В этом году институт уполномоченного по правам ребёнка в Новгородской области отметил своё 20-летие. Почти половину этого срока — с 2010 года — должность детского омбудсмена занимает Елена ФИЛИНКОВА. Согласно опросам прошлых лет более 90% граждан, обратившихся к ней за помощью, признают работу уполномоченного отличной. Мы договорились встретиться и поговорить об успехах и проблемах детского омбудсмена. Когда я заглянула в кабинет, Елена Филинкова по телефону комментировала предстоящее строительство цементного завода.

— Елена Васильевна, к вам обращаются и по таким поводам?
— Да, и уже не первый раз. В нашем регионе у детей очень высокие показатели по бронхолёгочным заболеваниям. И уж поверьте, эти показатели не станут лучше, если к имеющимся производствам у нас добавится еще и цементный завод. Когда мы обсуждаем его строительство, мы обычно говорим только о Новгороде. О том, что роза ветров приносит в город не более 10% вредных выбросов с той стороны, где у нас уже расположен ряд предприятий, в том числе «Акрон» и металлургический завод, и вскоре может появиться цементный завод. Но почему-то все забывают о близлежащих деревнях и о детском доме в Подберезье. Между прочим, о лучшем в области детском доме, из которого даже побегов не бывает.

— То есть вы против строительства?
— Конечно, и даже разговоры о самом современном оборудовании, которое там будет использовано, меня как человека, имеющего техническое образование, не впечатляют. Но мы всё же не о заводе собирались говорить. Я начну с того, что прошло 20 лет, а люди до сих пор не совсем понимают, кто такой уполномоченный по правам ребёнка. Я приезжаю в отдалённую деревню, представляюсь, и люди думают, что я либо кто-то вроде участкового, либо из органов опеки. Я не женщина, которая отбирает детей. Я — женщина, которая критикует власть и контролирует её действия. В интересах ребёнка. Я могу посещать детей и в спецучилищах, и в следственных изоляторах, и в психиатрических больницах. Любое препятствие деятельности уполномоченного наказывается административно.

— И часто приходится вступать в конфликт?
— Часто, и со многими. Случаются конфликты и с органами опеки, и с правоохранительными органами, и даже с другими омбудсменами. Например, когда разбирается какой-то школьный конфликт, уполномоченный по правам человека становится на сторону педагога, а я — ученика. Что касается опеки, то еще в 2010 году 20% обращений к уполномоченному были связаны с неправомерными действиями опеки, связанными с жильем. В прошлом году жалобы на работу органов опеки и попечительства составили всего 1% от обращений. Но это не значит, что всё так гладко. Допустим, с органами опеки в Боровичах очень сложно работать — они почти никогда не соглашаются с моими рекомендациями. Там был случай, когда мать обожгла свою трехмесячную дочь кипятком и не оказывала ей помощи. Когда пришла педиатр, с ребенка было невозможно даже снять одежду. Эта же женщина избила своего старшего сына. Её мать — бабушка детей — забрала старшего мальчика к себе, а после случая с трехмесячной девочкой поставила вопрос о лишении своей дочери родительских прав. На суде органы опеки сказали, что мать надо пожалеть! Детей ей оставили. А эта женщина серьёзно страдает алкоголизмом. Бабушка подала апелляцию, но снова проиграла. Думаю, что если бы у меня было право выступать в судебном производстве, то решение суда было бы иным. Но, к сожалению, несколько моих обращений с просьбой предоставить мне это право не были поддержаны ни на уровне Думы, ни в администрации. А ведь в Санкт-Петербурге, Мурманске и некоторых других регионах детские омбудсмены имеют возможность защищать детей и в суде.

