Как создавалась «Долина» — вспоминает «татарский шпион» Александр Орлов
19 февраля 1988 года постановлением № 57 Новгородского облисполкома и бюро обкома ВЛКСМ была создана Поисковая экспедиция Новгородского обкома ВЛКСМ «Долина» памяти Н.И. Орлова. А также — фонд экспедиции, в котором аккумулировались деньги, получаемые на поисковую работу от предприятий, организаций, частных лиц или государственных органов. В следующем году крупнейшее в стране поисковое объединение отметит свое 30-летие.
«НВ» открывают цикл публикаций, посвященных людям и событиям «Долины». И начальное слово в этой юбилейной летописи мы предоставляем новгородскому журналисту, первому руководителю экспедиции Александру Ивановичу ОРЛОВУ.
Клятва на верность
— «Долине» скоро — 30. Это и так, и не совсем так. Смотря с чего вести отсчет. Если с первых походов в лес в окрестностях Мясного Бора моего брата Николая Ивановича Орлова, первых найденных им медальонов, первых писем родственникам погибших защитников Отечества, то ей — уже два раза по 30. И даже больше. Память, долг, стыд — они ведь не по чьему-то постановлению пробудились.
А если говорить о массовом поиске, то и тут у нас — не такая уж короткая предыстория. Началась она в январе 1981 года, когда казанцы, группа студентов филфака во главе с Мишей Черепановым, впервые приехали в наши края. Будущие журналисты прочли книгу Рафаэля Мустафина «По следам поэта-героя», посвященную Мусе Джалилю — татарскому поэту, корреспонденту газеты 2-й Ударной армии «Отвага». Мустафин очень тепло отзывался о Николае Орлове, который был его проводником по Мясному Бору. Ребята сошли с поезда на станции Подберезье, спросили у дежурной про Орлова. «Да, вроде, нет тут таких, — задумалась она. — Хотя, постойте, живет у нас старушка Орлова...».
Коля бывал в Подберезье, навещал маму. Но искать его было поздно — он ушел из жизни в декабре 1980-го. На счастье казанских студентов, дома у моей мамы оказался Валера, сын Николая Ивановича. Валерка был лесным человеком, окрестности знал досконально, с детства с отцом все исходил. В августе казанцы отправились в свой первый поход в Долину Смерти. Валера повел их посмотреть на то место, где размещался штаб Второй ударной армии. Увиденное стало для них сильнейшим потрясением. Тогда, на четвертом десятке лет после войны, найти убитых было все еще просто: торчали ботинки, виднелись черепа...
Ребята поклялись, что будут ездить сюда столько, сколько нужно, чтобы похоронить всех. С позиций прожитых лет можно, наверное, сказать, что это было наивно. Даже очень. Ну представим масштаб: потери Второй ударной — 100–110 тысяч. Многие из наших убитых не захоронены до сих пор. Многих, сокрытых болотами и лесами, поднявшимися на бывших полянах, мы уже не найдем никогда.
И вот, начиная с 1980-х, «Снежный десант» — так называется поисковый отряд из Татарии — стал высаживаться на Новгородчине каждый год. В 1984-м с берегов Волги к нам приезжали до 600 человек. К филологам присоединились физики, потом мехматовцы, потом студенты пединститута, молодежь из Набережных Челнов — с КамАЗа. Эти ребята, абсолютно бескорыстные, чистые стали той совестью, которая сдвинула с места огромный камень, давивший на душу нам самим.
Пишу, перо макая в слёзы
— Жители Мясного Бора, оказавшиеся там после войны, не нуждаются в каком-то оправдании. Живым в этой разрухе надо было как-то жить. А мертвые...
Брат вспоминал, как жарким летом 1946-го, едва только начинал дуть западный ветер, дышать становилось невозможно. Этот жуткий запах войны ощущался до конца 1950-х. Кто-то говорил: «Предатели, вот они и...».
Люди почти ничего не знали, что тут было в войну. Но про Власова и власовцев слышали. В лес ходить боялись — заминировано. Ягоды собирали у тропы, ведущей на болото от деревни Земтицы, там мин можно было особо не опасаться.
А Коля, такой уж он был человек, много дорожек разведал. По правде, в те годы особенно углубляться куда-то в сторону и не требовалось. Так он нашел своего первого погибшего с медальоном. Это был парень из Одессы, ушедший добровольцем на фронт со второго курса института имени Репина. Отправил письмо по адресу, пришел ответ с расплывшимися по бумаге от слез чернилами.
Разные были истории. Останки сержанта Шутая Коля нашел, уйдя за грибами. Из кубанской станицы Новодеревянковской пришло письмо: «Дорогой Вася, мы верили, что ты жив. Получили письмо от какого-то Орлова Николая, но мы знаем, что это ты писал. Мы ждем тебя, примем, даже если ты без рук, без ног...». Брат послал на Кубань еще одно письмо. Приехали четыре сестры, он повел их на место гибели Василия. Они, все еще не веря, стали копать сами. И нашли не замеченные Колей карманные часы — подарок брату, уходившему на фронт. Разрыдались. Уходя, повязали платочками куст, выросший там, где погиб их брат. Он шел к своим, возвращаясь из разведки...
