Секретная миссия

{thumbimage 150px 1}Летом 1611 года Новгород был местом борьбы спецслужб

Имеется в виду известие о признании боярской думой польского королевича Владислава русским царем. Признание, правда, состоялось еще 27 августа 1610 года, и, разумеется, для новгородского посадника Ивана Одоевского через год не могло стать новостью. Но здесь нужно учитывать, что Владислав так и не явился в Москву, поскольку поляки видели сильнейшее сопротивление русских возведению на трон иностранца и католика, во-первых. А во-вторых, Владислав был предложен в цари Лжедмитрием II и присягнули ему первыми как раз сторонники самозванца. На поддержку широких масс и политической элиты в таких обстоятельствах ему рассчитывать не приходилось. К тому же 21 декабря 1610 года Лжедмитрий II был убит, и среди его былых приверженцев начался разброд.
Из всего сказанного следует, что Одоевский затягивал переговоры со шведами, желая получить достоверную информацию о том, как в Москве решился «царский вопрос». Бутурлин в данной ситуации выступал как партнер Одоевского, однако его миссия была более тонкой.
По существу, Татищев несправедлив, когда пишет, что «воевода новгородский Василий Иванович Бутурлин стал часто, со шведами съезжаясь, пить и гулять, часто к ним ездил и к себе звал, а про защищение и укрепление города забыл, а также и караулы, словно бы в самое мирное время, уменьшил». Дело в том, что переговоры с Делагарди (подробный рассказ ниже) шли до какой-то поры вполне успешно, и Бутурлину вовсе не нужно было укреплять город. Тем более что сделать это тайно, когда шведы уже разбили лагерь в Колмово, было нельзя. А начать делать открыто — значит, вызвать у Делагарди, в лучшем случае, недоумение. И Бутурлин посвятил себя застольной дипломатии.
Конечно, тут требовалось большое искусство, чтобы не переборщить. Воевода с творческой задачей не справился. И в результате, говорит нам Татищев, шведы «15 июля ночью, придя с северной стороны, почитай, без всякого сопротивления в город вошли. А воевода Бутурлин в то время пил и, уведав о том, забрав войска, сколько мог, из города ушел, которому за рекою стоять еще б великой опасности не было. Наместник же князь Иван Никитич Одоевский и митрополит с малым числом людей заперлись в каменном городе. Но видя, что воевода ушел и помощи ожидать неоткуда, учинили с Делагарди договор о принятии королевича на царство, включив присланные из Москвы пункты, и в том с обеих сторон утвердили присягою».
Итак, что получается? Пока Одоевский увещевал шведов вести себя с новгородцами мирно и дружественно, Бутурлин своим поведением дал понять Делагарди, что к серьезному сопротивлению новгородский гарнизон не готов. Иными словами: русский воевода спровоцировал шведов на взятие Новгорода.
Если так! Вот, к примеру, Юхан Видекинд с этим категорически не согласен.

По версии шведского историка, Бутурлин исполнял миссию посложнее той, что взял на себя Одоевский. Воевода вступил в переговоры с Делагарди 15 (4 — по старому стилю) июня как официальный московский посланник. Показав грамоту, которой подтверждалось полномочие его на ведение переговоров, Бутурлин… явился на собрание в сопровождении нескольких князей, воевод, старшин и купцов из Новгорода, а говорил примерно так: вчера ему переслано распоряжение от московитского правительства, которым даны полномочия вести с верховным вождем шведского войска, господином Якобом Понтусом, переговоры о выгодах обеих сторон. Ныне он усердно просит оставить подозрения, недоверие, ссоры и ожесточение, до сих пор приводившие к столкновениям между шведами и русскими, и, действуя от имени и с согласия шведского короля, отложить и отсрочить на некоторое время все споры, пока русские с единодушного согласия сословий не изберут великого князя.
Кажется, Бутурлин просит только об одном, чтобы шведы взяли паузу и не начинали каких-либо агрессивных действий против Новгорода. В этой просьбе содержится скрытый намек на то, что Швеция может рассчитывать на определенные преференции от России. Если боярская дума признала русским царем принца Владислава, о каких выборах «великого князя» можно говорить? Да только об альтернативных выбору думы! То есть Бутурлин намекнул, что Владислав в качестве хозяина российского престола всерьез не рассматривается.
Вслед за намеком последовала передача информации открытым текстом. И несколько ниже Видекинд разъясняет, зачем Москва прислала Василия Бутурлина: он усердно добивался того, чтобы Якоб Понтус со всем войском или хотя бы с какой-то частью его спешил освободить от польского гарнизона Москву, которая находится в очень стесненном положении. Если Якоб Понтус немедля окажет просимую услугу, то его воины вскоре же получат часть жалованья от новгородцев, а для более надежного обеспечения остального получат в залог какой-нибудь из приграничных замков. И здесь начался торг: какие именно города и села хотят шведы получить, а русские — отдать за освобождение Москвы от поляков.
Процесс вполне понятный. Бутурлин должен был минимизировать территориальные потери России в условиях очевидного военного и политического преимущества шведов. Думается, Москва связывала надежды на удачу с тем, что переговорщики воевали рука об руку и были в хороших отношениях. По словам того же Видекинда, Делагарди считал нужным всячески угодить Бутурлину, с которым впервые познакомился в Москве, получив от него уверения в дружбе. В Клушинской битве (4 июля 1610 года. — Г.Р.) тот был на его стороне и обещал действовать вместе по общему плану в целях подчинения Новгорода власти шведов, если дела пойдут удачно. Но так как из-за измены и дезертирства дела пошли несчастливо, а он попал в руки врагов, был навылет ранен пулей, подвергся всякого рода бесчеловечным мучениям и издевательствам и, будучи теперь отпущен, пылал мстительной ненавистью к полякам, то Якоб теперь просил короля удостоить его милостивого и любезного письма. Проще говоря, Делагарди рассчитывал, что Бутурлин поддержит его, потому что, побывав в плену у поляков, не только их должен был ненавидеть, но и шведам — симпатизировать.