— В той истории в Боровичском районе старшего мальчика вернули матери?
— Нет, бабушка в интересах внука не выполняет судебное решение. Планирует подавать апелляцию в Верховный суд. Конечно, это не единственный случай, когда мне приходится конфликтовать с органами опеки. Нередко я, наоборот, борюсь за то, чтобы ребёнка не изымали из семьи, если там нет угрозы его жизни и здоровью. И должна сказать, что в последние годы число изъятий сократилось. Ко мне обращаются с самыми разнообразными проблемами. Например, в том же Боровичском районе было грубейшее нарушение с подвозом детей в школу. Те, кто не помещался в автобус, шел до школы пешком по обочине — кто 2 километра, а кто и все 5! Мы обратились к губернатору с просьбой оказать помощь в приобретении еще одного автобуса, насколько мне известно, это будет сделано.

— Вы выступали резко против продления времени продажи алкоголя, тем не менее это решение было принято. С вашей точки зрения, что-то кардинально изменилось в области?
— К счастью, нет. Но ещё больше меня радует, что уже в сентябре будет принят закон, согласно которому в область вновь вернутся более жёсткие рамки по продаже алкоголя. По крайней мере, полномочия по определению времени продажи алкоголя возвращены областной Думе, и сейчас обсуждается наиболее приемлемый вариант. Мне нередко говорят: чего ты шумишь, у вас в области и так низкие показатели по детскому алкоголизму. А они потому и низкие, что я шумлю. И меня волнует не только детский, но и взрослый алкоголизм. Потому что бьют детей в основном не психически больные родители, а алкоголики. Кстати, в вопросе сокращения времени продажи алкоголя моим основным оппонентом стал уполномоченный по защите прав предпринимателей. И я хотела бы ему порекомендовать направить свою энергию на помощь предпринимателям, занимающимся полезным производством, а не перепродажей алкоголя.

— Уполномоченный наделён независимостью, но не наделён властью. Этого достаточно для решения сложных проблем?
— В критических ситуациях я всегда могу обратиться в правоохранительные органы. С УМВД, прокуратурой и следственным комитетом приходится работать плечом к плечу. В прошлом году при помощи прокуратуры удалось восстановить в правах семерых детей, которых неправомерно поставили на учёт в комиссии по делам несовершеннолетних. А бывает, за помощью приходится обращаться и в различные посольства. Однажды помогать пришлось женщине, у которой пытался отнять ребёнка его отец, гражданин Германии. Они развелись, и он хотел через суд оставить ребёнка себе. Женщина сбежала, но пересечь границу с ребёнком не могла, потому что все документы на него остались у отца. К нам обратились её родственники с просьбой помочь. Действовать надо было быстро, потому что через несколько дней должен был состояться суд, который с огромной долей вероятности признал бы право отца оставить ребёнка себе, и тогда шансов вывезти ребёнка не было бы. Мы совместно с уполномоченным по правам человека вышли на посольство России, где поставили женщине в паспорт штамп о том, что у неё есть ребёнок, и помогли им вернуться на Родину. Приходилось мне работать и с посольствами Узбекистана и Таджикистана примерно по тем же вопросам. Хотя, конечно, мы не приграничный регион и у нас таких проблем меньше.

— На вашем посту нередко приходится сталкиваться со страшными событиями. Вы их тяжело переживаете?
— В среднем у меня бывает 900 обращений в год, и я сопереживаю всем. Тяжело видеть детей со страшными травмами. Когда я первый раз столкнулась со смертью ребёнка, долго переживала, что я, детский омбудсмен, не смогла предотвратить эту трагедию. Сейчас, столкнувшись с вопиющими случаями, я уже не выпадаю так из жизни. Но я дала себе слово не зачерстветь сердцем и знаю, что мне это удалось. А вообще, трудно бывает не только психологически. Трудно работать с тем, кого ты критикуешь, — у меня это порой высшие эшелоны власти. А о том, что я действительно власть критикую, говорит уже хотя бы то, что у уполномоченного по правам предпринимателей в штате — 3 человека, а у меня — всего один. У меня даже машину недавно пытались отобрать, спасибо федеральному инспектору Вадиму Непряхину — вернул. Ведь без машины я не смогу ездить по области. Но несмотря на сложности я всё равно люблю свою работу. Для меня нет ничего лучше в жизни, чем помогать детям.

Фото из архива «НВ»