Казённая цена
Поршнев настаивает на том, что русский царь принял решение воевать с Речью Посполитой без увязки с тем, как поведут себя шведы. Документально опровергнуть эту версию сложно. Как, впрочем, и подтвердить, что она исключительно точна. Однако политика торговой помощи шведам, проводником которой был новгородский воевода Дмитрий Пожарский, указывала на сопряженность событий: Михаил Романов всерьез рассчитывал на военную поддержку Густава-Адольфа.
Во-первых, это следует из продажи в Швецию по «казенным ценам», то есть не рыночным, а более низким, хлеба, который те перепродавали в Европе. Во-вторых, выступив все-таки в 1632 году против поляков, Михаил Федорович предложил шведам 100 тысяч талеров ежемесячно, если те присоединятся к нему. Отметим: Франция за то, что шведы воевали с Фердинандом, выплачивали им ежегодную субсидию в сумме 400 тысяч талеров - в три раза меньше!
Симптоматично, что несколько раньше, чем предложить Стокгольму денег «за войну» русский царь дал понять его торговым представителям в России, что знает о манипуляциях Густава-Адольфа с русским хлебом. 18 июля 1631 года он писал торговому агенту короля Юхану Меллеру: Ты, Юхан, говорил о хлебной цене, что царскому величеству надо бы велеть учинить хлебную цену одну, такую же, по какой продают хлеб у шведского короля Густава-Адольфа. Царскому величеству та цена неведома, почем хлеб продают у шведского короля Густава-Адольфа. И ты б, Юхан, о том к государю своему, Густаву-Адольфу, королю, отписал, чтоб он царскому величеству о том весть учинил, почем хлеб продает и какую он вперед у себя хлебу цену учинит. На том закрыли тему, более о согласовании цен (для продажи хлеба третьим лицам) не вспоминая. Видимо, Меллер понял, что сморозил лишнего.
Чума из Италии
Чем же в это время был озабочен князь Пожарский? Ведь, следуя логике нашего рассказа, нужно сделать вывод: его миссия оказалась невыполнима, Швеция примирилась с Польшей. Наместник мог бы сдавать дела и возвращаться в Москву.
Однако князя задержали события непредвиденные и серьезные. В 1628 году в Италии разразилась эпидемия чумы. Постепенно болезнь стала распространяться по европейскому континенту, проникая во Францию, Германию, Прибалтику, Швецию (конкретно - шведскую Лифляндию, современную Латвию). Собственно чума и подстегнула рост цен на продовольствие в центральной Европе, поскольку многие страны вводили ограничения на торговлю.
Жан Делюмо в книге «Ужасы на Западе. Исследование процесса возникновения страха в странах Западной Европы. XIV-XVII вв.» (1994) приводит свидетельство безымянного священника о последствиях эпидемии: «Продуктов было так мало, что их нельзя было даже купить за деньги. Бедняки ели хлеб из шелухи, корней и прочих трав, его продавали по 16 су, и когда кто-нибудь его привозил на продажу, бедняки сбегались и, расталкивая друг друга, пытались сделать покупку и очень походили при этом на стадо оголодавших коз... Затем появились болезни страшные, неизлечимые, неизвестные лекарям и хирургам и вообще никому, косившие людей шесть, восемь, десять и двенадцать месяцев. Так что несть числа умершим в 1629 г.».
Россия не могла не принять карантинных мер, чтобы минимизировать угрозу. В связи с этим в июле 1630 года Дмитрий Пожарский докладывал царю: В твоих государевых царевых князя всея Руси Михаила Федоровича грамотах и многих грамотах из посольского приказа в Великий Новгород к прежним боярам, воеводам и к дьякам, да и к нам, холопам твоим, писано и велено в Великом Новгороде, во всем Новгородском уезде, в пригородах и во всех порубежных местах заказы крепкие учинить с великим запрещеньем под смертную казнь, чтоб однолично в твою государеву сторону из-за рубежа с шведской стороны перебежчиков, русских и немецких людей нигде никто не принимал. А кто учнет перебегать, тех велено отсылать назад за рубеж, откуда кто придет... По твоим государевым грамотам... заказы учинены крепкие... и перебежчиков, государь, которые в твою государеву сторону в Новгородский уезд приходят, да в сыске объявятся, тех, государь, в твою государеву сторону не принимают, а отсылают их назад... Но по отпискам с застав от голов в Иван-городе, в Копорском и в Орешковском уездах объявилось на людей моровое поветрие... И мы, холопы твои, писали в Заонежские погосты к Ивану Лутохину, чтоб он в Олонецком и в иных погостах, в которых ему по твоему государеву указу велено быть, от шведского рубежа по всем деревням и по большим дорогам и по малым стежкам для морового поветрия и для перебежчиков учинил заставы крепкие и велел беречь накрепко, чтоб однолично в твою государеву сторону из Корельского уезда и из моровых мест, из Орешковского уезда, перебежчиков не пропущали, чтоб от тех людей в твою государеву сторону моровое поветрие не нанеслось и чтоб для перебежчиков меж тебя, государя, и шведского короля ссора не учинилась. Через полгода заставы сняли. Все-таки до Прибалтики докатилось только эхо итальянской беды.
