569 году. Это несколько позже, когда узел конфликта затянется совсем туго, когда станет очевидным, что Магнус увяз в Эстонии и даже сделавшись номинальным правителем, фактически управлять процессами может только посредством русской военной поддержки, в Ливонскую войну будут вовлечены новгородцы.
Дело в том, что на первом этапе Швеция и Польша (с Литвой), объединив усилия в противостоянии московской экспансии в Ливонии, получили неожиданный противовес в лице Дании. Как уже сказано, датчане искали в Ливонии свою выгоду. Но поссорившись из-за Ревеля с Москвой, датчане тотчас помирились со Швецией. И довольно скоро шведы, войдя во вкус, обозначили второе направление своей агрессии — Новгород.
Это произошло примерно в середине 1570-х годов, и мы об этом еще поговорим. А в 1569 году о таких последствиях продвижения герцога Магнуса на ливонский трон, вероятно, никто не предполагал. Кроме Ивана Грозного. Царь понимал, что его намерения сделать Новгород международным торговым центром на Северо-Западе страны встретят самое активное сопротивление соседних государств. Польша, Швеция и Дания тоже легко просчитывали: если задуманное Иваном Грозным осуществится, через Новгород Россия будет контролировать и регулировать экономические связи не только со Скандинавией (через Нарву), с Англией (через Вологду, а позже через Архангельск), но и со всей Европой (через Ревель).
В подтверждение, что все заинтересованные стороны очень настороженно относились к происходящему в Ливонии, можно привести известный доклад «О страшном вреде и великой опасности для всего христианства, а в особенности Германской империи и всех прилежащих королевств и земель, как скоро московит утвердится в Ливонии и на Балтийском море», представленный в немецкий рейхстаг в 1570 году. Доклад, составленный немецкими агентами, действовавшими в России, в основном касался Нарвы, но в том ключе, что если завтра Москва в дополнение к Нарве получит и Ревель, то послезавтра станет владычицей Европы. Отовсюду, с запада, из Франции, Англии, Шотландии и Нидерландов, несмотря на запрещения, везут в Нарву оружие и съестные припасы, — говорится, в частности, в докладе. — Наконец московский государь соберет скоро столько военных снарядов, что сделается сильнее всех других. Всего же опаснее то обстоятельство, что многие правительства доставляют московитам опытных кораблестроителей, знающих морское дело, искусных в сооружении гаваней, портов, бастионов и крепостей, затем оружейных мастеров, которым хорошо знакомо Балтийское море, его течения, гавани. Все эти сношения Европы с царем придали ему мужества. Теперь он стремится стать господином Балтики. Достигнуть этого ему будет нетрудно.
Русский царь был вынужден в этот период очень тонко маневрировать между Польшей, Литвой, Швецией и Ливонией, сохраняя хрупкое перемирие и выжидая удобного момента для нанесения военного удара с целью окончательного завоевания Ливонии. Равновесие было неустойчивым, чаша весов могла склониться в любую сторону, и всякий стремился это сделать. Первостепенное значение в данных обстоятельствах приобретала проблема стабильности внутреннего положения в России, лояльность подданных своему царю. И тут…
Волынский «бродяга»
«В сие время, как указывают, один бродяга волынский, именем Петр, за худые дела наказанный в Новегороде, вздумал отмстить его жителям: зная Иоанново к ним неблаговоление, сочинил письмо от Архиепископа и тамошних граждан к Королю Польскому; скрыл оное в церкви Св. Софии за образ Богоматери; бежал в Москву и донес Государю, что Новгород изменяет России, — рассказывает Николай Карамзин. — Надлежало представить улику: Царь дал ему верного человека, который поехал с ним в Новгород и вынул из-за образа мнимую Архиепископову грамоту, в коей было сказано, что Святитель, Духовенство, чиновники и весь народ поддаются Литве. Более не требовалось никаких доказательств. Царь, приняв нелепость за истину, осудил на гибель и Новгород, и всех людей, для него подозрительных или ненавистных».
Если вспомнить октябрь 1568 года, когда Иван Грозный провел в Новгороде трое суток, решая, что делать ему с делегацией шведов, просившей об освобождении опального короля Эрика, то в Новгородской второй летописи лаконично сказано об этом времени, что царь был милостив к новгородцам. Правда, совершенно противоречат этому утверждению его действия. Весной 1569 года, когда о заговоре и Петре-волынце еще никто не слышал, царь приказал вывезти из Пскова и Новгорода более 600 семей, то есть не менее двух тысяч человек. Зачем?