Каждую свободную минуту Коля уходил в лес. Там он прочувствовал всем сердцем, понял войну, трагедию Второй ударной. Какие же они предатели?! Какая страшная несправедливость! Он видел бойцов, принявших смерть в бою.
Я и сам потом находил подтверждения тому. Иногда просто невероятные. Вот лежит солдат в одиночном окопчике. А в бруствер вкопана противотанковая мина с взрывателем натяжного действия, и кусочек троса протянут, чтобы в случае чего...
Мои университеты
— У меня в жизни был пример — Николай. Коля меня воспитал. Он был вторым по возрасту в нашей семье. Старшего брата Женю я никогда не видел, но я всегда знал, что он пропал без вести. Его, не полных восемнадцати годов, призвали в феврале 1942 года из Котельнического района Кировской области, где семья находилась в эвакуации. Год пробыл в запасном полку. Берегли пацана, не посылали на фронт. Только осенью 1943 года отправили под Житомир. Месяц всего провоевал и сгинул без следа. До 1959 года мать получала один и тот же ответ: «Ваш сын в списках убитых и пропавших без вести не значится». Потом было сообщено, что он погиб. В 1988-м, находясь с товарищами по «Долине» в Центральном архиве Минобороны, я узнал, что это случилось под Житомиром. И лишь в 2012-м мне стало известно, что он похоронен в селе Минейки Коростышевского района, на братском воинском кладбище. От Жени не осталось даже фотографии, но он всегда был со мной. Мне не надо объяснять, что думают и чувствуют близкие тех, кто не вернулся с войны.
В поисках сведений о том, где погиб Женя, я столкнулся с обыкновеннейшим нашим раздолбайством. Местом рождения Жени нерадивый писарь указал станцию Шума — это, наверное, ему понятнее, чем Шимск, откуда Женя родом. А местом призыва почему-то им же была обозначена Курская область, а не Кировская. Представить себе невозможно, сколько в нашей стране затрачено усилий родственниками солдат, сколько разрушено надежд из-за таких вот «неточностей».
Мое самое сильное детское впечатление — из весны 1954 года. Шесть лет мне тогда было. Николай впервые взял меня с собой. Мы с ним шли по Южной дороге. Южная — потому, что была и Северная. А еще их называли: прямая и кривая. В одном месте недалеко от дороги виднелась поляна. Совершенно черная! На ней не хотела расти трава. Огромная поляна вся была завалена убитыми. Только наши, ни одного немца. Нет, вру, видел одного, непонятно, как туда попавшего.
Году в пятьдесят втором к моей маме приезжал брат Виктор. Коля сводил его к деревне Теремец-Курляндский — была такая деревня неподалеку от Мясного Бора, в XIX веке основанная переселенцами из Латвии. Прямо по бывшей деревне проходила передовая, убитые остались лежать на бывшей улице, у домов, в палисадниках, на огородах. Дядя Витя — боевой моряк, воевавший на Тихоокеанском флоте, был в шоке. Возмущался страшно. Будучи человеком смелым, написал письмо Ворошилову. Тот озадачил министра гос-контроля Игнатова. В Мясной Бор отправили комиссию — разбираться с клеветой на советскую власть.
Явились два офицера в высоких чинах. «Где тут Орлов? Насобирал гипсовых черепов, понимаешь». Датые, с матерком, угрозами: «Да мы тебя!.. Поедешь лес валить за клевету на советскую власть. Показывай, где тут у тебя не захороненные солдаты!». И он их повел в тот самый Теремец. Дорога не трудная: еще деревянные настилы были целы, пятнадцать минут ходу. После войны народ на велосипедах за клюквой ездил. В Теремце с проверяющих мигом слетел весь хмель. Заткнулись и уехали. Потом был прислан полк для разминирования, часть солдат собирали останки. Более 14 тысяч человек было ими захоронено в середине пятидесятых. Именно тогда возникло братское воинское захоронение в Мясном Бору.
Повесть про Полисть
— А потом... Николай Иванович делал что мог. В начале 1960-х он создает школьный поисковый отряд «Юный разведчик» в Подберезье. Переехав в Новгород, основывает отряд «Сокол» из комсомольцев химкомбината, сейчас — поисковый клуб «Сокол». Об Орлове и его товарищах стала писать местная и центральная пресса: «Литературная газета», «Известия». Приходит всесоюзная известность, особенно после выступления Николая в телевизионной передаче «Поиск», которую вел лауреат Ленинской премии Сергей Сергеевич Смирнов. Тут бы и поддержать, укрепить поисковое движение. Но в те годы такого произойти не могло, так как официально считалось, что все погибшие у нас с воинскими почестями давно погребены. Если где-то и кого-то находили оставленным без погребения на поле боя, то это — случайность, а не явление.
«Соколята» находили сотни и сотни останков, но хоронили только тех, у кого обнаруживали медальон. Массовые захоронения безымянных защитников Родины властью не приветствовались. Только перед Днем Победы 1975 года были организованы массовый сбор и погребение шестидесяти трех бойцов и командиров, обнаруженных отрядом «Сокол». Правда, и здесь не обошлось без накладок. Ответственные за захоронение лица просто о нем забыли. Праздник 1 мая, какие могут быть похороны? Закопали солдатиков 5 мая, без лишнего шума и церемоний.