Заказ по указу
Верно, моровое поветрие было эпизодом в работе новгородского наместника. В следующем месяце после доклада об опасности проникновения заразы в Россию Пожарский поднимает перед царем еще одну проблему, стратегическую: В прошлом, государь, году, декабря в 16-й день, в твоей государевой царевой и великого князя всея Руси Михаила Федоровича велено торговым людям, которые с твоей государевой стороны ездят в шведские города и торгуют в их стороне по селам и по деревням, учинить заказ крепкий, чтоб они вперед ездили в шведскую сторону и торговали по городам, а по селам и по деревням не торговали. И в твоей бы государевой стороне шведского короля русским и немецким торговым людям, по тому ж делу приезжая, велеть бы торговать по городам - в Новгороде, в Ладоге, а не по селам и не по деревням, чтоб в том твоей государевой пошлине потери не было.
Но в прошлом, государь, в 1629 году, декабря в 11-й день, писали к нам, холопам твоим, с Олонца верные целовальники Сидорко Коробейник с товарищами: приезжают де, государь, из-за рубежа в Олонецкий погост многие торговые люди с товарами и торгуют всякими товарами украдкою, ездя по деревням, беспошлинно. Да и мы, холопы твои, слышали от новгородских торговых людей, что приезжают в твою государеву сторону, в Ладожский, в Порховский и в Старорусский уезды и в Заонежские, в Лопский погосты из немецких городов, из Иван-города, из Ямы и с Копорья, из Орешка, из Корелы и из уездов торговые русские и немецкие люди без проезжих грамот, а иные с проезжими грамотами, и торгуют, ездя по деревням, всякими товарами беспошлинно. А в Новгороде, в Ладоге и в Порхове с теми проезжими грамотами для пошлин не являются, и тем, государь, твоей государевой казне в пошлинах чинятся убытки.
В итоге новгородский наместник просил царя, чтоб тот издал указ, разрешив наместнику русским и немецким торговым людям по деревням для торга ездить не давать. На грамоте осталась пометка, сделанная, по-видимому, кем-то из царских советников: Отписать, велеть заказ учинить по прежнему указу, чтоб вперед не забывали.
В общем-то сдержанное отношение к проблемам, возникающим на новгородско-шведской торговой площадке после договора о шведско-польском перемирии, указывает на то, что Москва в это время меняла политический вектор. Царь принял решение о размещении заказа на военное снаряжение и вооружение в Швеции, и уже весной 1630 года начались переговоры об этом. Причем инструментом давления на шведов, чтоб те подписывали контракты на выгодных для нас условиях, являлись именно хлебные поставки. Сигналы новгородского наместника о нарушениях, обнаружившихся при закупках хлеба шведскими купцами, принимались к сведению, но не придавались огласке. Факты можно было предъявить, если переговоры зайдут в тупик...
Сохранился любопытный документ, ответ русского царя торговому агенту Юхану Меллеру на его письмо о том, что у шведского короля Густава-Адольфа делают уговорные мастера латы, мушкеты и пистолеты, шпаги. И если то оружие царскому величеству надобно, король продаст недорогою ценою. Михаил Федорович благодарил Меллера за сообщение и отмечал, что, по царского величества указу писано к королю Густаву-Адольфу о мушкетах и о шпагах, чтоб позволил купить. Но про то по сию пору к царскому величеству письма не было. А латы немецкие ныне уже не надобны, а надобны латы на польское дело, если есть у короля. И далее главное: А что ты говорил о ефимках, где их платить за хлеб и по какой цене, то, по царского величества указу, платить ефимки надо в Архангельске-городе по той цене, по какой хлеб ваши начнут брать.
Вместо эпилога
Добавим в заключение еще один штрих к картине российско-шведских отношений после альтмаркского перемирия. Из документов, ныне доступных для изучения, ясно видно, что Москва очень глубоко зондировала настроения шведских официальных и деловых кругов. В Новгород спускались директивы об опросах купцов, ездивших в Швецию. Вот, например, перечень вопросов, присланных из Посольского приказа князю Пожарскому, чтобы тот обязательно задал купцу Богдану Шорину (и его брату): С какими они товарами ездили и долго ли в Стекольне (Стокгольме. - Г.Р.) были? У короля они или у королевских думных людей были ли; и честь им какая от короля или от королевских от думных людей в Стекольне была? Кормы им давали ли и на наемном ли они дворе в Стекольне стояли или им по королевскому или королевских думных людей указу дан был двор стоять? С товаров их королевские пошлины в Стекольне брали ль? И как они из Стекольны поехали в Великий Новгород, и листы им какие о кормах и о подводах даны ли? А дорогою им в шведских городах и до рубежа кормы и подводы давали? Из Стекольны поехали они в своем ли судне или в наемном или им в Стекольне дано было судно без найма?
Это надо понимать только так, что Москва хотела знать все о происходящем в Швеции. Новгородский наместник стал своего рода резидентом разведывательной сети, работающей на этом направлении.