У Карамзина на этот счет сомнений нет: «Расположение тамошнего (псковского и новгородского. — Г.Р.) слабого гражданства, хотя уже и не опасное для могущественного самодержавия, беспокоило, гневило царя так, что весною 1569 года он вывел из Пскова 500 семейств, а из Новгорода 150 в Москву, следуя примеру своего отца и деда. Лишаемые отчизны плакали; оставленные в ней трепетали». Согласен с Карамзиным и Руслан Скрынников, который пишет в книге «Третий Рим» (1994): «Изборская измена бросила тень на всю приказную администрацию и жителей Пскова и Новгорода. Возникло подозрение, что Псков и Новгород последуют примеру Изборска. Чтобы предотвратить измену, опричные власти отдали приказ о выселении всех неблагонадежных лиц из новгородской и псковской земли». Собственно, никто из историков не находит иного объяснения депортации 1569 года.
Но здесь хочется напомнить о том, как царь реагировал на сдачу Изборска. В «Синодике опальных царя Ивана Грозного», переданном в Кирилло-Белозерский монастырь для поминовения в 1583 году, сказано, что царь казнил в изборском деле подьячих изборских: подьячего Семена Андреевича Рубцова; рубцова человека Оглоблю; Петра Лазарева; псковичей Алексея Шубина, Афимия Герасимова и так далее (всего 14 человек). Ни о каких более казнях или экзекуциях в Пскове и Новгороде весной 1569 года не известно.
Факты указывают на то, что выселение 650 семей не являлось наказанием. В подтверждение этому сквозь густой хор приверженцев противоположной версии пробивается робкий голос Сокращенной псковской летописи: 1569. Весною царь Иван Васильевич вывел в Москву из Пскова 500 семейств жители. По сказанию некоторых, якобы для заселения мест, вымерших от чумы. Вот в чем дело!
Даже Скрынников в своем «Иване Грозном» признает: «В новгородской церковной летописи появилась подробная запись от 9 июня 1569 г. с росписью «корму царю и государю великому князю… коли с Москвы поедет в Великий Новгород, в свою отчину». Корм включал 10 коров, 100 баранов, 600 телег сена. Новгородцы готовили «корма» для царской свиты». Правда, тут же он делает оговорку: «Власти Новгорода, конечно же, знали о расследовании псковской измены». Конечно, знали! И даже знали, что виновные в измене уже казнены. Царя ждали в Новгороде не с казнями, а с помощью!
Голод и чума
Объективные данные указывают, какие тяжелые испытания выпали в конце 1560-х на долю российского Северо-Запада. Сперва на регион обрушился неурожай из-за двух очень холодных зим (1567/68 и 1568/69 годов) и полноводной весны (1568). Кроме того, в 1566 году вспыхивает чума в Полоцке, быстро захватывая Великие Луки, Торопец и Смоленск, а в следующем году приходит в Новгород и Старую Руссу, где свирепствует до 1568 года. О последствиях, например, кратко говорит Летопись Троице-Сергиевой лавры: Голод в результате неурожаев 1568— 1569 гг. Чума в Москве и других городах. Более пространно описывает пятилетку (1567— 1571) все тот же Руслан Скрынников в «Иване Грозном»: «Катастрофа была вызвана грандиозными стихийными бедствиями, опустошавшими страну в течение трех лет подряд. Неблагоприятные погодные условия дважды, в 1568 и 1569 гг., губили урожай. В результате цены на хлеб повысились к началу 1570 г. в 5—10 раз. Голодная смерть косила население городов и деревень... Вслед за голодом в стране началась чума, занесенная с Запада. К осени 1570 г. мор был отмечен в 28 городах. В Москве эпидемия уносила ежедневно до 600—1000 человеческих жизней».
Иван Грозный не наказывал псковичей и новгородцев ссылкой, но спасал от голода и чумы. Заметьте: если бы царю нужно было выселять неблагонадежных, он, конечно, должен был направить удар на наиболее влиятельные и состоятельные семейства. И тогда какие-то исторические документы о перемещении знатных жителей, возможно, сохранились бы. Но царь помогал выжить тем, кто сам не мог справиться с обрушившимися на них несчастьями. Выводили действительно «средние и низшие слои». И имена их были совершенно не важны. Этим людям не давали наделы, не дарили поместья. Им дарили жизни. Это было сутью депортации 1569 года. А потом в Москву ушел донос Петра Волынского…
Геннадий РЯВКИН