Казанцы будто навели прожектор, высветив ненормальность ситуации. Они стали собирать всех. Не люблю высоких слов, но я не мог не участвовать в этом. Ребята из Татарии произвели на меня впечатление удивительно трепетным отношением к памяти павших, к восстановлению справедливости, правды о войне. Вместе со мной в походах с казанцами участвовали мои друзья — парашютисты из новгородского авиаспортклуба — Володя Симбирский, Паша Терциев, братья Александр и Игорь Вересовы, Володя Емельянов, Валера Губанов, Андрей Суворов, Сергей Петров, Миша Иванов. У нас был нигде не зарегистрированный отряд, который мы называли «Память».
Отношение к нам со стороны властей было настороженным. Дошло до того, что в горкоме партии завозмущались: что это Орлов позорит нашу область?! Позор, по их мнению, заключался в том, что мы помогаем поисковикам из Татарии поднимать и хоронить павших. Меня даже окрестили «татарским шпионом». Этим званием я до сих пор горжусь.
В 1987 году состоялось второе, после «соколовского» 1975 года, массовое захоронение останков, поднятых «Снежным десантом». Это было в районе деревни Мостки. Тогда у нас был первый разговор с начальством, что называется, по душам. Сережа Пестрецов, поисковик из Набережных Челнов, талантливый кинооператор, парень прямой и эмоциональный, сказал: «Как вам не стыдно! Мы приезжаем из Татарии, а вы тут ходите и ничего не делаете!». Райисполком промолчал. Обком комсомола оскорбился: «Как так? Что вы себе вообще позволяете?».
О создании поисковой экспедиции со штабом в Новгороде договорились в конце августа 1987-го, в последний день традиционного похода. Мне представлялось, что это должна быть общественная организация — тогда уже можно было, как говорится, проявлять инициативу, но со мной не согласились и решили идти под крыло обкома ВЛКСМ. 1 сентября состоялся разговор в обкоме и этим положено начало созданию штаба экспедиции «Долина». Названием мы обязаны опять-таки нашим казанским друзьям. Присвоить экспедиции имя следопыта №1 Николая Ивановича Орлова — это стало нашим единодушным решением.
Февральские постановления 1988 года облисполкома и обкома комсомола, создание фонда экспедиции — все это важно, это соблюдение формальностей. Но я считаю, что «Долина» родилась в августе 1987 года на берегу Полисти.
Преображение
— Если бы тогда кто-нибудь сказал мне, что все это будет продолжаться и через тридцать лет, — я очень удивился бы. Скорее всего, не поверил бы. Со временем я отошел от поиска. Возникло ощущение, что создав организацию, надстройку, мы вместе с поддержкой получили неизбежную долю формализма. Накопились сомнения, вопросы, на которые трудно было дать самому себе однозначный ответ.
Что-то меняется, например, в последние годы внедряется в поиск военная археология — там совсем другие подходы. К сожалению, многое очень нужное в нашей стране либо не делается, либо делается с большим опозданием. Мы слишком часто по своей воле или по чужой меняем направление движения: то лесом продираемся, то пустыней бредем, то пашем, не жалея сил, то воюем, не щадя живота.
У меня давно уже возникла мысль, что российское поисковое движение могло бы трансформироваться в нечто подобное Немецкому народному союзу, занимающемуся уходом за воинскими захоронениями. Но этого не происходит, мы создаем все новые и новые могилы. При том, что с имеющимися захоронениями положение — далеко от желаемого. Съездите в Мостищи, сравните наше кладбище и немецкое, за которым — постоянный уход. Местный человек следит, Народный союз ему платит за это.
Но людей в экспедицию по-прежнему тянет — вот ведь какая штука. Это не для всех, всегда так было. Я знал парня, который нашел своего деда. И сказал, что никогда не будет воевать за страну, которая так поступает со своими защитниками. А мой однокурсник по ЛГУ архангелогородец Лёша Сухановский, которого я однажды взял с собой в Мясной Бор, до сих пор в поиске. У них там — своя история, связанная с периодом интервенции. Ходят в леса, ищут останки солдат, погибших в 1919-м!
Часто так бывает, что люди становятся другими в нашем лесу. Копаясь в болотной жиже, становятся чище. Они интуитивно тянутся к поиску, этим спасаясь. Есть в этом нечто настоящее. И патриотизм — не барабанный, не показной.
Вот «Снежный десант» по-прежнему приезжает. Я, кстати, поддерживаю отношения со своими казанскими друзьями из 1980-х. А в последние годы и сам снова стал ходить в походы по боевым местам. Моя поисковая семья — отряд «Новгородская кадетская рота» под командованием Анатолия Иевлева. В нем и новгородцы, и москвичи, и казанцы, и питерские ребята, даже англичанин есть — всякий поисковый народ. Что ни говори, а «Долина» будет продолжаться. Значит, так нужно.
Фото Александра Орлова
