В январе 1569 года литовцы, регулярно беспокоившие пограничные территории России в течение примерно трёх лет, провели элегантную военную операцию. Небольшой отряд под командованием князя Александра Полубенского, облачившись в одеяния опричников, пришёл под стены Изборска и потребовал впустить их в крепость.
Генрих Штаден в «Записках о Московии» так передает этот эпизод Ливонской войны: Губернатор польского короля Сигизмунда в Лифляндии Александр Полубенский отправился вместе с 800 поляками, переодевшись опричниками. При нем были трое русских служилых людей, отъехавших от великого князя: Марк Сарыхозин и его брат Анисим, имя третьего было Тимофей Тетерин. В Русской земле у великого князя он был стрелецким головой, но, боясь опалы великого князя, постригся в монахи и в камилавке явился к королю. Итак, губернатор подошел к Изборску и сказал воротничему: «Открывай! Я из опричнины». Ворота были тотчас же открыты. Так врасплох захватили поляки Изборск. Однако удерживали его не долее 14 дней и сдали его русским опричникам.
К слову, в том же 1569 году Иван Грозный укорял в нечестном по тогдашним меркам ведении войны короля Сигизмунда, указав в письме к нему, что князь Александр да князь Иван Полубенские, придя нехристианским обычаем, сговорились с нашими изменниками и безбожным обычаем в наш пригород псковский Изборск с нашими изменниками въехали. В городе Изборске засев, они над верой христианской надругательство учинили. Но дело было даже не в том, что литовцы (Полубенский был потомком знаменитого Гедимина) проявили коварство. Во-первых, эта операция в очередной раз подтвердила фактический союз Польши и Литвы, который уже 1 июня 1569 года формально был скреплен Люблинской унией. По ней, в частности, Польша и Великое княжество Литовское образовали единое государство — Речь Посполитую — с королем Сигизмундом II Августом во главе и с передачей в подчинение Варшаве всех русских (окраинных, а по- современному — украинских) земель Великого княжества Литовского и южной Белоруссии.
Во-вторых, захват Изборска показал явную уязвимость северо-западных рубежей России, вызвав у царя справедливые нарекания в адрес новгородского и псковского наместников. Как далее пишет Штаден, после этого (после захвата Изборска. — Г.Р.) по всем пограничным замкам и городам великий князь разослал указ — не впускать никого, если кто придет как бы из опричнины. Об усилении бдительности говорит и то, что, когда до Ивана Грозного дошли сведения, будто русские решили сдать полякам Феллин, Тарваст и Мариенбург в Лифляндии, великий князь послал приказ — обезглавить по этим городам и замкам всех главных дьяков и приказных. Головы их были привезены в мешках на Москву. Это тоже из Штадена.
Срочно принять меры!
Об усилившемся беспокойстве русского царя пишут и Таубе с Крузе в «Послании к Готхарду Кеттлеру, герцогу Курляндскому и Семигальскому…»: 20 января 1569 года вызвал великий князь к себе в Александровскую слободу всех опричников, богатых и бедных, кто только был боеспособен, и сообщил им, будто бы город Новгород и все епископы, монастыри и население решили предаться его королевскому величеству королю Польскому. По большому счету, конечно, авторы здесь совместили события начала и конца 1569 года: походы для освобождения Изборска (январь) и для наказания новгородцев, заподозренных в измене (декабрь). Но даже ошибка передает, что Иван Грозный оценивал события в Изборске глобально. Эта крепость была заслоном на пути литовцев в новгородские земли. Следовательно, царь должен был досконально разобраться, явился ее захват князем Полубенским случайностью или одним из звеньев в цепи постоянно действующих угроз целостности России.
На памяти-то у него был недавно сорванный поход на Ригу (осень 1568 года), в чем в разной степени оказались виновны московские заговорщики и обозники новгородского дьяка Казарина Дубровского, не обеспечившие подвоз пушек и боеприпасов. В «Разрядной книге 1475—1598 гг.» отмечено, что, уйдя из экспедиционного рижского корпуса в Москву с основным войском, в Луках Великих и в Торопце оставил государь полки воевод своих на случай прихода литовских людей. Эти самые полки еще до изборского инцидента ходили воевать в литовскую землю. Скорее всего, это была ответная демонстрация силы, чтоб Сигизмунд не зарывался в своих захватнических планах. Однако когда случилось то, что случилось, по приказу Ивана Грозного встали государевы воеводы на случай прихода литовских людей уже не только в Великих Луках и Торопце, но и в Дорогобуже, Смоленске и на Волоке, то есть по периметру русско-литовской границы.