Нюансов летних переговоров 1611 года в Новгороде мы не знаем, но похоже, что поначалу шведам казалось, русский воевода потакает их интересам. Вот и Видекинд пишет: Бутурлин просил назвать замки, каких желают шведы. Пользуясь этим случаем, Якоб тотчас вручил послам королевское письмо, обращенное к новгородцам… После этого Бутурлин вновь обратился к Якобу, собиравшемуся сказать больше, и бросив словесные хитросплетения, сообщил ему с условием неразглашения тайное пожелание новгородских горожан — о приглашении кого-либо из двух сыновей короля шведского на великое княжение в Московию. Нет сомнения, говорил он, что и все московитские чины согласятся с этим, если король оставит им в неприкосновенности и без ущерба со стороны других исповеданий греческую религию... Якоб Делагарди обещал написать об этом королю и выразил уверенность, что они получат ответ, соответствующий их пожеланиям, если эти пожелания искренни.
Все очевидно! Бутурлин просит сказать, чего шведы хотят за помощь в изгнании поляков из России, и — тайно! — говорит, что в Москве готовы принять на престоле шведского принца, если тот не станет покушаться на государственную религию — православие.
Буквально через три дня шведы отвечают Бутурлину, какие города и крепости Москва должна им передать в возмещение военных издержек, а также в вознаграждение за уже оказанную и будущую помощь Московии. Это требование, включающее Нотебург, Ладогу, Ям, Копорье, Ивангород и Гдов, показалось русским слишком тяжелым и более убыточным, по сравнению с желаемой помощью. Они выразили надежду, что король, соблюдая свои щедрые обещания, смягчит требования, так как некоторые из этих городов еще не возвратились под их власть. Сами же они скорее готовы умереть под сенью родины, чем согласиться на отделение такой большой части: слаще пасть на собственной земле, чем на чужой.

Собственно, на этом и закончились переговоры, и началось с Бутурлиным то, что в России называют емким словом «запой». Новый летописец сообщает между тем, что немецкие люди видели в Московском государстве такое настроение, и послал из Новгорода Яков Пунтусов своих людей под города. Немцы пошли и взяли города: Ивангород, Ям, Копорье, Ладогу, Тихвинский монастырь, Старую Руссу, Порхов, Гдов, Орешек. И во всех посадили воевод немецких.
Правда, в Москве еще пытались как-то управлять событиями, взять ситуацию в Новгороде если не под контроль, то хотя бы под наблюдение. В Новгород приговорили послать послов: Степана Татищева (вот в чем секрет острой непримиримости историка Василия Татищева к Бутурлину: он видел виновником всего случившегося с Новгородом пьяницу-воеводу, а не своего предка. — Г.Р.) да от всех городов по человеку из всех чинов. И писали к митрополиту Исидору, и к боярину и к немецкому воеводе Якову Пунтусову, и ко всем новгородцам, чтобы они ответили правду, как у них с немцами уговорено. К немецкому же воеводе к Якову Пунтусову писали, чтобы быть Московскому государству и Новгородскому под одним государем: «И если король шведский даст брата своего на государство и крестит его в православную христианскую веру, то мы тому рады и хотим с новгородцами в одном совете быть». А писали к ним и посылали для того, что как пойдут под Москву для очищения Московского государства, чтобы немцы не пошли воевать поморские города. Степан же пришел из Новгорода и привез грамоты от митрополита и от боярина и от Якова Пунтусова, а в грамотах пишут коротко, что «пришлем со всем истинно от всего Новгородского государства послов». А Степан сказал, что отнюдь в Новгороде добра нечего ждать. Это тоже Новый летописец.
Увы, контролировать происходящее Москва уже не могла. Когда новгородцы прислали в столицу своих послов, чтобы те заявили: Московскому государству быть в соединении вместе с Новгородским государством и быть бы под одним государем, а они избрали на Новгородское государство шведского королевича Филиппа. Московского же государства народ: митрополит Кирилл, начальники и все ратные люди придумали их отпустить и писали к митрополиту и боярину и к Якову Пунтусову: «Если королевич крестится в православную христианскую веру греческого закона, то мы ему все рады».

И в этом заключалась последняя хитрость Москвы, направленная на то, чтобы сохранить территориальную целостность России (сохранить Новгород). Мы пытались водить шведов за нос, предлагая заведомо неприемлемое: пусть будущий русский царь, а нынешний шведский принц, примет православие!
Как пишет Видекинд, Делагарди на эти уловки не поддался. Он даже не стал при очередной встрече с Бутурлиным говорить о смене вероисповедания принца Филиппа. Он говорил только о территориях, которые Швеция уже видела своими. Якоб сказал: «Не удивляйтесь, добрые люди московитские, что мой король просит эти города в возмещение за военные издержки; ведь передача большинства из них или выплата равноценной суммы давно уже были обещаны и подтверждены в договоре великим князем Василием Ивановичем Шуйским… Нет никакой несправедливости, если ныне дружественный вам король просит отдать ему то, что в прошлом, благодаря военному счастью, было захвачено и удержано врагом за причиненные обиды».
Что же в ответ? В ответ растерянность. И просьба о двухнедельном перемирии — до начала июля 1611 года.