К истории военных поселений Новгородской губернии
(Окончание. Начало в №№ от 2, 9, 23 и 30 августа, 6 и 20 сентября, 4 и 18 октября)
В предыдущей публикации начался рассказ о наказании виновников так называемого холерного бунта в Старой Руссе.
Но не хочется завершать заметки этим, а прежде отмотать чуть назад и вставить несколько слов о мужественном поведении императора Николая I в эти непростые дни.
Надо сказать, это был незаурядный человек, но не столб, на котором корона, как учили нас в школе. И Пушкин им искренне восхищался. Николай работал ежедневно по 12 часов, спал на походной постели, накрываясь шинелью, а в конце жизни самокритично признал, что страна, которой он управлял, оказалась в глубоком кризисе: «Сверху — блеск, внизу — гниль». Но к делу!
Император в Новгороде!
В Старой Руссе события бушевали две недели. 1 августа (20 июля по старому стилю) солдаты 10-го рабочего батальона отказались подчиняться начальству, поддавшись общим паническим настроениям. Беспорядки, казалось, шедшие на убыль, получили повторный импульс: снова были убиты офицеры, в том числе генералы Леонтьев и Эмме. 5 августа имели место случаи убийства и истязания офицеров, начальников и священников. Вечером в Руссу вошли войска, но беспорядки продолжались за пределами города.
6 августа в Новгород прибыл император. Там он принял депутацию бунтовщиков и поехал по ближайшим к городу поселениям.
Сразу же были арестованы и привлечены к суду все нижние чины военно-строительного батальона, 90 мещан, 32 торговца, — писал в 1871 году в альманахе «Русская старина» Максим Полянский. — Лишь 18 человек были оправданы, остальные приговорены к разным видам наказаний: зачинщики — к каторжным работам, активные участники — к телесным наказаниям шпицрутенами и розгами, которые были проведены с таким рвением, что 70 наказанных умерли во время экзекуции.
Поездку в Новгород жандармский начальник, генерал Александр Бенкендорф описывал в своих «Воспоминаниях» («Русская старина», 1865) так: Государь хотел сам все лично видеть и потушить бунт в его начале, угрожавший самыми опасными последствиями. Он отправился в поселения совершенно один, оставя Императрицу в последнем периоде ее беременности и в смертельном беспокойстве по случаю этой отважной поездки.
Постоянный раб своих царственных обязанностей, Государь исполнял то, что считал своим долгом, ничто лично до него относившееся не в силах было остановить его.
Он приехал прямо в округ военных поселений и предстал перед собранными батальонами, запятнавшими себя кровью своих офицеров. Лиц ему не было видно: все преступники лежали распростертыми на земле, ожидая безмолвно и трепетно монаршего суда. Повторив сказанное их депутатам, Государь приказал вывести из рядов главных виновных и предать их немедленно военному суду. Все было исполнено со слепой покорностью.
Одному батальону, более других осквернившему себя злодеяниями и также лежавшему лицом к земле, Государь тут же велел выйти из экзерпицгауза и идти немедленно в полном его составе в Петербург, где людей разместят по крепостям, подвергнут суду и выключат из списков. Весь батальон поднялся, повернулся направо и пошел в величайшем порядке к месту своего назначения. Ни один солдат не отважился даже попросить позволения проститься с семьей или взять что-нибудь из своего имущества.
Потом Государь обратился к начальникам, отдал им приказания о составе военно-судных комиссий и о дальнейших распоряжениях для восстановления порядка. Старорусские жители также хотели просить себе помилования, но Государь, наиболее против них раздраженный, отозвался, что его ноги не будет в их преступном городе и что их разберет также военный суд.
Огонь на поражение
Почему Николай не поехал в Старую Руссу? Это минимум два дня пути. Вместо этого 7 августа в Руссу вновь ввели войска. Теперь — по приказу императора. В городе воцарился порядок, ибо был издан приказ: по бунтовщикам стрелять без раздумий и следствия.
Позднее Николай писал генералу Петру Толстому (письмо, опубликованное в начале XX века): Я один приехал прямо в австрийский полк, который велел собрать в манеже, и нашел всех на коленях и в слезах и в чистом раскаянии... Потом поехал в полк наследного принца, где менее было греха, но нашел то же раскаяние и большую глупость в людях, потом в полк короля прусского; они всех виновнее, но столь глубоко чувствуют свою вину, что можно быть уверенным в их покорности. Тут инвалидная рота прескверная, которую я уничтожу. Потом — в полк графа Аракчеева; то же самое, покорность совершенная и раскаяние... Кроме Орлова и Чернышева, я был один среди них, и все лежали ниц! Вот русский народ!.. Бесподобно. Есть черты умилительные, но долго все описывать.