Напомним, не менее сложными и запутанными были в это время и дипломатические отношения со Швецией, где 29 сентября 1568 года произошел дворцовый переворот и место Эрика XIV на троне занял его брат Юхан III. Конечно, русский царь знал о теплых отношениях между Юханом и Сигизмундом. И это определяло главную задачу — не допустить создания тройственного союза Польши, Литвы и Швеции.
Вот почему, направляясь в октябре 1568 года к армии собиравшейся в Великих Луках для наступления на Ригу, Иван Грозный нашел время, чтобы встретиться с задержанным в Новгороде странным (по крайней мере, сегодня для нас) шведским посольством. Речь идет о делегации, которая представилась королевским посольством, но на деле вполне могла быть направлена в Россию экс-монархом Эриком XIV, которого брат посадил в темницу в городке Або (ныне — Турку) на южном побережье Финляндии. Переводчик Янс из этой делегации обо всем случившемся с Эриком рассказал новгородскому наместнику и передал просьбу к русскому царю, чтоб тот освободил знатного пленника.
Надо полагать, новость стала для Ивана Грозного сенсацией. Ведь договор о дружбе между Россией и Швецией был подписан еще 16 февраля 1567 года, и в Москве с нетерпением ждали его ратификации шведским парламентом. А тут — переворот!
О чём не знал король Юхан
К слову, в том же 1569 году Иван Грозный укорял в нечестном по тогдашним меркам ведении войны короля Сигизмунда, указав в письме к нему, что князь Александр да князь Иван Полубенские, придя нехристианским обычаем, сговорились с нашими изменниками и безбожным обычаем в наш пригород псковский Изборск с нашими изменниками въехали. В городе Изборске засев, они над верой христианской надругательство учинили. Но дело было даже не в том, что литовцы (Полубенский был потомком знаменитого Гедимина) проявили коварство. Во-первых, эта операция в очередной раз подтвердила фактический союз Польши и Литвы, который уже 1 июня 1569 года формально был скреплен Люблинской унией. По ней, в частности, Польша и Великое княжество Литовское образовали единое государство — Речь Посполитую — с королем Сигизмундом II Августом во главе и с передачей в подчинение Варшаве всех русских (окраинных, а по- современному — украинских) земель Великого княжества Литовского и южной Белоруссии.
Во-вторых, захват Изборска показал явную уязвимость северо-западных рубежей России, вызвав у царя справедливые нарекания в адрес новгородского и псковского наместников. Как далее пишет Штаден, после этого (после захвата Изборска. — Г.Р.) по всем пограничным замкам и городам великий князь разослал указ — не впускать никого, если кто придет как бы из опричнины. Об усилении бдительности говорит и то, что, когда до Ивана Грозного дошли сведения, будто русские решили сдать полякам Феллин, Тарваст и Мариенбург в Лифляндии, великий князь послал приказ — обезглавить по этим городам и замкам всех главных дьяков и приказных. Головы их были привезены в мешках на Москву. Это тоже из Штадена.
Срочно принять меры!
Об усилившемся беспокойстве русского царя пишут и Таубе с Крузе в «Послании к Готхарду Кеттлеру, герцогу Курляндскому и Семигальскому…»: 20 января 1569 года вызвал великий князь к себе в Александровскую слободу всех опричников, богатых и бедных, кто только был боеспособен, и сообщил им, будто бы город Новгород и все епископы, монастыри и население решили предаться его королевскому величеству королю Польскому. По большому счету, конечно, авторы здесь совместили события начала и конца 1569 года: походы для освобождения Изборска (январь) и для наказания новгородцев, заподозренных в измене (декабрь). Но даже ошибка передает, что Иван Грозный оценивал события в Изборске глобально. Эта крепость была заслоном на пути литовцев в новгородские земли. Следовательно, царь должен был досконально разобраться, явился ее захват князем Полубенским случайностью или одним из звеньев в цепи постоянно действующих угроз целостности России.
На памяти-то у него был недавно сорванный поход на Ригу (осень 1568 года), в чем в разной степени оказались виновны московские заговорщики и обозники новгородского дьяка Казарина Дубровского, не обеспечившие подвоз пушек и боеприпасов. В «Разрядной книге 1475—1598 гг.» отмечено, что, уйдя из экспедиционного рижского корпуса в Москву с основным войском, в Луках Великих и в Торопце оставил государь полки воевод своих на случай прихода литовских людей. Эти самые полки еще до изборского инцидента ходили воевать в литовскую землю. Скорее всего, это была ответная демонстрация силы, чтоб Сигизмунд не зарывался в своих захватнических планах. Однако когда случилось то, что случилось, по приказу Ивана Грозного встали государевы воеводы на случай прихода литовских людей уже не только в Великих Луках и Торопце, но и в Дорогобуже, Смоленске и на Волоке, то есть по периметру русско-литовской границы.
Напомним, не менее сложными и запутанными были в это время и дипломатические отношения со Швецией, где 29 сентября 1568 года произошел дворцовый переворот и место Эрика XIV на троне занял его брат Юхан III. Конечно, русский царь знал о теплых отношениях между Юханом и Сигизмундом. И это определяло главную задачу — не допустить создания тройственного союза Польши, Литвы и Швеции.
Вот почему, направляясь в октябре 1568 года к армии собиравшейся в Великих Луках для наступления на Ригу, Иван Грозный нашел время, чтобы встретиться с задержанным в Новгороде странным (по крайней мере, сегодня для нас) шведским посольством. Речь идет о делегации, которая представилась королевским посольством, но на деле вполне могла быть направлена в Россию экс-монархом Эриком XIV, которого брат посадил в темницу в городке Або (ныне — Турку) на южном побережье Финляндии. Переводчик Янс из этой делегации обо всем случившемся с Эриком рассказал новгородскому наместнику и передал просьбу к русскому царю, чтоб тот освободил знатного пленника.
Надо полагать, новость стала для Ивана Грозного сенсацией. Ведь договор о дружбе между Россией и Швецией был подписан еще 16 февраля 1567 года, и в Москве с нетерпением ждали его ратификации шведским парламентом. А тут — переворот!
О чём не знал король Юхан
Далее скупо рассказывает Новгородская вторая летопись: 22 октября в четыре часа дня приехал в Великий Новгород царь и государь Иван Васильевич в сопровождении царевича Ивана Ивановича и князя Владимира Андреевича Старицкого. Встречали их на Ильинской улице архиепископ Пимен с крестным ходом. После краткого молебна у чудотворной иконы в Знаменском соборе царь пешком с крестным ходом пошел в Софийский собор, где отслушал обедню, а после обедал у архиепископа. О переговорах со шведами летопись не говорит ни слова. И это каким-то образом связано с непонятным статусом миссии шведских послов.
Возможны, по меньшей мере, два варианта. Первый — это действительно была делегация от Эрика XIV, который и в тюрьме продолжал считать себя правителем Швеции (кстати, ничего удивительного: смирись он с потерей титула, и сразу стал бы никому не интересен). Второй — послы прибыли от Юхана III с целью прозондировать политическую ситуацию, но в их составе оказались тайные сторонники Эрика.
Впрочем, и без летописного свидетельства мы можем доказать, что царь в Новгороде со шведами встретился. Сергей Соловьев в своей «Истории России с древнейших времен» приводит слова дьяка Ивана Висковатого, которые тот адресовал шведскому посольству (1569) во главе с Павлом Юстином: «Яган-король присылал к царю и великому князю бить челом, чтоб велел государь дать опасную грамоту на его послов и велел своим новгородским наместникам с ним мир и соседство учинить по прежним обычаям. По этой грамоте царь и великий князь к Ягану-королю писал (чрез шведского дворянина Энсона) и опасную грамоту ему послал. Но Яган- король, не рассмотрев той отписки и опасной государевой грамоты, прислал послов своих с бездельем не по опасной грамоте».
Вот и получается, что Юстин прибыл в Новгород осенью 1569 года без охранных грамот, то есть почти неофициально. На что в январе 1570 года Иван Грозный, находясь в Новгороде, ему указал, напомнив, что посылал грамоты с «дворянином Энсоном» еще год с лишним назад. Потому русский царь и назвал миссию Юстина «бездельной», сослав полсотни делегатов в Муром на два года.
Кстати, не исключено, что упомянутый Висковатым (и Соловьевым) Энсон и есть тот самый предатель Янс, привезший русским письмо от Эрика XIV из тюрьмы. И не факт, что охранные грамоты Ивана Грозного, переданные Янсу, дошли до Юхана. Правда, русский историк Николай Бантыш-Каменский в четвертом томе своего «Сокращённого дипломатического известия о взаимных между российскими монархами и европейскими державами посольствах, переписках и договорах, хранящихся государственной Коллегией иностранных дел в московском архиве, с 1481 по 1800 г.» (1800) приводит такие сведения: «…как государь их Яган-король учинился в Шведском королевстве, присылал он к царю и великому князю бить челом с грамотою человека своего Петра Энсона и мир и соседство учинить по прежним обычаям». Но это вовсе не говорит, что Энсон и Янс — разные люди. Скорее, данная информация дополняет версию о том, почему переговорам посольства 1568 года король Юхан (если ему вообще о переговорах было известно) не придал значения. Кроме того, в октябре 1568 года он, по всей вероятности, еще не знал, что согласованный Эриком и Иваном Грозным договор о дружбе должен был быть скреплен передачей русским его, Юхана, супруги Катарины. По этой причине мог предлагать учинить по прежним обычаям. Но к возвращению послов тайна дипломатии Эрика была раскрыта, Юхан пришел в ярость. Переговоры с Россией были прерваны.