Александр Пушкин по поводу новгородской поездки императора отозвался скептически: Народ не должен привыкать к царскому лицу как обыкновенному явлению. Расправа полицейская должна одна вмешиваться в волнения площади, и царский голос не должен угрожать ни картечью, ни кнутом. Царю не должно сближаться лично с народом. Чернь перестает скоро бояться таинственной власти и начинает тщеславиться своими отношениями с государем. Скоро в своих мятежах она будет требовать появления его как необходимого обряда. Доныне государь, обладающий даром слова, говорил один; но может найтиться в толпе голос для возражения. Стоит подумать над этими словами, записанными через восемь месяцев после восстания декабристов, к которым Пушкин якобы проявлял очень большую симпатию. И не стоит быть слишком доверчивым к учебникам истории…
8 августа в Санкт-Петербурге огласили Высочайший манифест: Божией милостью, Мы, Николай Первый, император и самодержец Всероссийский... и прочая, и прочая, и прочая...
…Злодейство, несвойственное доброму и православному народу русскому, совершено в городе Старой Руссе и в округах Военного поселения гренадерского корпуса. Ныне восстановлен уже там повсеместно должный порядок: виновные предаются в руки правительства самими заблужденными, и главнейшие из них подвергнутся примерному законному наказанию.
Напомню, в общей сложности за участие в бунте в Новгородской губернии 150 человек будут наказаны розгами, 1 581 — шпицрутенами, 83 — кнутом, 773 — «исправительно». 129 мятежников умрут после или во время экзекуций.
После бури
8 ноября 1831 года император Николай I издал указ о преобразовании военных поселений Новгородской губернии в округа пахотных солдат. Шесть округов были созданы в Новгородском уезде и восемь — в Старорусском. Причем поселяне, переведенные в пахотные солдаты, были выселены из своих домов — там разместили солдат регулярной армии. А изгнанным стали строить жилье за государственный счет.
По сути дела, это означало закрытие проекта графа Аракчеева. Да так оно и произошло в течение ближайших трех лет, когда военные поселения были реформированы по всей России, то есть поселенцев отделили от регулярной армии. Пахотные солдаты уже не были озабочены проблемой снабжения войск продовольствием, но платили оброк в размере 60 рублей с хозяина и по 15 рублей — с каждого мужчины в возрасте от 15 до 60 лет.
Эпилог нашему экскурсу в историю военных поселений как детища графа Алексея Аракчеева написал член Совета главного над военными поселениями начальника, подполковник Гавриил Батеньков: Граф Аракчеев имел обширную и непреклонную волю. Нелегко было достичь у него принятия не его собственной или не им самим требуемой мысли. Но единожды обнятого им предмета он уже не оставлял на ответственности предложившего и приуготовившего. Деятель был неутомимый, и хотя главное его предприятие, военные поселения, сильным общим мнением не одобрялось и было причиною неумолимого на него негодования, однако он, несмотря ни на что, и мерами слишком крутыми дал ему обширное развитие. Не наше дело одобрять или охуждать; мы заметим только, что такое дело принадлежит уже государственной науке, и под развалинами военных поселений скрывается драма времен Петра I, поучительнее и резче всех шекспировских и заставляющая обмыслить, не осталось ли чего-нибудь доброго от самого ее представления. Эти слова взяты из воспоминаний Батенькова «Данные. Повесть собственной жизни» («Русский архив», 1881, № 2). Свои мемуары он написал после 31 года каторги, на которую был осужден по делу декабристов.
Эпилог
Старорусский бунт знаменит. Многие считают его уникальным событием XIX века. На деле это не совсем так. Даже совсем не так, если говорить о «холерных бунтах».
Не менее впечатляющими были волнения в Ташкенте в 1892 году. Поводом к восстанию стали, как и в Руссе (но через 60 лет!), мероприятия против эпидемии холеры, начавшейся в Ташкенте в мае.
Городскую лечебницу превратили в холерную больницу, ограничили выезд из города, издали приказ о том, что хоронить умерших можно на особых холерных кладбищах только после осмотра медицинским работником. Однако из-за нехватки врачей осмотр нередко проходил на третий или четвертый день. Вместо обещанных четырех открыли всего одно кладбище на окраине города. Но по закону шариата умершего несут из дома на кладбище на руках, что в данных обстоятельствах было невыполнимо. Кроме того, по городу начали распространяться слухи об отравлении властями воды, об отравлении больных русскими врачами, о выкапывании трупов из могил.
Это и послужило поводом к восстанию. И никакой аракчеевщины, никаких поселений…