Рискуя уйти еще дальше в сторону от основной темы нашего новгородского рассказа, все-таки должен сказать, что умный и решительный политик Иван Грозный, ни минуты не медля, стал искать замену шведскому партнеру.
Время Магнуса
Как известно из документов, в Новгороде царь пробыл всего три неполных дня, 22—24 октября, и выехал в Великие Луки, чтобы оттуда во главе войска выступить на Ригу. Однако прежде Иван Грозный приказал послать за Вильгельмом Фюрстенбергом и поставить его перед собой... Это описание дает в своих мемуарах Генрих Штаден. У него комментариев нет, но мы-то знаем контекст: переговоры русского царя с экс-правителем Ливонии были направлены против возможных военных инициатив Швеции.
Итак, послушаем Штадена: Я стоял неподалеку от Вильгельма Фюрстенберга и толмача Каспара Виттенберга, чтобы слышать правильно ли толмач толмачит. И вот великий князь начал и сказал: «Бывший магистр Лифляндии! Мы хотим тебя пожаловать и опять посадить тебя в Лифляндии. Только ты должен свято обещать и скрепить присягой, что ты завладеешь и всем остальным: Ревелем, Ригой и Финляндией, всем, что принадлежало твоей бывшей державе. После тебя в нашей прародительской вотчине, простирающейся до Балтийского поморья, будет править молодой магистр Вильгельм Кеттлер». Вильгельм Фюрстенберг сказал в ответ великому князю: «Того я не слыхал и не ведал, что Лифляндия до морского берега Остзеи — твоя прародительская вотчина». Великий князь возражал: «Но ты же видел огонь и меч, убийства и казни. Пленниками были уведены из Лифляндии и ты, и другие. Так теперь держи ответ: что же ты хочешь делать?». Вильгельм Фюрстенберг отвечал: «Я приносил присягу Римскому императору: на этом я готов и жить, и умереть». Великий князь разгневался на это, и Вильгельм Фюрстенберг был отослан обратно в Любим.
Мы помним, что ничего не вышло и из похода, так как князь Владимир Андреевич открыл великому князю заговор и все, что замышляли и готовили земские. Тогда великий князь распустил слух, что он вовсе не хотел идти в Литву или под Ригу, а что он ездил на прогулку и осмотреть прародительскую вотчину. На ямских вернулся он обратно в Александрову слободу и приказал переписать земских бояр, которых он хотел убить и истребить при первой же казни. Это еще одно историческое (Генрих Штаден) свидетельство наличия земского заговора.
Но поскольку о нем сказано уже достаточно, вернемся к шведской теме. Не договорившись с Фюстенбергом, Иван Грозный обращается к неудачливому принцу датскому Магнусу. Английский дипломат Джером Горсей в своем «Путешествии сэра Джерома Горсея» (1591) характеризует принца не лестно: Герцог Магнус, старший сын Христиана, герцога Голштинии, родился (1540. — Г.Р.) до того, как его отец был избран королем Дании. Нынешний король Фредерик родился после него, и возникшая между ними яростная распря заставила Магнуса обменять свое Голштинское герцогство на остров Эзель с правом на Ригу и Ревель, которое оспаривал шведский король Юхан, а так- же на многие другие города и крепости в Ливонии, завоеванные русским царем.
Конечно, Горсей — историк еще тот: очень много в его воспоминаниях неточностей и несуразностей, но все-таки почти точно он поясняет, как удалось Магнусу «обменять» Голштинию на «многие другие города»: русский царь выдал свою племянницу Елену (на самом деле ее звали Мария. — Г.Р.) за герцога Магнуса, дав в приданое за нее те города, крепости и владения в Ливонии, которые интересовали Магнуса, установив его власть там, титуловал королем Магнусом, а также дал ему сотню богато украшенных добрых лошадей, 200 тысяч рублей, что составляет 600 тысяч талеров деньгами; золотые и серебряные сосуды, утварь, драгоценные камни и украшения. Царь также послал с ним много бояр в сопровождении двух тысяч конных, которым было приказано помочь королю и королеве утвердиться в своих владениях.
Все это было не так сразу. Переговоры с Магнусом начались в апреле 1569 года, в сентябре датчанин прислал в Москву своих представителей, которым Иван Грозный передал грамоту, где были прописаны условия создания вассального Ливонского царства. 10 июня 1570 года в Москву прибыл принц Магнус собственной персоной — для помолвки с дочерью покойного князя Владимира Старицкого...
Геннадий РЯВКИН
